Среди миллионов воздушных шаров...

Прыжок, поворот, кульбит… И они застыли навечно среди миллионов воздушных шаров, взявшихся непонятно откуда, будто из брызг фейерверка или из искр радуги. Это было так красиво и необычно – после безумной опасности, длившейся всего несколько минут, очутиться тут, наверху, в полной защищённости и покое… И с ней рядом. Золотистые глаза горели неистовым пламенем, погасить которое не в силах была, и без того обескровленная неоновым светом обручей, ночная тьма. И в этом огненном свечение рождалась истина, которую уже не под силу было скрыть обычному равнодушию. И те глаза, что так долго лишь холодно блестели, за доли секунды успели рассказать о многом: о несчастном детстве, о тяжёлой цирковой юности, обо всех горестях и несчастьях, о потерянной и вновь обретённой лишь недавно страсти. Всё это мелькнуло всполохом и погасло, как догоревший бенгальский огонь, оставив гадать, не сном ли было это маленькое чудо. Она крепко сжала его лапу своей изящной, но крепкой лапкой так привычно, будто делала это уже тысячи раз. И неожиданное чувство полной и гарантированной безопасности захлестнуло его с головой, подобно цунами. Всё осталось позади – циничные планы на будущее, все эти выстроенные алгоритмы извинений. Она поняла его без слов, как, пожалуй, никто до этого, и нежданно отпала необходимость в разговорах. Они чувствовали друг друга. Так привычно это было и знакомо, будто было уже, приходило не раз полузабытым сном, призрачным видением, промелькнув и исчезнув вмиг. Но в этот раз всё было по-другому. Надолго, быть может, навсегда, воцарилась эта связь, вытеснив из сознания все другие чувства – боль в растянутых мышцах, безумную усталость, возбуждение от всё ещё текущего в крови адреналина. Всё ушло, чтобы нахлынуть с новой силой после того, как она выпустит его руку. Но это будет нескоро, а пока можно застыть в вечности, среди миллионов воздушных шаров, оставив всех волноваться и переживать. Всё это не важно, по крайней мере, сейчас, то недолгое время, пока они будут держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Она рассеянно улыбалась. «Цирковые своих не бросают». Несколько минут потребовалось ему, чтобы осознать – она не сказала это вслух. Он прочитал это в её золотистых глазах. Прочитал и понял, что не хочет быть для неё просто «цирковым». И мысленно взмолился: «Ты же понимаешь меня! Я это знаю, знаю и всё. Цирк стал частью моего сердца. Как и ты». Она кивнула головой, улыбка плясала в её глазах, дробясь на миллионы частиц от неизвестно откуда взявшихся в его глазах слёз. «Успокойся, я тебя не брошу», - эти слова, точнее мысли, были так уютны и по-домашнему тихи, что он даже не мог представить другого ответа на свой немой вопрос. Среди миллионов воздушных шаров, ставших вдруг похожими на радужные слёзы, две души прильнули друг другу, единые в упоительном чувстве, имя которого так знакомо каждому. И оба вздрогнули от надрывного и едва ли не насмешливого визга одного из пёсиков, державших их силой реактивных роликов: - Эх, любовь, любовь…