Проспать смерть

- Ян... жив? Первое, о чем он спросил, было - жив ли адмирал. Медсестра, мгновенно подскочив к нам, напомнила, что "пациента нельзя беспокоить, пациенту нельзя говорить, если что-то случится - немедленно зовите" и все такое прочее, но пациент, кажется, ее даже не заметил и попытался снова задать тот же вопрос. Пришлось отвечать. Хуже того, пришлось рассказывать подробно. И обо всех. ...Большую часть делегации спасти не удалось. Собственно, когда мы вломились на "Леду", спасать было почти и некого. Начиная с доктора Ромски, разумеется - его труп встретил нас, что называется, на пороге. Жаль мужика, в отличие от большинства своих коллег он стоил своего поста. Сун Суула мы нашли в кают-компании, он там единственный был еще жив, и врачи уже определенно утверждали, что "прогноз благоприятный". Блюмхарт до сих пор не вышел из комы - в драке на "Леде" он прополз дальше и продержался дольше, но и повезло ему меньше. Что говорили врачи о самом моем... ну, собеседником это не назовешь, скажем так - слушателе, я повторить не рискнул, благо все сказанное можно было сжать в поговорку "в рубашке родился": тринадцать сквозных ранений, огромная кровопотеря - но ничего, что невозможно было бы вылечить: хватило бы сил у самого раненого. Рыськов с помощниками уцелели чудом - к нашему появлению налетчики едва добрались до их поста, навигаторам не досталось даже толковой перестрелки. Описать двумя словами тот угол, где мы нашли адмирала, у меня не вышло. Какие-то трубы, отстающий кусок переборки... в первое мгновение я всерьез испугался. Мне казалось, спокойно лежать в такой позе живой человек не может. Однако же адмирал Ян спал крепчайшим сном - и только. Видимо, дало себя знать снотворное, помноженное на усталость, и он отключился в первом же углу, который показался его помутненному сознанию похожим на жилой отсек. Впрочем, соней он был всегда. Будить его я не стал, и Шенкопфу не разрешил. Шенкопф почему-то послушался... Единственной реакцией на всю эту историю был удовлетворенный всхрап. Пациент, похоже, тоже попросту заснул, едва услышав все, что его интересовало. Круглое добродушное лицо сейчас обвисало складками, как оплывающий пудинг, но толстяк Патричев был, несомненно, жив и собирался жить дальше. По возможности - жить хорошо.