Пахнет гарью

В Ишваре пахнет гарью. Небо голубое-голубое, бесконечное и неизменное. Печет солнце. Невыносимо жарко печет солнце; запахи пота, крови и пороха смешиваются в что-то тошнотворное и невыносимое, переплетаются с запахом гари, забивают ноздри людей тяжелым запахом близкой смерти. В Ишваре пахнет войной. В глазах людей — паника. В их суетливых движениях — паника. Они уже сломлены и побеждены, по-тараканьи рассыпаются в мелкие щели-улочки, щели-тупички, забиваются в дома и подвалы, темнее, уже, ближе к каменным стенам, дальше от вездесущей вони, будто дети, закрывшие глаза ладонями, верят, что их не найдут, молятся. Спасают самое ценное: детей и столовое серебро. Юноша спешит, крысой мечется по городу, ищет брата. Юноша спотыкается о труп девушки: рот открыт, грудная клетка разворочена, будто взорванная изнутри, глаза стеклянные, волосы разметались сальной волной по серым камням. Лицо белое, присыпанное известкой взорванного дома. Он нагнулся и закрыл ее глаза, и через секунду понял, что уже не помнит, какого они были цвета. Красный? Карий? Голубой? Зеленый? Отблески огня пляшут в его собственных глазах. Улочка узкая, неба не видно за обгорелыми крышами. Над головой что-то трещит, и сыпется, сыпется, сыпется вниз всякий сор. Юноша медлит. Ишваритка? Военная? Бог разберется и простит. Юноша вновь спешит, ищет брата. Куда же он запропастился? Лиор обманчиво-тихий, напряженный. Лиор ожидает. Роза нянчит младенца. Его тихое похныкивание не дает Шраму забыть, что Роза в этой комнате все-таки есть, что это не призрак. Напротив — люди, смотрят на свою Святую Мать, ждут откровения. Роза тоже напряженная и тихая, даже дыхание ее почти неслышное, прерывистое. Кажется, тронь ее — и растворится в тенях, будто и не было. Шрам не хочет, чтобы она растворялась, так же, как не хочет, чтобы исчез с лица земли Лиор, но осознает эту неизбежность. Он не подходит ближе, чем на шаг, и смотрит искоса. Еще не время. Белое покрывало, если приглядеться, покрыто аккуратными швами и застиранными пятнами. Лицо Розы, даже если не вглядываться, усталое. Под глазами круги, а взгляд, кажется, неотрывно устремлен на маленькое младенческое личико. Роза не возражает против того, что ее используют как немое знамя. У нее нет голоса, чтобы произносить речи толпе… что же, речи от ее имени всегда смогут сказать другие. Так даже удобнее. Роза будто чего-то ждет, покорная, готовая верить первому встречному до последнего. Весь народ здесь таков; священника низложили — они пошли за новым. А когда исчез и новый, они поверили в Розу. Такова их суть, в кого-то верить. Такова суть всех людей — в кого-то верить. Что кто-то обязательно придет и спасет, поможет, сделает лучше. Шраму хочется извиниться. Хотя, вроде бы и не за что. Он честно пытается защитить людей. Правило обмена из ненавистной алхимии в который раз работает. Людей он сможет защитить, но заплатить придется городом. Роза не умеет драться. И Лиор не примет боя. Лиор растворится, исчезнет вместе с теми, кто в нем, смертельной ловушкой, капканом. Станет философским камнем. Жители растекутся сквозь пальцы военных по другим городам, по глухим деревушкам и далеким поселкам. Шрам будто бы случайно скользнул пальцами по руке Розы. Она оказывается удивительно реальной на ощупь, хотя Шрам не удивился бы, если бы пальцы ощутили воздух. Но ее кожа теплая и шелушащаяся от солнца. Он командует людям уходить и выпускает Стального. Этот позаботится лучше, чем кто-либо, этот не верит во всемогущего спасителя, а значит, умеет быть им сам. Шрам провожает Розу взглядом, пока та не растворяется в полумраке туннеля, а затем выходит за порог, втягивая носом ночной воздух. В Лиоре пахнет гарью.