Kink 10.29

Джим оставляет на клавишах ноутбука жирные следы – он макает чипсы в соус щедро, не заботясь о том, что острая густая масса покрывает первые фаланги его пальцев. Джон наблюдает за тем, как Джим слизывает соус с пальцев; пиво, которое должно было бы уже согреться, обжигает язык холодом. - Ты с ним даже спишь, да? – Джон кивает на ноутбук. - За неимением лучшей компании – почему бы и нет? – Джим щурит глаза, слишком большие для худого лица, и берет бутылку из рук Джона, чтобы сделать глоток. Джон улыбается, глядя, как движется кадык под светлой кожей горла. За окном кто-то смеётся, громко и пьяно – вечер пятницы, время, когда большинство жителей Лондона возвращаются из пабов по домам, чтобы посмотреть телевизор и заснуть. - Чем ты там занят? – Джон опирается на руку и заглядывает через плечо Джима, на экран ноутбука; но Джим захлопывает крышку так быстро, что та отзывается жалобным треском. - Любопытство убило кошку, Джонни, - Джим оборачивается, прислоняется лбом ко лбу Джона – горячий, пахнущий пережаренной солью чипсов. Джон слышал это много раз – он не впервые пытается узнать, какие тайны скрывает Джим, хотя бы часть этих тайн. В сущности, Джон ничего не знает о Джиме – кем он работает, есть ли у него семья, где он родился, как звучит его фамилия. В сущности, Джон знает о Джиме всё, что представляется по-настоящему важным – его ленивая ухмылка, его шелковые рубашки, его репродукция Грёза на стене над кроватью, его смех, голос, запах, то, как он растягивается поперек постели в обнимку со своим драгоценным ноутбуком, то, как он произносит «Джонни», тягуче, насмешливо, азартно. Но Джон не против узнать больше, даже если против сам Джим. - А всё-таки? – Джон дует Джиму в лицо, и Джим отшатывается, фыркает и встряхивается оскорбленно, как кот, поглаженный против шерсти. Джон давит желание протянуть руку и провести раскрытой ладонью по темным волосам Джима, проверить, такие ли они мягкие, как кошачья шерсть. Должно быть, на самом деле они жесткие, но Джон не уверен. - Ну, раз тебе так интересно… Граблю банки, - Джим делает ещё глоток из бутылки Джона. – Управляю террористическими актами во всех более-менее горячих точках мира. Манипулирую китайской, русской и итальянской мафией. Связываюсь со своей агентурой в МИ-6, ЦРУ, ФБР и ещё десятке спецслужб. Консультирую разных влиятельных особ на тему того, как совершить преступление и не попасться. Джон скептически морщит нос. - Хочешь сказать, ты пишешь детективы? - Я хочу сказать только то, что сказал, Джонни. Джим прислоняется к Джону, спиной к груди. Джон чувствует, как бьётся сердце Джима, и чувствует жар его тела, всё сквозь слои одежды. Джим откидывает голову Джону на плечо, и его волосы щекочут Джону щеку. Жесткие и легкие, как сухие листья. - То есть, ты имеешь в виду, что ты – убийца, аферист, террорист и, в общем и целом, аморальный и беспринципный мерзавец? – уточняет Джон сухо. Эта шутка кажется ему затянутой, и это тревожит – чувство пусть черного, но безупречного юмора никогда не изменяло Джиму прежде. - Какие могут быть шутки, - Джим тянется к тарелке с чипсами, и Джон машинально придерживает его за плечо, чтобы он не потерял равновесия. – Я абсолютно серьезен, Джонни, мой стопроцентно порядочный Джонни, - крошки от чипса, раскушенного с оглушительным хрустом, сыпятся на покрывало. Джон смотрит Джиму в глаза, и Джон узнает их выражение. Он видел такой взгляд в Афганистане – когда убивал в упор, когда смертник перед ним выдернул чеку из гранаты, когда его сослуживец методично расстреливал женщин и детей в деревне, где половину их взвода перерезали ночью, как баранов. Джону трудно дышать; боль взрывается в висках от того, что он слишком сильно стиснул зубы. - Ты готов пойти и донести на меня в полицию? – спрашивает Джим так беспечно, словно речь идет о том, какое кино посмотреть сегодня вечером. – Или ограничишься тем, что прочтёшь лекцию о морали и нравственности? Или вовсе ничего не будешь делать? Это звучит так, будто Джиму действительно интересно, что сделает Джон. Как будто Джон – лабораторная крыса, посаженная в лабиринт, через который можно пройти тремя путями. Как будто Джим изучает его, и какой бы путь Джон ни выбрал – он так или иначе завершится водворением обратно в клетку. - Проще убить тебя самому, - говорит Джон, так, словно отвечает на вопрос о кино. – И если ты на самом деле серьезен, и если ты не сошёл с ума… думаю, я так и сделаю. Джим смеётся, упираясь ладонями в постель позади себя. Около уголка губ у него – с полдесятка золотистых крошек. Джон запускает пальцы в волосы Джима, крепко сжимает – так, чтобы этот смех пресекся от боли. А потом наклоняется и слизывает эти соленые крошки, и целует хмельные, всё ещё улыбающиеся губы, и Джим целует его в ответ. За окном кто-то запускает фейерверки, и лампочка в углу ноутбука мигает в такт взрывам. Джон сталкивает ноутбук с кровати, чтобы освободить место. Джим обхватывает Джона за плечи и притягивает на себя. В эту ночь оба они предельно серьёзны.