Сказка, которая закончилась

      Он пришел под утро. Отворил дверь, неслышно ступая по жесткому ковру. Снял куртку, расстегнул рубашку и сел в кресло. Под его весом оно должно было скрипнуть. Но не скрипнуло. В комнате царил полумрак, хотя вывеска закусочной Руби бросала две пурпурные полоски на пол, стену и кровать.       Мерное дыхание, хотя и чуть неспокойное, наполняло комнату. А он сидел неслышно. Молча. Не отводя взгляда от серебристых волос лежащей на кровати Эммы. Он сейчас напоминал тень, нежели человека. Было в нем что-то притягательное, и что-то пугающее, мрачное.       — Эмма, — легкий шепот, напоминающий шелест листьев в волшебном лесу. — Ты меня слышишь?       Девушка спала чутко и едва шепот раздался, тут же открыла глаза. Заспанная, немного, что ли, уютная, ночью она выглядела куда лучше, чем холодная и неприступная днем.       — Что? Кто здесь? — сознание ее находилось во власти сна. Вместо испуга и настороженности — только легкое недоумение и негодование от того, что ее разбудили. Или же ее успокоил смутно знакомый голос.       — Ты так мила, когда спишь, — тень в кресле неслышно подалась вперед. Мужчина уперся локтями в колени, и свет проезжающей мимо машины, заглянув в окно, выхватил из мрака часть его лица — он был очень бледен, темные глаза и щетина на впалых щеках. Он был красив. Но в нем было мало живого.       — Мила…- она села на кровати, спустив ноги на пол. Потерла глаза тыльной стороной ладони. — Если это опять твои шуточки на Хеллоуин, Генри, то что-то рановато… И я попрошу не втягивать в это Реджину…       — Эмма, — голос был сухим. Он был страдальческим. Он был обреченным. И неживым. — Ты поверила… наконец-то поверила… Как жаль, что я не дожил до этого момента. И не вспоминай Реджину. Мое сердце все еще болит…       Эмма несколько мгновений сидела уставившись на кресло, хлопая ресницами, пока, наконец, не произнесла, не веря себе самой: -Грэм?.. Это ты?       Охотник встал, вышел из тени позволяя светлой городской ночи открыть свой бледный облик. Он был таким же, как и в тот день, когда умер. Он был в той одежде, которую выбирала ему для похорон Реджина.       — Эмма, я так хотел, чтобы ты поверила мне… Ты могла бы спасти меня, — он подошел ближе и Эмма невольно поднялась, чувствуя холод, исходивший от него и его запах, что-то лесное и волчье, но не как от оборотня. Запах его был так же смутно знаком, как и голос, который навеки поселился в ее желаниях в тот давний день, когда произошел их первый и единственный поцелуй. В тот день, когда он умер.       Она заплакала. Невольно и горько. — Прости меня, Грэм, — ей такой хотелось к нему прикоснуться. Наверное, с ним умерла какая-то часть ее той, которая приехала в Сторибрук. Той, которая не верила в магию и была совсем иной. Той, которую уже не вернуть. — Прости…не было и дня, чтобы я не вспоминала о тебе и о том, что случилось… Но я не верила. И…       — Не ври, — на лице Грэма мелькнула улыбка. — Ты помнила. Но не вспоминала, Эмма. Ты многое сделала для стольких миров. А я… это сейчас неважно. Для меня уже многое неважно. Перед смертью я вспомнил многое и многое почувствовал. Больше, чем за столько лет до встречи с тобой. Одного мне жаль — я так не увидел, как ты спишь. Не услышал твоего дыхания. Ты была моей глупостью, Эмма. Но я сам позволил себе эту глупость. Первую за десятки лет. За эти десятки лет я устал избегать глупостей…       Слезы блестели на в ее глазах и щеках. Кажется, Эмма стала слишком эмоциональной. Все то, что произошло изменило ее, но изменило меньше, чем можно ожидать.       — Грэм, я хотела… Хотела, но не смогла.       Так часто она хотела, но тогда рана, нанесенная Нилом не видела и попыток быть подлатанной. Сейчас же все было иначе. Уже не болело. Эмму лечили упорно и настойчиво, день за днем поливая ромом и покрывая поцелуями. Хотя Нил был еще не так далеко, а точнее даже — близко, она выздоравливала.       — У нас было очень мало времени. Я бы смог, — Грэм улыбнулся.       Он прикоснулся к ней, все еще теплой и хранящей на коже пыльцу сна, услышал ее стук сердца. Оно билось быстрее, чем обычно. А может Охотник и ошибался — его-то сердце в груди билось так давно…       — Или не смог бы, — Эмма подняла лицо, пытаясь всмотреться в глаза Грэма, которые были темнее, чем она помнила. И блеска в них не было.       — Мы не узнаем этого, Эмма. Реджина, Нил, Джонс… Слишком многому суждено было случиться в твоей сказке… А моя подходила к концу.       — Откуда ты знаешь обо всем… — Эмма уронила голову ему на плечо. — Ты мертв, Грэм.       — Мертвым я был до нашего знакомства, — холодная рука Грэма погладила ее по волосам. — А когда Реджина уничтожила мое сердце — просто прекратил существовать. Это произошло чертовски не вовремя. Во всех мирах все происходит не вовремя.       Они стояли вдвоем — мертвый Охотник и Спасительница, которая его не спасла. Эмма была бесконечно светлой, он же — темным и чужим. Все могло быть иначе, но Магия, как оказалось, может не все.       — Я попробую вернуть тебя, — пробормотала Эмма. — Реджина учит меня колдовать… я попробую, мы попытаемся…       — Зачем? Эмма, не говори то, что я хочу услышать, это бессмысленно, — голос его прозвучал чуть грубее. Он отстранил ее от себя и произнес, глядя в блестящие от слез глаза, — всего лишь чуточку больше времени… И не упоминай Злую королеву. Я же просил.       Склонившись, он прикоснулся к ее губам и они обдали его жаром, так же как и ее обожгли холодом. Грэм не мог быть мертвым. Ведь сказки должны заканчиваться хорошо. У каждой сказки должен быть счастливый конец.       — У твоей сказки обязательно будет счастливый конец, Эмма, — прошептал Грэм, оторвавшись от ее губ. — Тебе нужно просто верить в это.       — Прости меня, — шепнула она и облизнула губы, на которые скатилась слеза.       — Ты хоть когда-то слушаешь? — в вопросе слышалась усмешка, но не злая. — Упертая, как осёл. В тебе от отца больше, чем от матери… В тебе мало веры. Это делает твою сказку еще интереснее. Пиши ее, Эмма, перо в твоих руках…       Повисла тишина. Эмма искала его губы, но Охотника рядом не было.       Она открыла глаза. Над ней склонился Киллиан и лицо его выражало беспокойство.       — Эмма, что случилось? Ты никогда не плакала во сне…за то время, что мы спим вместе, — он улыбнулся чуть криво.       Не говоря ни слова, она притянула его к себе, целуя жадно и горячо… и словила себя на мысли, что поцелуй этот совсем иной, привычный и непривычный одновременно.       — Вау, — ухмыльнулся он, но тут же отстранился, — приятно. Но неожиданно. И это наталкивает на мысль, что ты явно хочешь отвлечься… Что тебе приснилось?       — Да так, — Эмма провела ладонью по щеке, собирая слезы. — Кое-что из прошлого, где еще не было так много магии…       — Понимаю, — Киллиан снова лег и пододвинулся к Эмме. — Но давай-ка лучше спать… ну или не спать, это как ты хочешь. Страстные поцелуи среди ночи настраивают меня на нужный лад.       — Нет, — буркнула Эмма, но не отстранилась.       Сейчас было самое темное время ночи, вывеска светила совершенно иначе, уже не бросала свет в комнату. Она закрыла глаза и слушала дыхание Крюка. Спиной чувствовала стук его сердца. Сейчас ей это казалось странным. Осторожно погладила его руку, которой он обнял девушку за талию, тот в ответ что-то промычал, явно довольный.       И запах…запах другой. «Не понимаешь ты ничего, Крюк. Хотя, это, наверное, к лучшему…»