Right but wrong

- Тор, - на плечи ложатся тонкие пальцы. Тор их не видит, но узнает - сотни раз он наблюдал, как эти пальцы творили чудеса, как эти пальцы несли смерть. - Тор, - обманчиво-заискивающий тон проведет кого угодно, даже мать с отцом, но не его. Слишком много раз он обжигался, слишком много верил. - Пожалуй, мне стоит извиниться перед тобой, - льнет к плечу, как трава к земле, будто и правда раскаивается. Еще чуть-чуть - и будет заглядывать в глаза. Тор молчит, лишь сжимает пальцы, да так, что массивные перила верхней террасы покрываются паутиной трещин. Она обнимает со спины так крепко, будто в последний раз. Будто знает, что больше Тор такого ей не позволит. К кому еще может быть так ласкова царевна, как не к собственному брату, с кем еще может быть так мила, как не с ним, с рождения знакомым? - Локи, - имя жжется сладкой отравой на языке, - перестань. - Я так сильно обидела тебя? - юркой куницей подныривает под его локтем, присаживается на перила меж его рук, и оказываются они лицом к лицу. Тор не глядит на сестру, избегает смотреть в колдовские омуты зеленых глаз. Но она обнимает его вновь, жмется к могучей груди, будто защиты ищет. Вот только не ее нужно оберегать - в пору от нее обороняться. Гладит она широкие плечи, и даже через металл доспехов холодят кожу ее касания. Тор опускает взгляд, ожидая объяснений поведению такому, но она, змеица, лишь щурится хитро и прицокивает языком: - Что так смотришь, братец, будто в первый раз видишь? - Уж больно ласкова ты сегодня... Каких еще подарков ждать от тебя? - Тор предупредительно сжимает ее талию, готовый в любой момент оказаться подальше от нее, в любом из остальных восьми миров. Смеясь, запрокидывает она голову, и пальцы Тора невольно путаются в ее длинных распущенных волосах. - Как смеешь ты дерзить царевне, дочери Одина? Да и старше я тебя, или ты забылся? - тон ее строг и холоден, но в глазах привычные хитрые смешинки, будто затеяла она очередную интригу, будто сейчас змеиными кольцами шутя обнимет, поиграется. И задушит. Пугает Тора такая сестра и манит одновременно. Многие женщины Асгарда отдали бы все, чтобы оказаться подле сына Одина, но не глядит Тор на них, лишь на нее одну, и каждый раз самый храбрый воин всех миров, что раскинулись на могучих ветвях Мирового Древа, страшится мыслей и желаний своих, избегая сестриного общества и прикосновений. Не заплетает она длинных смоляных волос в косы, как подобает царевне; богатым платьям, расшитым шелком и золотыми нитями, предпочитает камзол мужской, мехом отделанный; больше по нраву ей мечом махать, в сражениях биться, нежели вышивать, сидя подле матери. Воин, не дева. Противник, не сестрица. Друг за друга они - горой, но и друг против друга - насмерть, вот только чувства, совсем не подобающие брату и сестре, связывают их, сковывают, впиваются в кожу цепями, нитями до боли. - Что молчишь, взгляд отводишь? Что волчонком смотришь? - пальцы ее касаются его лица, не позволяя снова отвернуться. Перехватывает вдруг он руку ее и к губам подносит, целуя в ладонь раскрытую, ледяную. А она, удивленная, вдруг вихрем разворачивается, и больно бьют по лицу ее волосы, украшенные металлом дорогим, в пряди вплетенным. Прижимается к брату спиной, жаждет объятий, и ладони ее, изящные, тонкие, скользят по трещинам в камне, а после и по грубым рукам, наполненным силой и мощью. И вглядывается она вдаль, предвкушает объятия крепкие и желанные. Вот только Тор не обнимает, едва уворачивается от тиары с вычурными рогами, чтобы не оставило золото следов на его лице - ведь хватает шрамов и от самой вспыльчивой царевны. Она, разочарованная, снова глядит в лицо ему, будто ищет ответов на вопросы свои, да не находит. И в ход идут чары, подвластные одним лишь женщинам, подвластные ей, колдунье: мягко проведя по жестким волосам Тора, она ласково улыбается и обвивает шею руками. Теперь черед Тора дивиться, хотя казалось ему, что ко всему он привычный, но все еще может она заставить его замереть недоверчиво. Вот она, сестра, не родная, но любимая, и смотрит, кажется, с желанием. И хочется Тору видеть взаимность в этом взгляде. Тогда, решившись, он целует ее, целует губы холодные, губы тонкие, губы лживые, пропитанные ядом. От поцелуя и горько, и солоно, и пряно, от поцелуя кружится голова, как от дурманной травы, как от крепкого меда. За губами мягкими, ягодными - ядовитое жало. Тор знает об этом, но почему-то не страшится. Она отвечает с нежностью и страстью, что переплетаются невероятным золотым узором с ее извечной отчужденностью и насмешками. Тор закрывает глаза и с осторожностью касается девичьей талии, боясь причинить боль - будто сама сестра когда-то переживала о причиненной ею хоть однажды. В груди словно восходит солнце - становится тепло, даже горячо, но вместе с тем спокойно и радостно. Но долго не длится эйфория. Отталкивает его она и скалится хитрым зверем как прежде, а через секунду Тор уже слышит ее смех, злыми колокольчиками звенящий в воздухе. Стыдит она его наивность и совсем не царское поведение, и дружки ее откуда ни возьмись вторят ее издевкам. И Тора обуревает небывалая ярость: хочется придушить ему эту гадюку злоречивую, злокозненную, хочется прибить эту... - Тварь, - шипит он - не хуже, чем умеет сама царевна - в губы ее, которые недавно целовал так упоительно и сладко. Сильная рука сжимается на бледной шее, но сестрица все смеется, заливается, полозом извивается. На многие выходки названной сестры готов Тор закрыть глаза, не прощает только одного - потехи над своими чувствами. Вот только негоже девиц задирать, вспоминает он, и резко разжимает руку, сожалея на миг, что не за перилами террасы, раскинувшейся над пропастью. Он скоро берет себя в руки и быстрым шагом уходит во дворец, старается не слышать насмешек сестриных прихвостней. Она окликает его, и он, повернувшись, с силой бьет кулаком ближайшую колонну, от чего та с грохотом в пыль распадается. Не способен он, мужчина, понять тех чувств, что обуревают женщину - ту, с которой они росли вместе, близкую и далекую, родную и чужую. Не до смеха теперь царевне. Грустно улыбается она, понимает - сделала правильно. Ведь невдомек брату, что ее уже сосватали наследнику ванахеймскому, а Тора ждет мидгардская принцесса, добрая и чуткая. И знает дочь Одина, что ее, пусть неродную, Всеотец никогда за своего сына не отдаст, хоть и будет сын его страдать от чувств неразделенных, неправильных, больных. Вот и решила она помочь наследнику отринуть себя - единожды в тысячу лет поступила она правильно. Но только от чего же так в груди болит, будто на сердце клеймо свежее жжется, будто сама себя ядовитым жалом проткнула?