Веснушки

-54, 55, 56… - Кларк, ты серьезно? Я же пошутил. - Цыц, не подбивай. 57,58,59… Она водила своими тонкими прохладными пальцами по моим плечам, считая веснушки, и иногда наклонялась так близко, что обдавала мою кожу своим нежным дыханием. Мне было приказано лежать смирно – нет, ну подумать только, она мне приказывает! – и я лежал. Локти немного затекли от непрерывного поддерживания веса наших тел, но было как-то все равно : я боялся спугнуть ее, словно мотылька, который случайно опустился на мою спину и расправил крылышки. В воздухе витало спокойствие. Я не хотел думать ни о припасах, ни о землянах, ни о проказах моей сестренки, и Кларк мне не напоминала. Только усердно занималась абсолютно бессмысленной работой, прижавшись бархатистой кожей живота к моей пояснице. Солнце слепило глаза, путалось лучами в волосах и растягивало губы в улыбке счастливого идиота. Вдруг ее прикосновения стали немного щекотными, и я хохотнул мимо воли, на что получил ее недовольное восклицание: - Белл, я сбилась! Я глянул на моего персонального педанта, все так же широко улыбаясь, и стремительно перевернул ее под себя, чем вызвал потешную волну негодования. Ее глаза. Она недовольна, нахмурилась – я ведь ей шуточное исследование испортил, а все пялюсь как мальчишка в эти голубые озера. Она поняла, что упреки не помогут, и легонько щелкнула меня по носу, к ее величайшему удовольствию покрытому веснушками. Я только сократил те жалкие сантиметры между нами и коснулся шероховатыми губами ее лба. Моя принцесса совсем маленькая. Узкие бледные плечи, хрупкий стан, тонкие запястья. Я целую ее каждый раз так осторожно, словно боюсь сломать – а она отвечает трепетной дрожью и полным доверием. Она совсем не похожа на других девушек : мне не хочется затащить ее на ночь в шатер, а потом забыть ее имя. Мне страшно сделать ей больно, и я храню ее, берегу, как фарфоровую статуэтку. Мисс Серьезность меня совсем не понимает. Только прижимается сильнее, когда я смотрю на нее в задумчивости. Она говорит, что пронзительно. Я не верю. Вдруг Кларк прикасается своими губами к моим – и мне сносит крышу. Обхватываю ее за талию и припадаю к приоткрытым устам, спускаюсь к шее и вдруг чувствую, как ее ногти впиваются между моих лопаток. Провожу языком по изящной ключице и медленно опускаю руки ниже, к упругим ягодицам. Она вся дрожит – такая открытая и податливая, отзывается на каждое мое прикосновение и ,кажется, забывает дышать. Приподнимаюсь на локтях и сталкиваюсь взглядом с моей девочкой. Испуг или восторг? - Ты же знаешь, без твоего согласия… Слова идут тяжело, хрипло. Она отвечает тихим шепотом: - Я знаю, Беллами. Я решила. Блондинка кажется мне настолько серьезной в этот момент, что я не могу сдержать улыбки. Она воспринимает ее на свой счет и жутко обижается, неуклюже пытается выбраться из-под меня, что ей слабо удается. - Кларк. Девушка наконец-то перестает брыкаться и смотрит на меня с воинственным видом. - Я люблю тебя, глупышка. Она сначала словно застывает в удивлении, потом закрывает глаза и на секунду расслабляется. - Скажи это еще раз, - просит тихонько, взяв за руку. Наклоняюсь ближе к ее лицу, так, что можно посчитать количество ресниц, и шепчу на ушко: - Я люблю тебя. Она распахивает глаза и обнимает крепко- крепко, укутывая меня ее особенным травяным запахом. Сгребаю ее в охапку и держу так, как будто никогда не отпущу больше от себя, как будто стану ее живым щитом. Слова льются свободно и вдохновенно, просто из ниоткуда: - Мне все равно, кто тебя сломал, у меня много времени и скотча. Ты нужна мне, как воздух, как солнце, как жизнь, слышишь? Кларк, я люблю тебя. На мое плечо падает первая соленая капля. Беру ее бледное лицо в свои руки – такие грубые и большие, будто совсем для этого не созданные. Она улыбается мне, а по ее щеке беззвучно катится следующая слезинка. - Белл, я никогда не буду прежней, ты же знаешь. Может, проще выкинуть, чем чинить? Фыркаю и закатываю глаза: - Поздно, теперь не отделаешься. Она тихо смеется и ложится мне на плечо. Мне не нужны ее признания, обожание или жертвы . Я просто чертовски благодарен судьбе за то, что я могу сейчас прижимать ее к себе и целовать в макушку. Не знаю, почему для меня любить – это защищать. Не знаю, как это маленькое эфемерное существо умудряется командовать даже мной и становиться тверже кремня в операционной. Не знаю, как она пробралась так глубоко, и греет теперь изнутри. Мне и не нужно знать. Солнечные лучи рисуют на фарфоровой коже Кларк какие-то свои узоры, а ветер ворошит светлые пряди. Моей Кларк. Теперь точно моей.