Я знал

«Я был прав! Прав, а вы все ошибались!» Ему хотелось кричать об этом на каждом углу. Потому что он действительно был прав, чёрт побери, всё это время. И те, кто ему не верили, могли теперь просто подавиться открывшейся миру правдой. Шерлок Холмс жив. Этот заигравшийся фрик просто не мог умереть, несмотря на то, что он каким-то образом смог убедить в этом кучу народа. Но только не его, нет. Андерсон никак не мог прекратить улыбаться, его слишком переполняли эмоции. Он уже несколько раз подскакивал с дивана, на котором сидел, раз за разом обращая свой взгляд на обклеенную листами стену. Он всё-таки смог, он справился. Три долгих года, уйма проделанной работы и почти вся жизнь на кону, но он оказался прав. Когда на очередном заседании клуба «Пустой катафалк» интернет вдруг взорвался новостью о возвращении детектива, Андерсон почувствовал себя победителем. Так он даже в детстве не радовался Рождеству. Это был подарок, настоящий подарок ему за то, что он не отступился, не перестал верить. Чёрт возьми, он это заслужил. За все те косые взгляды и тупое безразличие, с каким люди встречали его слова. Все, абсолютно все смирились с тем, что Холмс умер, словно только и ждали момента как бы поскорее похоронить его. Даже бравый доктор отвернулся, с лёгкостью проглотил всё, что ему так услужливо показали. «Боже, Холмс, как ты с ним вообще связался? О, Уотсон несомненно блестяще справился со своей ролью убитого горем дружка, но он поверил тебе. Конечно, с чего бы это великому детективу врать ему, правда ведь? Он тебя вообще знает, хоть немного?» А ведь Андерсон видел, что Холмс оставил лазейки, крохотные намёки для своего друга, которые и увидишь-то только, если будешь знать куда надо смотреть. Но Уотсон не захотел. Вот так вот просто. Вообще все вдруг стали проявлять какую-то избирательную слепоту, поначалу даже Филиппу казалось, что это неспроста, что они знают, просто хранят тайну детектива. Но нет, чем больше проходило времени, тем больше он убеждался, что это не так. Люди вообще, как оказалось, предпочитали видеть только то, что было для них очевидным. Так Шерлок Холмс стал прохвостом и лжецом, а ещё преступником. Несомненно, поначалу и Андерсон приложил к этому руку, но ведь факты указывали именно на это. Он был одним из тех, кто первым бросил в детектива камень, причём не без удовольствия. Вся разница заключалась в том, что позже Филипп смог признать свои ошибки и увидеть, что же он натворил. Но не остальные. Окружающие его люди продолжали упиваться каким-то тупым чувством вины, за которым ничего не стояло. Они отмахивались от Филлипа, злились, даже пару раз пытались его ударить. За правду. Андерсон был виноват. Он знал об этом и бесконечно сожалел, если бы он смог увидеть тогда всю картину целиком, отбросив застарелую неприязнь к детективу, возможно, всего этого тогда бы и не случилось. Но Филипп просто пошёл по более лёгкому пути, позволив гордыне и зависти решать всё за него. И ведь тогда его послушали, ему стоило только сделать первый мелкий удар, породивший за собой трещины сомнения и недоверия, которые расползлись во все стороны. В какой-то момент Андерсон остановился, словно впервые увидев всё со стороны. И ужаснулся, осознав, что на самом деле он не срывал покровы тайны, а как вандал упивался разрушением прекрасного. Холмс ведь был как картина, шедевр неизвестного мастера. И Филипп, в попытке проверить эту картину на подлинность, просто взял и начал скоблить с неё всю краску, желая добраться до гнилой сердцевины. Но Андерсон смог остановиться. Просто однажды он действительно осознал, что происходящее совсем не та справедливость, какой он добивался. И тогда он направил всю свою ярость и энергию в другое русло. Но, как оказалось, доказать невиновность детектива было куда сложнее, чем убедить всех в том, что он преступник. Андерсон столкнулся с таким количеством непрошибаемого упрямства, что в какой-то момент это стоило ему работы. И плевать. Если такова была плата за справедливость, то он был готов пожертвовать не только этим. Потому что если окружающие не хотели видеть правду, то Филипп так не мог. Первая ласточка прилетела, когда Грэг, почти раздавленный произошедшим, с ядовитой злостью накинулся на него прямо в коридоре. Среди всех бессмысленных и жестоких обвинений, Андерсон вдруг неожиданно зацепился за одну лишь фразу. Грэг сказал, что Холмс перед прыжком признал всю свою вину. Вначале Филипп подумал, что ослышался. Как это признал свою вину? Речь точно шла о Шерлоке Холмсе, надменном засранце, который скорее язык себе откусит, чем признает, что он в чём-то был не прав? Слова шефа так не вязались с тем, что Андерсон знал о детективе, что эта мысль ещё долго не шла у него из головы. Подозрительным было и то, как поспешно были организованы похороны. Закрытый гроб, ограниченное число приглашённых на церемонию, и какая-то простая могилка на старом кладбище. Холмса даже не похоронили в семейном склепе, эту информацию как-то мельком упомянула местная газета. И это были не последние странности во всём происходящем. Несмотря на то, что Уотсон поспешно съехал с Бейкер-стрит, квартира всё ещё оставалась в своём неизменном виде, словно музей памяти. Смерть детектива вообще повлекла за собой удручающе мало последствий. Все дела, в которых Холмс выступал консультантом, должны были быть пересмотрены в обязательном порядке, а все судебные решения, построенные на основе добытых доказательств, отменены. Но этого не произошло. Краем уха Андерсон слышал, что на это было указание сверху и, со временем, он стал догадываться, кто мог этому поспособствовать. Те же дела, в которых Холмс обвинялся и якобы признался, просто записали в нераскрытые и упрятали в дальний ящик стола за отсутствием доказательств. Уж это Андерсон проигнорировать был не в силах. Он любил свою работу и гордился тем, что делал её хорошо. Холмс мог сколько угодно зубоскалить по этому поводу, но Филлипа не держали бы на такой сложной работе, если бы он не справлялся со своими обязанностями. Просто у него была своя специализация и куча условностей и протоколов, которым он должен был следовать. Он не мог просто так завалиться в чей-то дом и несанкционированно собрать там любые понравившиеся ему улики. Полиция так не работает, и Холмс прекрасно об этом знал, всё равно продолжая отыгрываться на эксперте за всю не устраивавшую его систему правосудия в целом. Неудивительно, что они терпеть друг друга не могли. Но почему-то так вышло, что Андерсон оказался чуть ли не единственным, кто остался Холмсу верен. Окружающим поначалу это казалось необычайно подозрительным, что детектива теперь защищает тот, кто первым начал его обвинять. Но Филипп к чёрту послал всякие условности и терпел всё неприязненное отношение к себе. Он и «Пустой катафалк» создал не потому, что ему хотелось выговориться, а просто потому что не смог сидеть сложа руки. Он мог увидеть суть, но ему не хватало доказательств и теорий, которые смогли бы объяснить любые неточности. Из года в год он копил материалы и заметки, но результат был невелик. Андерсон точно знал, что Холмс выжил, но не мог правдоподобно объяснить, как именно. Факты были таковы: Джон Уотсон и ещё множество свидетелей видели, что Холмс спрыгнул с крыши больницы, предварительно признавшись во всём по телефону. Никак не удавалось объяснить и присутствие на крыше Ричарда Брука, с простреленной головой и пистолетом в руке. Что-то не сходилось, Филипп всегда что-то упускал, поэтому ему и был нужен свежий взгляд на ситуацию. Но никто из его знакомых не хотел его слушать. Салли терпеть не могла, когда он об этом заговаривал, всё делала, лишь бы держаться от него подальше. Грэг же выслушивал его теории с каким-то понимающим выражением лица, как смотрят на психа, рассказывающего про свои галлюцинации. Он просто не воспринимал его всерьёз. Остальные коллеги же просто отшучивались, не желая слушать эти «каждодневные бредни». Но тут вдруг Филлипа поддержала жена. Они и сошлись-то снова именно после этого, Мэнди действительно ему поверила и приняла важное участие в организации клуба. Это было неожиданно - получить поддержку с её стороны, после всего, что между ними произошло, но Андерсон увидел в этом знак. Он на правильном пути, и должен пересмотреть все свои старые убеждения и принципы. Так будет правильно. Чтобы больше никому не навредить своими поступками. Филипп ведь был прав. На самом деле прав. И ему хотелось кричать об этом на каждом углу. Всем, кто раз за разом повторял ему, что Холмс мёртв и что он не вернётся. Он вернулся. И Андерсон был бесконечно счастлив сказать этому самодовольному детективу: «Я всегда это знал».