Последняя ночь в ФБР

– Джейн, поклянись, что это не твои проделки. – Клянусь тебе, Лисбон, сегодня я действительно не при чем. – Но… Как такое могло произойти?! – Согласно теории вероятности возможно и не такое… – Не смешно. – Мне тоже. Но зачем, скажи на милость, тебе нужно было задерживаться в праздничный день? Эббот еще в три часа всех отпустил. – Мне надо было подготовить и сдать дела. Ты же знаешь, завтра я улетаю… А ты почему здесь? – О, я часто остаюсь. – И нас закрыли на этаже. – Похоже на то. – Можно позвонить на пост охраны! – Хорошая идея, но… – Черт, телефон не работает! – Это я и хотел сказать. – Но почему? – Вероятно, из-за грозы… – Стоп. У тебя же есть сотовый? – Прости, Лисбон, именно сегодня я его забыл. – А мой разрядился. Что же делать? Джейн грустно улыбнулся, глядя на мечущуюся Лисбон. Уже завтра… – Единственный выход, – сказал он, – подождать, когда телефон заработает. – Это же не может быть надолго? Офис будет пустовать несколько дней! – Не паникуй, – ответил Джейн мягко. – В любом случае твой Маркус начнет бить тревогу, когда ты не выйдешь на связь, и нас найдут… Так что расслабься. Бегая по комнате, ты точно ничего не добьешься. Смотри, как кстати: сегодня я купил пару бутылок вина, а в холодильнике, кажется, остались сэндвичи… – Ты предлагаешь… – Именно. – Что ж, – голос Лисбон стал тише и погрустнел. – И правда. Давай устроим прощальный ужин. Сгущающиеся сумерки, трепетный огонь свечи, найденной Джейном в шкафу, отблески красного вина в бокалах и негромкий разговор двух людей, сидящих на диване. – А помнишь, как мы вскрыли гроб, надеясь найти тело пропавшей девушки, а там только опочившая старушка! Ох и нагорело мне тогда от Хайтауэр! Джейн смеется, откинув голову. – А еще я в том поместье гонял охранника через металлодетектор, подсыпая ему в карман мелочь… Теперь смеются оба. Смех Лисбон – почти счастливый, глаза ее разгорелись от воспоминаний и выпитого вина. – Что ты только не вытворял за моей спиной! – И ты всегда доверяла мне… – А что мне оставалось? Джейн промолчал, но в душе с ней не согласился. У нее всегда был выбор, и она выбирала доверять ему. Зная, что придется терпеть гнев начальства, вновь и вновь шла за ним – почти вслепую, лишь надеясь, что он в очередной раз прав… Что же изменилось теперь? Когда это изменилось? Как вышло так, что он ее потерял? – Наша последняя ночь в ФБР… – проговорил он в ответ своим мыслям. – Ты говоришь так, будто были другие, – фыркнула Тереза. Она была уже довольно пьяна. Неловко наклонив бокал, она пролила половину его содержимого себе на блузку. – Ну вот, – расстроенно констатировала женщина. – Теперь я еще и в мокрой одежде должна сидеть… – Хочешь, я отдам тебе свою рубашку? – неожиданно предлагает Джейн. В обычной ситуации она отказалась бы. Но не теперь… Не в последнюю их ночь в ФБР. – Давай! – отвечает она и отворачивается, начиная расстегивать блузку и не успев заметить удивление и удовлетворение в глазах Джейна. Ему нравится, что Лисбон все еще готова принимать его помощь, тем более такую… интимную. – Рубашка лежит на спинке дивана, – проинформировал он. – Отвернись, – попросила Тереза. – Уже, – он действительно стоял отвернувшись, хотя делал это очень и очень неохотно. Странная близость, установившаяся между ними благодаря вину и запертой двери, будоражила фантазию. Как же давно он не был с ней наедине вот так – без призрака Маркуса Пайка, разделившего их. Джейн и в здании-то остался, потому что она не уходила... И надо же, как все обернулось. Тереза взяла его рубашку. Она все еще хранила тепло тела хозяина и терпко пахла его парфюмом. Застегивая ее и вдыхая такой родной запах, она вдруг ощутила нестерпимое желание покрепче прижаться к Джейну и никогда больше с ним не расставаться… «Маркус, – напомнила она себе. – Вашингтон». – Можешь поворачиваться, – сказала она со вздохом. – Ого, Лисбон, а тебе она идет гораздо больше, чем мне… – Налей лучше, - ответила Тереза, которой вдруг стало неуютно под его взглядом. Еще неуютнее было видеть на нем только пиджак, накинутый на голое тело… Патрик послушно потянулся за вином, наполняя бокалы. Это было странно и как-то очень правильно – то, как на Терезе смотрелась его рубашка. Она была ей, естественно, велика, и это делало женщину еще более хрупкой. Джейн отогнал ненужное воспоминание о Лорелай Мартинс – последней девушке, которую он видел в своей рубашке, – и поднял бокал. – За то, чтобы мы оба были счастливы? – Отличный тост, Патрик… И беседа вновь течет ручьем – воспоминание за воспоминанием, забавные, счастливые, грустные, обидные… Как много, оказывается, можно вспомнить, если провел бок о бок с кем-то двенадцать лет. – А помнишь чай с белладонной и белого кролика? – А помнишь, как ты пришел к русскому мафиози с детской мазней вместо картины? Они сидят рядом, откинувшись на спинку дивана, Лисбон совсем расслабилась, голова ее касается плеча Патрика – почти лежит на нем… Последняя ночь в ФБР. Почему бы не позволить себе чуть больше обычного? Пьяны уже оба, и разговор постепенно переходит к будущему. Веселье мгновенно исчезает. – Что ты будешь делать, когда переедешь в Вашингтон? – спрашивает Джейн, и в голосе его сквозит горечь. Что толку притворяться? Нет, он ни капельки не рад, что она уезжает. – Меня обещали взять в тамошнее отделение ФБР, – отвечает Тереза. – Ну и вообще, – она делает неопределенный жест, – будем обустраиваться… В ее голосе тоже нет ни тени воодушевления. Как можно начинать новую жизнь там, если такая важная ее часть остается здесь? – И я все время буду по тебе скучать, – неожиданно для самой себя признается она. – Правда? – спрашивает Патрик. – Да, – кивает она, и по щеке ее катится одинокая слезинка. Смахивая ее, она силится улыбнуться и спрашивает: – А что будешь делать ты? – Я? Я буду лежать на этом диване и пытаться приносить пользу… Когда Эббот начнет уж очень сердиться. А в перерывах между приступами его гнева я буду достраивать Дворец Памяти. Правда, мне придется переделать его в Дворец Грез. Его чистые и светлые комнаты будут принадлежать тебе. В этом дворце ты останешься рядом со мной, я все время буду мысленно с тобой разговаривать, мы станем спорить над очередным делом, и ты будешь сердиться на меня за «авантюры». А одну из комнат, нет, отдельный домик в саду, я, может быть, даже обустрою под семью. Мы будем жить там втроем – ты, я и наш ребенок… Не удивлюсь, если Эббот вышвырнет меня вон, – тихо добавил он. Патрик взглянул на Лисбон. Она беззвучно плакала, закрыв лицо руками. – Ну вот, я тебя расстроил, – проговорил Джейн, привлекая ее к себе и гладя по волосам. – Пожалуйста, не плачь. – Черт возьми, Джейн! Что тебе мешало сказать это раньше? – всхлипнула Тереза, уткнувшись ему в грудь. Плечи ее сотрясались от рыданий. – Не знаю, – с бесконечной нежностью ответил он. – Наверно, боялся причинить тебе боль… И вот – причинил, – добавил он горько. Ее плечи продолжали вздрагивать. Джейн поднял ее лицо и принялся вытирать слезы, потом поцеловал заплаканные глаза и мокрые, порозовевшие от вина щеки. – Не плачь, моя милая, – шептал он, а она, глотая слезы, подставляла лицо под его поцелуи, пока их губы, наконец, не встретились. Поначалу робкий и неуверенный, поцелуй быстро стал страстным и требовательным, и просто невозможно, немыслимо было отстраниться друг от друга. Так невозможно оторвать измученного жаждой человека от найденного в пустыне источника... Тереза не заметила, как она позволила Патрику уложить ее на диван и расстегнуть на ней его же рубашку. Джейн не помнил, как он остался без пиджака и навис над Терезой, покрывая ее тело поцелуями. Одежда внезапно стала лишней и была нетерпеливо сброшена. Остались только два обнаженных тела, переплетенных так, будто они стремились слиться в единое целое. Двигаясь в заданном природой ритме, Джейн шептал: – Останься со мной… Пожалуйста, останься… – пока волна наслаждения не унесла их обоих. Засыпая рядом с Терезой, укрыв ее и себя пиджаком, он прошептал уже где-то на грани сна и реальности: – Люблю тебя… Пробуждение было неприятным. Мало того что у Патрика раскалывалась голова, он еще и лежал один. Повернув голову, он увидел, как полностью одетая Тереза, косясь на пятна на своей высохшей блузке, говорит по телефону. – Одевайся, у тебя десять минут, – сказала она, не глядя в его сторону. Он все понял, и волна острого разочарования накрыла его с головой. Ничего прошедшая ночь не изменила. Это ведь всего лишь ночь, а перед Маркусом у нее обязательства. Как же чертовски больно… Вечером она улетела в Вашингтон. Джейн, как и обещал, уныло пролеживал дни на диване, вяло реагируя на окрики Эббота. Порой на него накатывала такая тоска, что он стискивал руки, чтобы не схватить мобильник и не набрать ее номер. Просто услышать ее голос, такой родной, такой далекий... Но нельзя. Она этого не хочет. Она ведь тоже не звонит. А дни тянутся и тянутся, как серый кисель, и не видно впереди никакого просвета... Через месяц она вернулась. Постучала в дверь его трейлера, он открыл – небритый, взъерошенный. Глаза его удивленно расширились, и он посторонился, пропуская ее внутрь. Она вошла, явно нервничая, на лице ее читались признаки усталости и проведенной без сна ночи... – У меня нет кофе, – сказал Джейн. – Мне нельзя, – ответила она, вглядываясь в его глаза. – Патрик, нам надо серьезно поговорить. Я беременна. И ты – отец ребенка. Он сел на кушетку, в горле у него внезапно пересохло. – Ты… Ты уверена? – спросил он не своим голосом. – Видишь ли, – ответила она, нервно теребя край скатерти. – С Маркусом мы всегда предохранялись. А потом, в Вашингтоне… после нашей с тобой ночи я просто не могла больше с ним. И по срокам все совпадает. В общем, с Маркусом мы расстались. Ты… не рад? Она внимательно смотрела на него, ожидая реакции. Патрик, чувствуя, как его поблекший мир начинает расцветать ярчайшими красками, медленно встал с кушетки, подошел к Терезе, встал рядом с ней на колени на немытый пол трейлера и благоговейно прижался к ее животу, все еще не веря в свое счастье. – Рад, – прошептал он, закрыв глаза. – Боже, как же я рад. – Хорошо, – сказала Тереза с облегчением, и на лице ее расцвела счастливая улыбка. – Потому что я тебя тоже люблю.