Memory.

Я не слышу пушки, так же как его сердцебиения. Я слышу гулкие удары, подступающие к горлу. Безгласый приносит мне еду, но после его ухода я хриплым измученным от постоянных криков голосом говорю: "Нет, я не буду", по руке проходит холодная жидкость, и я вновь засыпаю. Я не пытаюсь вставать, есть или звать кого-то, я покорно лежу и молчу, изредка отказываясь от еды. Порой хочется забыться, и даже тогда когда нет ничего мешающего моему движению, я не тороплюсь вставать. За мной приходит Эффи, у которой стоят слёзы в глазах. На женщине розовый парик, как в день Жатвы, которая будет со мной вечно, в моей голове, в моих страхах. Она не спеша выводит меня из этой комнате, хотя я бы осталась тут. Белые пустые коридоры для меня непривычно сливаются. Эффи подводит меня к Цинне и Хеймитчу. - Мне правда жаль, солнышко, - из уст Хеймитча, который был на удивление трезв как стёклышко, эти слова поразили меня. Проходят доли секунды, пока я повернусь, пока метну нож, всё как в замедленно съёмке. Нож находит свою цель. Слышу звук вылетающего предмета. Дротик. Вот что было в его даре. Дротик?! Я киваю и пытаюсь скрыть скатившуюся слезу со щеки. Эффи передаёт меня Цинне, и он отводит меня в вестибюль Тренировочного центра. Подготовка. Фильм. Сон. Подготовка. Интервью. Поезд. Всё это время я кажусь не раздражённой, не злой, я убита. Я умерла ещё на играх. Не думаю, сколько сил требуется, чтобы повернуть голову влево. В этот момент я не чувствую ничего. Я ползу на коленях к телу, которое тяжело вздымается. - Нет, нет, нет! Так не может быть! Нет, не сейчас, прошу, Пит, – стон, хрип, какая разница. - Ты не можешь меня оставить. Резким движением я выдёргиваю дротик из его плеча, и прижимаюсь к нему, содрогаясь от болезненных слёз. На половине пути Хеймитч предлагает мне прогуляться вдоль путей. Я киваю. Теперь это единственный понятный знак, если мне что-то не нужно, я просто игнорирую. - Скоро мы вернёмся? – Хеймитч единственный с кем я говорю, он то понимает меня сейчас как никогда. - Пять – шесть часов, - кратко и ясно, я опять мысленно его благодарю. Мы остановились там, где и раньше, я вижу те самые цветочки, что рвал мне Пит, и я лишь потом вспоминаю что рвала лук с Гейлом. Что такое потерять любимого человека? Не простая боль, это пытка разума, это ощущения того что ты будешь один, что никогда больше не встретишь этого человека. Пит был тем, кто был для меня всем. Я потеряла всё. Моё сознание упорно отрицает любые мыли о доме, о Прим и маме, о Гейле. Я думаю, как я буду жить дальше, но предел будущего - это месяц. Потом тур. Просто понимаю, что мне не выжить так. Я плачу. Я стою на коленях перед маленькой полянкой, если можно так сказать. Я кричу, и так всегда когда даю волю слезам, волю над телом и душой, волю для сердца. Я смутно слышу пушку, собственные всхлипы, плохо вижу то, как начинает светлеть вокруг. Как слегка нагрелся Рог Изобилия. Но я слышала себя. Свой яростный крик, рвущийся из груди, который пугал меня до ужаса. Он был похож на рык, на хрип, из-за слёз. Первый месяц проходит в привычном порядке: подготовка, выступление, отдых. Мы переехали в Деревню победителей, но я понимала, что это только ухудшает ситуацию. В доме напротив никогда не будет света и выходящего пара из трубы, не будет его. Первый месяц проходит медленно. Когда меня оставляют от постоянных интервью, я забываюсь в себе. И никто мне не поможет. Вения, Флавий и Октавия ругают меня за красные от слёз глаза, которые с трудом удаётся скрыть, из-за мох ногтей: грязных и покусанных. Я не слежу за волосами, за теми, что как шёлк рассыпались по моей спине. Порой на языке копится столько ругательств, что мне не хватает сил, чтобы не закричать на них, кричать долго, словно радуясь и растягивая этот момент. Теперь-то я понимаю Мейсон, вечные издёвки, подколки. Так она живёт, так она выживает. Мир словно катиться на меня. Когда мне скучно я прихожу к Хеймитчу, который теперь редко пьёт. Убираю мусор, которого тоже меньше за неимением первого. Говорю с ним, просто пью чай. Самое ужасно, что я боюсь сходить на могилу Пита. В очередной раз я прихожу к Хеймитчу и прошу его сходить со мной, и последний ворчливо отзывается: "Решила всё-таки сходить за два месяца!". Его вздорная мать хотела кремировать сына, но отец Пита решил по-иному. Его могила на луговине и там не так часто лежат живые цветы. Едва подойдя к могиле, я чувствую боль и жалость. «Не люблю, когда меня жалеют». Я смотрю на Пита и вижу парня бледного как снег, с тёмными мешками под глазами, сами глаза. Я вспоминаю Первого, когда Пит убил его. Глаза Пита такие же стеклянные, как и его. В уголке одного глаза осталась неподвижная слеза. И я плачу. Много и сильно надрывая лёгкие, и ломая голос, делая его грубее. В первый раз я напилась с Хеймитчем в хлам, не думая о том, что скажет мама, или как напугается Прим. С каждым разом, с каждой порцией напитков Хеймитча мне становилось легче. Отпускало мою вину, боль и страдания. Но это была не я. Больше нет смыла надеяться, ждать, но я не хочу уходить. Я подобно одеяла нависаю над ним. Закрываю глаза и последний раз касаюсь его губ. Легче было умереть, чем так жить. Не понимаю, как Хеймитч так живёт. От утра к утру. Следующую неделю я чувствую себя Морфлингисткой из Дистрикта-6. Эффи не думая о последствия прислала мне упаковку таблеток, якобы успокоить нервы. Но никто не знал, как мне было хорошо и спокойно. Пара человек из подлетевшего планолёта спускаются и берут меня под руки, оттаскивая от Пита. Вижу, как медленно его поднимают "клешни" и кричу. В планолёте я отбиваюсь от миротворцев, но морфлинг убивает во мне способность к любому движению. Но даже на лицах врачей я вижу жалость и боль. Тогда в мои мысли приходил Пит. Он улыбался и смотрел на меня, говорил, что любит и будет рядом, в моём сердце. Никто не мог лишить меня морфлинга и его "волшебных" действий. Пока однажды с приёмом ещё одной "чудодейственной" капсулы я вновь не увидела его. - Ты же понимаешь что это не я? - спрашивает он. - Да, - голос дрожал, я понимала свою ошибку. - Ты же обещала, что не станешь губить себя. - Обещала, что не умру, - тихо поправляю. - Пить, употреблять морфлинг – это смерть, перестань убивать себя изнутри, Китнисс, - он говорит спокойно, но чётко выделяет каждое слово. - Я не могу, - ною я. - Я другого мнения. Он исчез. Именно тогда я поняла, что это не выход. Тогда, я отказалась жить по правилам построенных на иллюзиях. Я понимала, что нужно бороться. Это сокрушительная победа эмоций над разумом.*