А я гляжу Вам вслед...

Я смотрю Вам вслед и не могу понять, отчего столь мутен взор? Влага в моих глазах - мимолётная и будто бы причинённая лучами солнца, что сейчас парит где-то высоко в небе, словно зеркальный жёлтый змей. Я сглатываю, уже в который раз возникающий в моём горле, комок, что встаёт поперёк рыбной костью и удушает с неимоверной резью, и устремляюсь к морскому берегу. Там, где на искрящемся золотом песке, с краю омываемым морем, стоит высокий молодой человек, звонко смеясь и крепко сжимая женскую ладошку. Какова Ваша любовь к той, что ранее приносила лишь трудности? Вы прижимаете к себе её любовно, шепчете что-то на ушко, а она лишь смеётся глупо и очаровательно и поглаживает Вас по спине. Самими губами произносит "Люблю тебя", и губы её ловят робкий золотой лучик, будто бы набираясь энергии и расцветая в новой счастливой улыбке.

А всё, что могу сказать Вам я - "Да, господин".

Ваши пальцы скользят по золотистым волосам, собирая искрящийся блеск и тончайший аромат прядей родного тела. Вы целуете её, сначала бережно и мягко, а после - властно и со вкусом, будто в этом поцелуе ищете глотка воды, находясь в пустыне; вы сжимаете её в объятиях лишь крепче, будто выжимая последние капли влаги, целуете, ещё и ещё, задыхаясь от тепла и ласки, жмурясь от неимоверной жары и сладости любимых уст.

Господин...

Я раз за разом целовал Ваши ладони, касался губами Ваших щёк в Вашем неведении, осыпал поцелуями Ваше лицо, но считал непозволительным так горячо прижаться к Вашим губам, слиться с ними в робком танце первой влюблённости. Если бы Вы узнали всю крепкость и горькость моей любви, позволили бы Вы мне сделать это? Она вырывается внезапно, обводит Вас игривым взглядом и, чуть толкая назад, бежит прямо в морскую гущу, ладонью захватывая горшину воды и одаряя Вас утренней свежестью солоноватой "росы". На миг кидает взгляд в сторону, указыват на меня ладошкой и улыбается, как дитя. Вы любите эту инфантильность, любите эту щенячью преданность и детскую невинную влюблённость. Вы любите эту не тронутою невзгодами жизни душу. Вы любите это человеческое тепло, которое я не смогу подарить Вам. Вы любите эту девушку. И я не в силах и не в праве запрещать Вам. Но не жалко ли Вам души одинокого демона, ступающего за Вами в самую тень и крепко удерживающего Вас на руках над пропастью смерти и боли? Душу демона, так нелепо и наивно влюбившегося в Вас, милорд? Если бы Вы только познали таинства его мыслей, глубину его желаний и всю силу искренности чувств, Вы бы оттолкнули его, как отталкивают навязчиво лезущих дворовых собак, потирающихся у ноги и тихо поскуливающих от недостатка тепла. - Себастьян, - окрикиваете Вы меня, застывшего у Вашего кинутого на земь пледа, и подбегаете, протягивая мне на ладони белую жемчужинку. Мне кажется, что с обретением счастья Вы стали ещё большим... Вы стали ребёнком. Столь же чистым и открытым, как дети бывают в возрасте пяти-шести лет, - красиво... правда? Я киваю согласно, накрывая Вашу руку своей и незаметно вкладываю в неё ещё один камушек, округлый и поблёскивающий от влаги, но более бирюзовый, пахнущий самими глубинами моря, пахнущий Вашими объятиями, верно, пахнущий Вашей лаской, - аромат доступный не каждому, лишь редким-редким смельчакам, не побоявшимся навсегда застрять на самом дне и более не попробовать вкуса свежего воздуха. - Да, господин, - произношу я и целую; целую Вашу ладонь. А Вы, с улыбкой озорного котёнка, убегаете от меня столь же быстро, как и оказались рядом. Она бежит к Вам навстречу, яркая и столь близкая Вашей душе; бежит, протягивая к Вам руки, смеясь вновь и желая позвать Вас с собой. Целует Вас в щёку, заигрывает, хлопает ресничками завлекательно. Вы прижимаете к себе её любовно, шепчете что-то на ушко... А я смотрю Вам вслед не могу понять... отчего мутен мой взор?..