Operation

Они были в пути почти час, но так и не выехали даже близко к месту, где мог бы сесть вертолёт. Можно было бы ехать и дальше, даже всю ночь, если понадобится, но Босса волновало состояние Каза, который с момента их первой встречи сказал лишь пару слов, а теперь сидел на заднем сидении, смотря стеклянным взглядом куда-то вдаль. Потому Босс решил остановиться около скал, выбрав их как укрытие на время ночного перевала. - Переждём тут, пока не рассветёт, а потом отправимся дальше, - пояснил Босс Миллеру, который даже никак не отреагировал на его слова, всё так же уставившись в одну точку. Изо всех сил старался оставаться в сознании, будто боялся, что если заснёт, то его снова настигнут кошмары пыток. От одних воспоминаний Миллер содрогнулся, болезненно поморщившись, и зажмурился, так как слишком сильно надавил на место отрезанной ноги. Когда он почувствовал, как к его боку прикоснулись, то снова содрогнулся, уже по привычке, открыл глаза, и посмотрел на Снейка, который перелез на заднее сидение, усевшись рядом с Казом. Метис облегчённо выдохнул и несколько неуклюже протянул левую руку, коснувшись щеки Босса, а после попытался притянуть его к себе, обнимая. А его самого прихватили под спину, прижимая ближе к груди. -Снейк... Снейк, девять лет... Девять... Снейк, где ты был, почему не пришёл, почему... бросил... Я... Ждал..., - наконец заговорил Каз, тяжело выдыхая на каждом слове, безуспешно пытаясь выровнять дыхание. Чувствуя, как его гладят по спине, неосознанно вздрагивал, а сам прижимался как можно ближе. И только сейчас, почти в полной темноте, Босс совершенно случайно заметил, когда гладил шею Каза, что она вся усеяна следами зубов, а если спустить футболку так, чтобы обнажить плечо, то можно заметить, что не только шея пострадала от укусов. - Каз, откуда это? - спросил Босс, осторожно обводя отметины. Миллер молчал. - Они... Ты же много знаешь о пытках, Снейк... И что они могут быть очень изощрёнными, - наконец подал голос метис, хрипло выдыхая после каждого предложения. - Но откуда тогда укусы? - Босс... Пытать можно не только ножом и электрошокером... - Ты же не хочешь сказать, что... - Да, Босс. Сразу по нескольку человек, без продыху, без возможности хотя бы отдышаться. Даже если бы захотел умолять, всё равно бы не получилось... В какой-то момент даже подумал, что мне нравится, - попытался пошутить Миллер, но снова закашлялся, крепче цепляясь за Снейка. - Понравилось, значит..., - пробормотал Босс, задумчиво поглаживая спину Миллера, а потом ухватил того за волосы, оттянув голову назад. - Про ощущения не расскажешь? - Босс?.., - Каз недоумённо посмотрел на Снейка, но инстинктивно почувствовал, что ему не поздоровится. - Я даже не думал, что тебе так может понравиться роль шлюхи, - его голос звучал как-то отстранённо, что лишь укрепляло чувство панического страха. - Что?.. Босс, подожди..., - но договорить ему не дали, резко развернув спиной к себе и чуть ли не сдирая штаны с бёдер. - Успокойся, ты же привыкший к подобному обращению, - от слишком спокойной и монотонной интонации и тембра голоса у Каза по спине побежали мурашки, а паника ещё больше усилилась. - Дай мне объяснить, ты не так по..., - но Босс зажал ему рот рукой, второй проводя по бедру, с силой нажимая по синякам. - Заткнись. Говорить я тебе не разрешал. Каз содрогнулся и часто задышал, осознавая, что на этот раз выхода нет и не будет. Из огня да в полымя, вылезешь из одной дыры - попадаешь сразу в другую. Почувствовав, как к его ягодицам прикоснулось что-то (хотя он прекрасно знал что), Миллер панически дёрнулся, застонав в ладонь Босса, и зажмурился, но его удержали; теперь-то это стало намного легче. От осознания своей беспомощности и отсутствия какой-либо надежды в голове была полнейшая сумятица из множества мыслей, образов и отрывков воспоминаний. Миллер уже почти не воспринимал реальность, пока не почувствовал, что в него проникли одним резким толчком, от которого казалось, что даже разработанную за такую долгую "практику" заднюю часть разрывает изнутри. Каз прогнулся в пояснице, чуть не сломав позвоночник, и хрипло выдохнул, пытаясь хоть как-то отодвинуться от Босса, но тот лишь отнял руку от его рта и переместил на шею, сжимая нежной хваткой смерти. Когда же Снейк начал грубо и резко толкаться в тело Каза, тому снова показалось, что он на грани реальности и видений; слишком уж знакомое состояние. Часто оно помогало справиться со всем унижением и болью, через которое он проходил чуть ли не каждый день, но не в этот раз. Этот раз отличался многим. Этот раз не просто ломал - разбивал вдребезги на множество осколков. Каз выдержал и боль, и унижение, и потерю надежды на спасение, но сломали его не они, а действия самого спасителя, на приход которого он молился чуть ли не каждый день. Унижение, боль, обида и ощущение, словно его предали, перемешались с остывшей надеждой, превратившись в некую сплошную эмоцию, которой не было названия. Конечно, за всё время их знакомства Каз успел привыкнуть к насильственным методам Босса в подобных действиях, и не раз он получал своеобразное "наказание" за своё поведение, но всё это было ничто по сравнению с тем, что происходило теперь. Миллер жалобно проскулил как побитая бродячая собака и попытался отодвинуться от Босса, чтобы хоть как-то выбраться из его власти. Но он бы не смог этого сделать и при имеющихся конечностях, и не в таком опустошённом и разбитом состоянии. За эту попытку его шею сжали ещё сильнее, а действие подкрепили коротким и особенно сильным толчком внутрь, вырвав из горла протяжный болезненный стон. - Босс, хватит... Мне больно..., - начал умолять Каз, с трудом выдыхая слова между толчками, от которых уже кружилась голова, а само его состояние грозило потерей сознания. - Прекрати... Пожалуйста... Я больше не выдержу... Но на его слова не обратили внимания, отпустили горло и вцепились в волосы, прижимая щекой к сидению. Каз всхлипнул и на ослабевшей руке припал на локоть, но не выдержал и припал грудью, невольно прогнув спину и выпячивая зад, что лишь было на руку Снейку; стало даже удобнее неистово брать метиса сзади. Особенно после того, как задралась футболка Миллера, обнажая свежие синяки и шрамы на пояснице; они и вызывали огромное желание иметь до тех пор, пока не сойдут эти следы и отметины, пока ничто на теле не будет говорить о том, что оно принадлежало кому-то другому. За пару моментов до сатисфакции Босс нажал на месте отреза руки, чем вызвал болезненный вскрик у Каза. Излившись глубоко внутри, Босс аккуратно под спину подхватил Миллера, который уже был в обморочном состоянии, и прижал к себе, осторожно и мерно поглаживая по голове. Для самого же Снейка это всё было чисто символическим, а не только из-за ревности и нежелания принимать тот факт, что Каз получал удовольствие быть под кем-то ещё кроме самого Снейка. Скорее оно было подогрето жаждой выразить свою главенствующую позицию и оставить свои опознавательные метки для другого несчастного, кто решится посягнуть на его собственность. Кого волновало, что их поведение само по себе было больным и ненормальным. Да и кто бы размышлял об этом, если никого не остаётся в живых после их ухода. *** Через несколько дней Каз очнулся в медчасти с перевязками на месте синяков и ножевых ранений. Голова была словно ватная, и воспоминания словно уплывали куда-то каждый раз, когда он пытался ухватиться хоть за одно из них. Кажется, кто-то из присутствующих врачей спросил о его самочувствии, но он не слышал, пытаясь разглядеть вошедшего человека сквозь мутную пелену перед глазами. Когда же зрение вернулось в нормальное состояние, Каз наконец узнал мужчину, который смотрел на него с непривычным волнением и даже нежностью. Но его уже не провести, он помнил, что было, он помнил, что случилось, и, не в силах больше сдерживаться, издал такой истошный вопль, от которого все присутствующие, кроме Босса, синхронно вздрогнули. Коротко приказав всем выйти, Босс в одно мгновение оказался рядом с Казом, зафиксировав ему руку и прижимая грудную клетку к кровати, чтобы не искалечил себя, пребывая в истерическом припадке. Терпеливо выждав, когда сойдёт первая и самая сильная волна, после которой Миллер лишь судорожно дышал, крупно вздрагивая, Босс сам ввёл шприц со снотворным, успокаивающе поглаживая Каза по лбу. Когда он очнулся в следующий раз, то Босса рядом не было, но Миллер заимел жутчайшую паранойю и уже знакомый панический страх, что это ненадолго, что Снейк снова придёт, и всё будет только хуже. Он боялся засыпать. Почти каждый день ему вводили снотворное. Как-то сквозь пелену сна ему показалось, что он видел Босса, который делал ему свежую перевязку. Очнулся он в холодном поту, но никого рядом не было. А на руке лежали новые бинты. Прошла неделя, и Босс не появлялся. Постепенно внимание Миллера ослабело, и он почти свыкся с мыслью, что в ближайшее время Снейк к нему не придёт. Может, всё-таки сжалился и решил дать Миллеру передышку, а, может, из чисто практичных целей. В любом случае после протезирования ноги мыслям об этом не осталось и места. Тренировки, которые были больше похожи на то, как ребёнок учится ходить, выматывали до изнеможения, но и Каз себя не жалел, не желая оставаться полностью немощным, словно пытался кому-то что-то доказать, мол, взгляни, я не пал духом, я иду дальше. Со злости потерял концентрацию и чуть было не упал, но был подхвачен чьей-то рукой, обхватывающей туловище. И каким-то образом он уже понял, чья это была рука. Когда же ему помогли выровняться, Казу потребовались все силы, чтобы не умчаться в ту же секунду. - Помочь? От таких простых слов и заботы в голосе хотелось разрыдаться, прижимаясь к груди, но что-то останавливало: нежелание прощать или даже гордость. Каз опустил взгляд, пряча заблестевшие глаза под небрежно упавшими на лоб длинными прядями; очки он всё ещё не надевал. Пальцы нежно прошлись по лбу, убирая волосы с глаз. - Если хочешь, могу их уложить так, как ты любишь. Голос обволакивал, успокаивал, словно заворачивал в тёплое одеяло и напевал что-то приятное. По этой нежности скучало его сердце все эти девять лет. По этой редкой, но дорогой заботе ныла его душа. К этому теплу он неосознанно тянулся, но всякий раз сдерживался. Когда уже стало невмоготу терпеть такое количество терпения и искренней заинтересованности, от которой становилось неловко, Босс лишь поцеловал Каза в лоб и молча вышел, даже не дождавшись ответа ни на один вопрос. После этого Босс приходил к Казу почти каждый день, и на пятый тот не выдержал и односложно ответил хриплым и отвыкшим от разговоров голосом. Но его не покидало ощущение некого отчуждения между ними, словно была какая-то стена, которую неведомо кто поставил. Возможно, что и сам Миллер. Или же никакой стены не было, а он её просто придумал, притворяясь, что Босс ему не нужен, что он справится в и одиночку. Он притворялся спящим, пока Босс осторожно поглаживал его по голове; он равнодушно принимал помощь, когда его придерживали, предупреждая падение; он закрывал глаза, когда Босс спрашивал его о чём-то; он не тянулся к протянутой руке. Но в какой-то момент Каз не выдержит и прижмётся сам, уткнувшись лицом в грудь, чтобы спрятать глаза, убеждая себя, что он не простил Босса, что он всё помнит. Хотя в глубине души он остался всё той же преданной собакой, которая всегда простит своего хозяина и будет бегать вокруг него, любовно заглядывая в глаза и ожидая любого знака внимания с его стороны.