Побег из Неверландии

Меня зовут Бист, что означает бестия, зверь. Как вы знаете, я укротительница в цирке «Ноев ковчег». У меня есть любимая тигрица Бетти. Вернее, это меня раньше так называли — Элизабет, а теперь мы с ней как бы поменялись местами. Свою фамилию — Клейн, я получила от человека, который нашёл меня младенцем в сугробе, сжалился и отнёс в приют. Когда я немного подросла, меня и ещё нескольких детей передали в работный дом. Там нам приходилось несладко. Жили впроголодь, днём работали без устали, а вечером возвращались назад и падали спать. Однажды меня взяли горничной в дом, но полы довелось мыть недолго. Я успела побывать помощницей уличного торговца жареной рыбой, работала какое-то время на фабрике, но толку от маленькой девочки было немного — ещё слишком слабенькая, хотя детские ручки могут выполнять тонкую работу лучше, чем взрослые. И малышку Бетси отвезли в деревню набираться сил. Многодетная семья Шипмэнов приютила меня, а вернее сказать, взяла на работу. Приходилось делать много всего по хозяйству — ходить за водой, пасти гусей, убирать в хлеву и на скотном дворе. Нас, детей, было семеро — пятеро хозяйских, и двое приёмных. Том был одним из старших, вторым по возрасту после Дэвида, сына хозяина. Вся его семья погибла при пожаре, а так как мистер Шипмэн покупал у них молоко и масло, да еще частенько закладывал за воротник вместе с отцом Тома, после трагедии он забрал мальчишку к себе. Дополнительный рот всегда обуза, зато рабочие руки никогда не бывают лишними. Со временем семья Шипмэна разбогатела. Они разводили гусей и держали коз, делали сыр и отвозили его на рынок или продавали знакомому городскому торговцу наряду с гусиным пухом и тушками. Граф, во владениях которого находилась деревня, не возражал, так как Шипмэны платили исправно и не забывали о продуктах к его столу. Жизнь в доме начиналась с восходом солнца. Все умывались, завтракали, помолившись перед едой, и приступали к работе. Без дела не сидел никто, даже пятилетняя Дженни под присмотром матери выдёргивала сорняки на грядке перед домом. Толстая миссис Шипмэн была чересчур экономной и отличалась мнительностью. Она очень любила своих детей, а вот нам с Томом доставались все синяки и затрещины. Особенно мне, я же безродная, значит, имею дурной глаз и плохую наследственность, которую следует давить на корню тяжёлой работой и частыми наказаниями. Добавки за столом просить было не принято, а приёмные дети всегда получали свою порцию последними, вернее то, что осталось. Все девочки спали в одной комнате, и я подружилась с Мартой, третьей дочкой Шипмэнов примерно моего возраста. Мы часто болтали в темноте, лёжа на соседних кроватях. Считали, как скоро наступит лето, и можно будет поваляться на солнышке и сплести венок из ромашек. Обсуждали соседских мальчишек и собаку мистера Буфена, которая любила пролезать к нам во двор и пугала коз. Зимой мы вместе с папашей Шипмэном, который относился ко всем одинаково, расчищали крыльцо и стряхивали снег с крыши. Мы играли в снежки и строили крепость у забора, а он кричал, что пора кормить гусей, и что выпорет нас вместе взятых за баловство, но это было больше для острастки. Его жена, напротив, забавы с рук не спускала. Все должны трудиться, в этом залог благочестия, считала она, а увеселения, как и питьё браги, тешит чёрта. Кстати, о благочестии… Каждое воскресенье мы ходили на службу, где местный священник, не преминув обругать ирландцев, зачитывал отрывки из Библии. Было смешно наблюдать, как он, увлёкшись проповедью, корчил забавные рожи. Не могу сказать, что мне жилось в той семье из рук вон плохо. Когда привыкаешь к чему-то, ход вещей начинает тебе нравиться. И всё было бы хорошо, но через два года отношения резко переменились. Худой Том вытянулся и окреп, став настоящим деревенским парнем, который способен и сарай выстроить, и мешки таскать на плечах. Хозяин стал брать его вместе с Дэвидом с собой в город, каждый раз они возвращались поздно. Миссис Шипмэн очень ругалась и, поскольку с мужем спорить было бесполезно, срывалась потом на меня. То я неправильно чистила картошку или кастрюли на кухне, то бельё вешала криво, то старые ботинки со стёсанными каблуками у меня слишком грязные. В одиннадцать лет я носила только самые невзрачные платья, часто это были заштопанные обноски старших сестёр. А потом мне запретили не только общаться с соседскими детьми, но и вообще разговаривать лишний раз с сыновьями мистера Шипмэна без разрешения. Я знала, от кого это исходило, но почему наша матушка-хозяйка невзлюбила меня, догадаться ещё не могла, была слишком маленькой. Она что-то наговорила своим дочерям и запретила Марте и Агнес дружить со мной, будто бы я заразная. Так Бетси стала изгоем и переселилась в маленькую комнатушку у лестницы. Однажды вместе с хозяином и одним из его сыновей мы отвозили продукты в усадьбу. По меркам неискушённой девочки это был настоящий дворец, сияющий и прекрасный. Высокие потолки, большие светлые окна, портьеры шитые золотом, и паркет, натёртый до блеска даже в коридоре, ведущем на кухню, так что страшно ступить. Графа с графиней я видела только издали, они были похожи на картинку из сказки. Ещё бы, настоящих богачей-аристократов я в то время встречала только проезжающими в каретах по городу или на страницах из старых выброшенных газет. До того, как попала в деревню. В глуши, когда ты не ходишь никуда дальше опушки леса, начинаешь думать, что мир по ту сторону не существует. Чёрт побери, я уже и не вспомню, как называлась та деревенька, и где она вообще была. Тысячи таких по стране, к тому же мне совсем не хочется туда возвращаться. Так вот, перейдём к самому интересному. В усадьбе я случайно услышала, почему Шипмэн взял меня. Причиной были не только дополнительные рабочие руки, хотя они ему явно не повредили. Зажиточный крестьянин хвастался мной перед графом, который любил заниматься благотворительностью. Господин жертвовал на строительство церквей и больниц, помогал содержателям работных домов пристраивать англичан, которым не повезло в жизни. Это по его протекции меня и ещё несколько детей рассовали по обеспеченным деревенским семьям, уменьшив им за это ренту. Однажды сыновья Шипмэна перекладывали сарай, а меня попросили убрать мусор. Пока подметала и, нагнувшись, собирала щепки и прочую грязь, я не заметила, как балка, криво положенная хозяином, начал падать. Я еле успела отскочить и чудом не получила по голове, но кусок крыши всё-таки упал сверху. Прямо на ноги. Серьёзный перелом бедра, разбито колено, куча синяков — ничего хорошего. Я не сразу поняла, что произошло, а потом было очень больно. Ногу перевязали, а меня положили в постель, на несколько дней освободив от работы, а потом поручили зашивать дырки на старых штанах и перебирать в мешке гусиные перья, так как вставать для этого не требовалось. Тот, кто бездельничает, тот не ест, говорила хозяйка. Шипмэны думали, всё обойдётся, но нога моя так и не заживала, хотя кость вправил местный лекарь. Меня лихорадило, и с каждым днём становилось всё хуже. Настои из трав миссис Шипмэн больше не помогали, а других лекарств никто покупать и не думал. Это козам нужны подкормки и мази, чтобы не болели суставы, они же кормилицы. В отличие от приёмных паразитов, которые так и норовят объесть, украсть что-нибудь или прикидываются больными. Том однажды действительно попытался утащить с кухни начавшую плесневеть булку. Он очень хотел есть, так как накануне разбил случайно тарелку и остался совсем без обеда. Его поймали на месте и выпороли. В присутствии всех, в том числе девочек, положив со спущенными штанами поперёк лавки и приговаривая, что научат уважать тех, кто его содержит. После этого он несколько дней спал только на животе, а прощение пришлось заслужить, работая с удвоенной силой. Но Тома простили, он мальчик, сын погибших друзей, деревенский. Я же другое дело. Сын хозяина, Дэвид, сочувствовал несуразной малютке Бетси. При матери или отце он был подчёркнуто безразличен, но, когда я слегла, тайком приносил то яблоко, то кусочек сахара. Однажды его мать заметила это. Как раз мистера Шипмэна не было дома, и женщина устроила большой скандал на тему разбазаривания имущества, моего паразитства и поощрения безродных шлюх. Насколько я поняла по крикам, разносившимся по всему дому, она считала мою мать проституткой или же, по ее мнению, нагуляв ребёнка по пьяному делу, та трусливо выбросила его, так и не найдя в себе совести взять на душу более лёгкий грех - избавить новорождённую девочку от страданий. О, если бы могла ходить, я бы кинулась и, наверное, задушила бы эту мерзкую деревенскую гадину собственными руками, и пусть меня посчитали бы трижды неблагодарной! Но, лёжа в кровати с ноющей воспалённой ногой, я была беспомощна. Очень хотелось плакать, но я решила, что слёз моих не увидит никто. Ещё в работном доме малютке Бетси довелось понять, есть вещи и пострашнее. Хозяйка с самого первого дня уловила моё самое уязвимое место, у брошенных детей оно всегда одинаковое. Увидев какую-либо мою слабость, она потом долго ещё не упускала случая ткнуть в это носом, даже если я случайно уронила ведро с сорняками или просто физически не могла справиться с огромной овчаркой деревенского старосты, которая однажды при мне утащила гуся. Еще на своей первой работе, каждый день отчищая полы на коленях, я узнала на собственной шкуре, что надо быть сильной и молча терпеть. Даже если осыпают грубыми издевательствами или отпускают жестокие шутки. Тем более когда ты зависишь от этих людей. И в своей каморке, забравшись с головой под обветшалое одеяло, я крепко сжимала губы и молила высшие силы сделать так, чтобы я разучилась чувствовать боль, стала совсем безразличной. Ведь тогда никто и никогда не может меня обидеть. Это сейчас я уже многое поняла и научилась не обращать внимания на дураков. То, что я не знаю ничего о своих родителях, ещё не означает, что они были плохими, а их дочь навеки заштампована клеймом человека второго сорта. Практически всё в этой жизни зависит от тебя самого, случайность сведена к минимуму. Да, простолюдину не стать за один вечер высокородной особой, а бедняку — богачом. Чаще случается наоборот, богачи разоряются, а виконты поступают хуже обозлённых бездомных. И очень часто с внешним статусом уходит всё, что его поддерживало и создавало — друзья предают, и кредиторы, как стервятники, слетаются за наживой. От сумы и тюрьмы зарекаться не стоит, но это не главное. Совесть не купишь, а честь потерять одинаково легко бродячему артисту и уважаемому барону. Так же, как трудно её сохранить, оставаясь человеком несмотря ни на что. Когда вернулся мистер Шипмэн, у них с женой был серьёзный разговор. Потом среди ночи мне стало совсем худо, и вызвали доктора. Ногу пришлось ампутировать. Девочке Бетси было двенадцать лет. Старшие сводные сёстры ходили по праздникам веселиться, но её и раньше не пускали на деревенские танцы, а теперь танцы стали ей ни к чему. Одноногая Бетси — сплошное посмешище. Как она училась спускаться по лестнице на своих импровизированных костылях, наскоро сбитых из старых палок! Бедняжка прыгала по улице, пытаясь удержать мешок с зерном, и смешно падала, насыпая корм птицам. От калек в хозяйстве одни убытки, и однажды Бетси Шипмэн не стало. Разумеется, я не умерла, иначе бы не говорила сейчас с вами. Приёмный папаша просто отвёз меня в город и оставил у порога церкви. Кто знает, может быть, он бы облапал девчонку, пока вёз, или сделал ещё что похуже. Но в те годы моя грудь была совершенно плоской, и фигура как у мальчишки, поэтому лишних мыслей по поводу того, что я девушка, Шипмэну просто не приходило. Деревенские считают красавицами женщин в теле, с большими грудями, крепкими руками и широкими полными бёдрами. Я же по этим меркам была настоящим заморышем. Наверное, повезло, так как просить милостыню убогонькой девочке с одной ногой было проще. Ну а дальше я встретила одного рыжего парнишку. Он подошёл и сказал, хочешь, фокус покажу. Я скучала, стоя на своих костылях, к тому же стало любопытно, и я сказала «да». Он достал из моей кружки для милостыни один пенни. Повертел его в левой руке, и монетка куда-то исчезла, а он лишь подбросил горстку пылинок в воздух. Я чуть не расплакалась. Даже собралась уже закричать: «Воры! Воры!». Но, увидев моё раскрасневшееся лицо, мальчик-фокусник наклонился и бесцеремонно стал ощупывать мою ногу. «Что ты делаешь? Прекрати!» — зашипела я, ещё больше краснея. «Как что? Достаю твои деньги», — ничуть не смутившись, сказал он и провёл ладонью по моей юбке — в руке блеснула монетка. Видимо, он пожалел меня. «Как тебя зовут?» — бодро спросил мальчик. «Бетти», — промямлила я, а он протянул руку: «Джокер». Его пальцы в старой облезлой перчатке были твёрдыми и не гнулись. Я испугалась, а он рассмеялся и сказал, что рука искусственная, это протез. Джокер однажды рассказал мне свою историю. Вы же слышали, что его мать была женщиной лёгкого поведения, и что, когда он остался один ещё мальчишкой, приходилось бродяжничать и воровать, чтобы выжить. Он стесняется этого, но иголку в стоге сена не утаишь, да и кого в нашем цирке смущает чужое прошлое. В «Ноевом ковчеге» жизнь начинается с чистой страницы, это неписаный закон. У каждого есть, что скрывать, или вещи, о которых просто не хотелось бы помнить. Поэтому не болтайте лишний раз никому о том, как наш импресарио потерял руку. Я знаю, что вы умеете хранить секреты, поэтому слушайте. Джокер был вором до того, как расстался с матерью. Она не погибла. Своего отца он никогда не знал и понимал, что был нежеланным ребёнком. Для бедной женщины, особенно такого образа жизни, младенец — обуза, но она почему-то решила оставить мальчика. Может просто не хотелось остаться одной в старости, или чтобы её любил хоть кто-то. Когда сын подрос, они начали совместное дело. Проститутка брала деньги вперёд, а пока она развлекала клиентов, ребёнок обчищал их карманы. Вдвоём они выходили на улицу и обычно останавливались возле паба. Женщина ждала кавалеров на вечер, а мальчишка искал, чем бы поживиться в округе. Иногда она специально устраивала разборки со случайным любовником или скандал, будто не доплатили. Народ останавливался поглазеть и узнать, что случилось. В это время мальчик лазил у зевак по карманам и сумкам. Иногда они проворачивали подобное на базаре, где под шумок удавалось стянуть несколько яблок или картофелин, а, если повезёт, даже целую рыбу. Так проходили дни. Семья, конечно, не шиковала, но на еду и плату за комнатку в цокольном этаже всегда хватало. О новых ботинках или хорошей куртке на зиму не было даже речи, матери приходилось перешивать одежду из старых вещей или дешёвых обносков, купленных на местном блошином рынке. Иногда маленького Джокера избивали пьянчуги, у которых он клянчил мелочь, но он не жаловался на судьбу. Только была мечта у мальчишки. Однажды в город приехал бродячий цирк. По улицам расклеили яркие афиши. Веселые клоуны созывали народ на представление, обещая воздушных акробатов, укротителей диких животных и силачей. Собрав кучу детворы, фокусник давал представление прямо на улице возле палаток. Он жонглировал разноцветными кольцами, которые потом исчезли у него в рукаве, и доставал из полосатой шляпы всякую всячину — леденцы, бумажные цветы и даже живого кролика. Разумеется, денег на билет не было, поэтому Джокер подсматривал за представлением в щёлку, пока всё удовольствие не испортил толстый мужик в синем парике. Он оттянул мальчишку за ухо в сторону, отругал, а потом предложил ему присоединиться к их труппе. Кто-то ведь должен ухаживать за лошадьми или кроликами. У Джокера загорелись глаза, он уже хотел согласиться, но тут мама накинулась на клоуна с кулаками. Так произошло первое знакомство с цирком. И с тех пор мальчик просто грезил жонглёрами, метателями ножей и канатоходцами. Он тренировался каждый день, подкидывая камушки и заставляя предметы исчезать. Но всё это помогало только перемещать чужие монетки и запонки к себе за пазуху. Он стал развлекать посетителей кабака, заставляя летать колоду карт за кружку пива для его матери и кусок хлеба для себя. В те поросшие быльём времена он придумал себе новое имя, всем вокруг представляясь как Джокер. Мальчик рассказывал посетителям паба, что однажды, когда вырастет, он возьмёт мать, и увезёт в кибитке бродячего цирка далеко-далеко, где нет жадных полицейских, и люди всегда счастливые. Они будут странствовать по дорогам и давать волшебные представления. Кто-то смеялся, а иные ласково трепали его по рыжей голове. Потом холодная зима сменила дождливую осень, заметая хлябь возле паба драным снеговым покрывалом. Мать заболела и слегла, нужны были дрова и лекарства. Маленький Джокер подрабатывал, как мог, перетаскивая седому лавочнику мешки за чисто символическую плату, и, смешно кривляясь, жонглировал в кабаке пустыми бутылками, которые потом ловко ставил ровным рядком на стол. Доводилось и воровать, хотя теперь никто уже не прикрывал его — мама ждала дома. И однажды его поймали с поличным. Рядом с открытой сумкой постоянного посетителя, кривого Дика. Дик таскал с собой и продавал бракованные свежие газеты, которые воняли ядовитой краской и оставляли чёрную пыль на пальцах. На этом и попался Джокер. Подзадоренные слезами и уговорами со стороны маленького воришки, пьяные разнорабочие под гогот полураздетых шлюх отрубили ему кисть руки. Так положено было поступать с ворами в давние времена, сейчас же их просто вешают. Приговаривая, что ему ещё крупно повезло, мальчишку избили и выбросили на улицу. В тот день он побоялся возвращаться домой. Какая-то женщина сжалилась, решив, что бедняга пострадал от станка на фабрике, привела его к себе домой, накормила и перевязала рану. А потом отпустила на все четыре стороны, у неё же своих было семеро по лавкам, куда там ещё калека. Что было дальше? Это же наш Джокер, он не привык унывать и сдаваться. Мать выздоровела. Рука зажила, но, увы, конечности чудом не отрастают. Пришлось учиться всему заново, справляясь одной левой. Он всё ещё мечтал о цирке и не прекратил тренировки. Однорукий рыжий жонглёр теперь развлекал толпу, а его мать продолжила заниматься своим ремеслом. Подкидывая разные предметы в воздух, он напевал известные песенки, например, «У Мери был ягнёнок» или про весёлого волынщика, и сочинял на их мотив новые куплеты. Забавному мальчишке-калеке часто кидали монетки. Он устраивал свои представления на людных улицах вместе со старым слепым шарманщиком, с которым познакомился там же. Они вместе бегали от полицейских, чтобы не забрали в тюрьму или работный дом. Джокер старался возвращаться к себе поздно вечером уже более-менее сытым, чтобы не доставлять матери хлопот и не мешать приводить мужчин в их сырую холодную комнатушку. Но однажды женщина завела себе ухажёра. Он был главарём банды, промышлявшей в районе вокзала. И они переехали. В отдельную квартиру, располагавшуюся почти на чердаке старого дома. Несмотря на то, что крыша протекала, а по кухне ползали тараканы, это была настоящая роскошь. И больше не надо было платить полисмену процент с их скудного заработка, такие вопросы улаживал Дэн Роббер. В квартире жило ещё несколько человек, но и это казалось пустяком по сравнению с прежним сырым подвалом. Джокеру снова пришлось воровать, чтобы вносить свою лепту в общую кассу. Он побаивался приятеля матери, который периодически напивался и грозился его убить. Маленький калека, по мнению Роббера, приносил мало денег и чересчур много ел. Но Джокер не осуждал мать. Выбраться со дна жизни очень сложно, и каждый кусочек сомнительного благополучия — большая ценность. Одной, проститутке гораздо проще угодить в лапы к маньяку или какому-нибудь извращенцу, никто за неё не заступится. К тому же наш друг был не против стать частью какой-то силы, команды, семьи. Он был теперь не один, пусть иногда очень сильно хотелось послать всё к чёрту и просто странствовать по дорогам с мешком за плечами. Шарманщик тоже присоединился к ним. В банде был ещё один мальчик-калека, вместе с которым они попрошайничали. Он умел удивительно метко стрелять и кидал ножи на спор на деньги, попадая каждый раз прямо в яблочко. Это был одноногий Сэм Даггер. Наш старый знакомый метатель кинжалов. Периодически они устраивали на вокзале представления. Однорукий Джокер жонглировал игральной колодой, а Сэм попадал с первого раза ножом в карту, которую называл человек из толпы. От зрителей не было отбою, и ребята неплохо зарабатывали, а заодно высматривали среди зевак богатых приезжих, которыми потом занимались Дэн Роббер и его приятели. Но это не значит, что Джокер забыл свою мечту. Стоя на перроне с протянутой шляпой, они с Даггером не раз обсуждали, как хорошо было бы запрыгнуть в поезд и уехать далеко-далеко, где их никто не найдёт. Желательно в большой город с множеством самого разного народа. Например, в Лондон, а то и вообще сесть на корабль и уплыть в Америку. И там основать свой собственный цирк с оркестром, клоунами, экзотическими животными, жонглёром и метателем ножей. Чтобы там обязательно была девушка, танцующая на канате под самым куполом, и маленькая обезьянка в штанишках, которая бы раскланивалась зрителям, снимая блестящую шляпку. Но пока это были всего лишь фантазии двух подростков. Каждый раз, когда ребята возвращались домой, все деньги приходилось отдавать мистеру Робберу, он вытрясал силой каждую припрятанную монетку, обыскивая их. По вечерам члены банды частенько собирались в ближайшем пабе, исключением было когда Дэн проворачивал операцию. Если он был трезвый, значит, планировал залезть в чей-то дом. Джокер особенно не любил эти дни, потому что ему, как самому маленькому из двуногих коллег, приходилось стоять на стрёме. Иногда очень хотелось поднять панику, постучаться в соседние окна и закричать: «Ограбление! Воры! Помогите!» или вовсе позвать полицию, чтобы их всех накрыли. Но в тюрьму не хотелось, было жалко мать и Сэма с шарманщиком. Лучше уж оставаться в банде заодно с собратьями по несчастью, чем одному без куска хлеба и крыши над головой, но мысль о побеге приходила ему всё чаще. Однажды после очередного удачного дельца мужчины сильно напились и повздорили. Далеко заполночь, укрывшись под одним одеялом, Джокер и Сэм через тонкую стену слушали трёхэтажную брань — шарманщик и Роббер что-то не поделили. Главарь несколько раз пырнул старика ножом. Стало особенно страшно, Джокер чувствовал себя беспомощным и виноватым. Это же он привёл шарманщика в банду, но не смог защитить. Да и что бы сделал однорукий мальчишка крепкому злобному бугаю, который, в отличие от него, уже убивал людей. Выстрелить в него из пистолета? Кто же ему даст оружие! Да и другие подельники тут же отнимут и быстро дух вышибут. Сэм предложил воспользоваться разборкой и убежать. Прямо сейчас, не дожидаясь, пока они станут следующими. Ребята собрали свои немногочисленные пожитки, прихватив в коридоре куртку одного из пьяных приятелей вместе с его кошельком, и тихонько закрыли за собой дверь. Мать в это время гуляла по улицам, цепляя новых клиентов. Джокер поклялся, что однажды вернётся и заберёт её с собой. На вокзале ребята дождались поезда и залезли в багажный вагон. За одну остановку до столицы их высадили, и в Лондон наши друзья въехали на попутной повозке, усталые, голодные, но счастливые. Когда наш цирк спустя несколько лет приехал в тот город, Джокер предпочёл никого не искать. Решил, что прошлая жизнь для него закрыта. Но вернёмся к малышке Бист, это всё же моя история. Джокер угостил меня леденцом и присел рядом на ступеньках церкви. «Ты прости, одноножка, мне нужно было проверить. Может быть, ты притворяешься, попрошайки идут на разные хитрости». Меня тогда сильно удивило и даже оскорбило подобное заявление, но парень рассказал мне, что есть человек, который делает хорошие протезы. Может, не самые удобные, зато бесплатно, он их изобретает. А ещё пригласил меня в цирк, просто посмотреть из-за кулис представление. «Я - настоящий артист, — подмигнул он. — И раньше у меня получалось неплохо, а с новым шарнирным протезом, который обещал доктор, скоро буду ходить вниз головой, на руках. Правда, пока я только учусь». Да, он действительно работал в цирке. Угадайте, как называлось это место? Правильно, «Ноев ковчег». В то время в труппе, помимо артистов, были уродцы — бородатая женщина и волосатый мальчик с хвостом. Вообще-то из самого старого состава остался лишь силач и повелитель огня Джамбо, другие либо разбежались кто куда, либо уже умерли. Джокер раньше был зазывалой и учился у местного жонглёра его искусству. «У меня много друзей, — хвастался он. — Есть даже один мальчик, безногий так же, как ты. Он здорово кидает ножи, не хочешь ему ассистировать?» Даггер подошёл к нам и улыбнулся, резво обняв меня за талию: «Привёл новенькую? Как здорово! Смотри, у тебя не хватает левой ноги, а у меня - правой. Будешь моей половинкой? То есть, хочешь в мой номер? Делать-то ничего не надо — просто стой и не шевелись, а я буду бросать кинжалы. Хочешь?» Я опешила, не веря своим ушам. Неужели действительно я могу ещё на что-то сгодиться? «Не приставай к леди, — Джокер убрал его руку. — Может быть, она будет фокусницей или дрессировщицей собачек. А ещё лучше диких животных — львов, тигров, пантер. Наш Неустрашимый Альфред уже слишком стар и постоянно закладывает за воротник. Тигры его уже плохо слушаются, как бы не съели». «Укротительницей?» — подумала я тогда и ужаснулась, я ведь собак боялась и к кошкам никогда не испытывала особой страсти, а тут вдруг говорят, але-гоп, ты будешь дрессировать тигров. Страшновато. Но когда ещё в жизни представится шанс поработать на сцене, а главное, получить новую ногу! Что тут сказать… Увидев всю эту сказку, я была просто в восторге. Передо мной распахивались двери, на которых для девочки-калеки раньше было написано «нет и не будет». Огромный прекрасный мир, сказочная страна Неверландия. Разве я могла отказаться? В приюте при церкви на меня смотрели, как на очередную кару свыше и наверняка не стали искать. Может быть, даже в тайне радовались, что девчонка пропала. А потом я встретилась с директором, нашим бароном. Джокер очень тепло о нём отзывался и называл «папой», потом я поняла, почему. Он был действительно благодетель — содержал собственный работный дом, откуда отбирал детей в труппу. Но с Джокером у них были отношения особые, он же любимчик, если можно так выразиться. Да и парень всегда старался услужить папочке, которого у него раньше никогда не было. Барон очень любил смотреть цирковые представления, поэтому однажды, как вы уже знаете, выкупил полуразорившийся «Ноев ковчег» у его старого владельца. С тех пор для труппы начались совсем другие времена, эпоха благоденствия и процветания. «Отец» не жалеет денег, но и не тратит их понапрасну. Мы ведь помогаем ему собирать бездомных в работный дом и приюты. Не верьте, если кто-то скажет, что циркачи, как цыганский табор, воруют детей. Всё это слухи и зависть тех, кто не может сам жить свободной жизнью и считает наши смешные наряды слишком пёстрыми, а номера — глупыми. К артистам, лицедеям, обычно относятся с пренебрежением и опаской, считая даже пособниками дьявола. Это в Древней Греции актёры пользовались уважением, а сегодня в Англии на это сильно рассчитывать не приходится, тем более нам, циркачам. Даже знаменитых исполнителей драматических ролей в театре или оперных певцов, которых осыпают цветами и овациями, всё равно до сих пор считают легковесным и распущенными. Вы же слышали миф, что артист — это человек, лишённый своей души, поэтому он постоянно примеряет маски и накладывает грим, проживает чужие жизни, потеряв свою собственную где-то между землёй и небом. Отчасти в этом что-то есть. Мы надеваем улыбки на лица перед представлением, как бы трудно нам ни было, а яркие костюмы отвлекают зрителей от мелких ошибок и радуют глаз. Люди, особенно дети, не понимают насколько это сложно — раскачиваться на трапеции без страховки под куполом цирка. Или как опасно щёлкать кнутом в паре миллиметров от носа огромного льва, заставляя его прыгнуть через кольцо. Изнутри это интересно, но далеко не так просто и весело. А впрочем, кому я рассказываю, вы не хуже меня всё знаете. Доктор сделал мне сгибающийся протез ноги, и я постепенно научилась с ним обращаться. Всё оказалось, не так уж сложно, хотя поначалу колено сгибалось когда не надо. Барон назначил меня в помощницы Неустрашимому Альфреду, как и предсказывал Джокер. Я смотрела на хищников с ужасом и только убирала в их клетках, когда зверей уводили на арену. Невозможно не восхищаться этими красивыми животными так же, как нельзя не опасаться их острых когтей и зубов. Но однажды дрессировщик взял мою руку и положил на мохнатую спину нашего льва Салли, и я почувствовала, как мурлычет эта огромная кошка. Невозможно передать словами, так удивительно. Свирепый зверь, а ведёт себя, как котёнок. Он поглядывает на тебя и просит, чтобы его почесали. И я поняла, что навсегда влюбилась. Человек — царь природы, даже такая неуправляемая стихия, как тигр, лев, ядовитая змея или огромный слон, покоряется ему. Когда ты чувствуешь эту безграничную власть в своих руках, просто дыхание перехватывает. Постепенно я научилась пользоваться кнутом и пряником, то есть сырым мясом. Животные ко мне привыкли и признавали, как и я уважала их. Вот так, але-гоп, и послушная малышка Бет стала укротительницей Бист. Но Салли у нас действительно был самым добрым, не все крупные кошки обладают мягким характером. Например, Бетти оказалась капризной, мне пришлось долго её уговаривать прыгать с тумбы на тумбу, но теперь она даже огня не боится. Бист вздохнула и залпом допила мутный чай, капнув предварительно туда несколько капель из фляжки. — Забавно всё получилось, счастье пришло, откуда не ждёшь. У меня есть дом, друзья, Бетти и ещё несколько её хвостатых прожорливых сотоварищей, любимая работа. Точнее мы все как одна семья. И — не подумайте, что тётя напилась, звери не любят запах спиртного, — я очень люблю вас, ребята. Близнецы Бланко переглянулись и потянулись через стол, чтобы обнять укротительницу. — Мы тебя тоже любим, Бист! Ты такая хорошая. — Спасибо, ребята. Если бы я когда-нибудь была вынуждена уйти, я бы по вам очень скучала. — А что же случилось с Альфредом?— спросил Питер Бланко. — Куда он делся? — Старик Ал однажды после представления напился в своей палатке, а наутро его не смогли добудиться. Доктор сказал, что он умер во сне. — Печально… — протянула сестра Питера, Венди. — Зато он ничего не почувствовал. Просто ушёл от нас в иной мир. Из нашего цирка уходят только так. — То есть как? — Ха-ха, действительно, разве кому-то добровольно захочется уходить из такого замечательного места? – задиристо подмигнул Питер. — Цирк — это целая жизнь! Наши родители были акробатами, и лично я не знаю, чем ещё заниматься, кроме как выступать на арене. Я больше ничего не умею, разве что чистить картошку. Его сестричка звонко засмеялась в ответ. Близнецы Бланко — Венди и Питер, словно герои сказки про Питера Пена, живущие в Неверландии, стране вечного детства. Бист знала, что родители близнецов разошлись. Потом мать трагически погибла, разбилась во время представления, а отец отправился колесить по Европе с другим цирком, оставив подростков одних. Чуть позже они попытались его отыскать, но не уехали дальше Лондона и попали в работный дом, а оттуда по приказу барона присоединились к «Ноеву ковчегу». Три года назад. Теперь у воздушных акробатов была собственная программа. Они летали под куполом цирка, словно перепачканные пыльцой с крыльев фей. В свои семнадцать они оставались невысокими и худыми, Даггер даже предлагал сделать номер — гуттаперчевая девочка в чемодане. У Венди хорошо получалось заманивать детей в цирк, вместе с братом среди них они были почти что своими — подростки в красивых костюмах. Девочек, мальчиков, бездомных и уведённых тайком от родителей, — всех потом сажали в фургончик и увозили в неизвестном направлении. Знали ли пленники, что за участь их ждёт? Догадывались ли близнецы Бланко, что делали, или им было полностью безразлично? Они выполняли приказ директора цирка. Тем более, этим занимались практически все из основного состава. Главным волынщиком-гипнотизёром был Джокер, заместитель директора, импресарио, настоящий артист. Имя своё он оправдывал. — Вот и прекрасно, — улыбнулась Бист. — А теперь быстро допивайте какао и спать. Впереди ночь, а потом длинный день! — Бист, расскажи ещё историю! Ну, пожалуйста! — В другой раз, вы уже не маленькие. Всё будет завтра. А сегодня я уже иду спать, очень устала. Только не вздумайте болтать про Джокера. — Нет! Ты чего, мы же сразу сказали, что никогда никому, — обиделся Питер. Когда они ушли, дрессировщица собрала кружки и решила сполоснуть их, но вместо этого принялась мыть посуду, замоченную в тазу до утра. Она специально тянула время, на самом деле Бист совсем не хотелось спать. Водила старой тряпкой с песком по котелку и думала, думала, думала. Всем известно, что волшебной страны на острове посреди океана нет и не будет. Все симпатичные рыжие мальчики, как и кудрявые девочки, однажды всё равно вырастают. Даже близнецы Бланко. Дети могут быть злыми и жестокими, капризными и эгоистичными, потому что они многого не понимают. Они могут полностью доверять взрослым, безоговорочно выполняя все приказы, двигаться по инерции, потому что любят своих родителей или опекунов. Дети слишком слабы, они всегда подчиняются судьбе, что бы из себя ни строили. Взрослые сильны и серьёзны, они отвечают за свои поступки. Но и взрослые не могут делать всё, что захочется. На прошлой неделе Джокер снова ходил к «отцу» и принёс новые указания. В последний раз циркачи убили сапожника, отца семейства, который искал двух своих маленьких сыновей. Он пришёл по адресу, но мальчиков в цирке уже не было, фургончик сразу увёз их, Джокер и его команда всегда были осторожны. Цирк ездил по небольшим городкам, а потом снова возвращался в Лондон, редко давая гастроли по всей Британии. Полиция давно бы узнала про их дела, если бы оставались свидетели. Если бы там, где выступал «Ноев ковчег», иногда не сгорали дома и не пропадали люди. Насовсем. «Мне не нравится, чем мы занимаемся. Но постепенно привыкаешь и перестаешь просыпаться ночами, — вздыхала Бист, ополаскивая миску холодной водой из ведра. — Это всего лишь чужие люди, которые могли разрушить нашу семью. Это были всего лишь люди…» Джокер приглянулся девочке Бет с первой встречи, несмотря на то, что показался немного высокомерным и язвительным. Бист же узнала его всякого. Джокер мог быть очень жесток к чужим, но всегда заботился о братьях и сёстрах по труппе. Особенно о двух таких же сиротах-калеках — Бист и Даггере, с которыми познакомился раньше прочих. Любил, но не так, как ей этого хотелось бы. Джокер и Бист даже одно время были парой, но он никогда не воспринимал эти отношения всерьёз. Они спали в одной палатке, в одной постели, она была его женщиной, но всегда занимала второе место. Укротительница не обижалась, она знала, что есть животные, не поддающиеся дрессировке. Впрочем, очень важно, что хозяин может быть только один. И стая во главе с вожаком регулярно приносила хозяину добычу. Только Джокер знал, что старый барон постепенно сходил с ума. Остальные давно не были в усадьбе Кальвина. Остальные думали, что детей отдают в бездетные состоятельные семьи или устраивают на работу — в шахты, на фабрики или прислугой. Никого это не волновало, или почти никого. Привычка — страшная вещь, порождающая безразличие. Чем дольше в тебе сидит заноза, которую нельзя вытащить, тем меньше внимания ты на неё обращаешь. Пока она не начинает гноиться, врастать и ныть. Бист лихорадило. Закончив с кастрюлями, она ходила по палатке, как дикий зверь. Вещи собраны ещё вчера. Всего одна сумка, остальное придётся оставить. Всё — цирковые костюмы, шкуру старого льва Салли, яркие огни фонарей, аплодисменты, выступления. Друзей. Семью. Некому больше будет чинить протез мисс Клейн, никто не станет называть её «сестрёнка». И малышку Бетти тоже придётся оставить. Её в первую очередь, превратившуюся в зверя по имени Бист. Ничего лишнего из прошлой жизни. Только кнут, пистолет, самое необходимое из одежды и все накопленные деньги. Укротительница тихо, словно тигрица на больших мягких лапах, выходит под покровом ночи из палатки. Она нюхает воздух точно как зверь, бестия. Пахнет костром и напряженностью. Холодом. Тяжестью. Будет гроза? Нет, вряд ли, небо глубокое, чистое. Оно подмигивает ей огоньками звезд и только что уронило слезинку-искорку. Рядом с большим шатром мелькнула лохматая голова Джокера. Сердце замирает, неужели её опередили? — Куда ты? — спрашивает Бист, наспех кидая рюкзак в ближайшие кусты. — Что? Я к отцу. Какой ответ она ещё ожидала услышать, «я сбегаю и бросаю вас всех»? Хотя Бист-Бетси поняла бы его. Она пытается поговорить с Джокером серьёзно. Но он почему-то смеётся над ней. Малышка Бет предлагает сбежать вместе — наивная, кому это надо. «И что бы ты стала делать? — лениво зевает он. — Торговать фиалками?» Укротительница понимает сарказм, кто она без цирка. Он прав, он чертовски прав. Пытается удержать его, но получает лишь шарф, повязанный ей на шею. «Думаешь, мне легко? Мы обязаны ему всем, ты забыла?» Она помнит. Она знает, что от «отца» будет очень сложно спрятаться. Он отыщет везде, они отыщут. Вчерашние друзья могут обернуться врагами. Он уходит, не оборачиваясь. Она чувствует, что видит его в последний раз. Чёрное холодное небо подмигивает Бист. Катятся вниз слезинки-огоньки метеоритов. Светятся в темноте, как печальные тигриные глаза. Но по-другому никак, заноза разъедает ей душу. Надо бежать. Возможно, впервые сделать решительный шаг и начать новую самостоятельную жизнь. Найти её — настоящую, оставленную где-то между землёй и небом. Далеко-далеко, укротительницей в другом цирке или простой служанкой на чьей-то кухне, но свою. Бист поднимает рюкзак и, сделав несколько шагов по сухой земле, слышит за спиной мужской голос: — Никто на этом свете не стоит твоих слёз. Увы, это Блэк. Тот самый подозрительный тип, засунувший недавно голову в пасть тигра. Новый талантливый артист, обладающий просто нечеловеческими способностями. Мужчина в чёрном недавно появился здесь вместе с болезненным мальчиком и вынюхивал всё вокруг. Не нравились Бист эти странные новички — Сьют, Блэк, Смайл, тем более что чутьё не обмануло. Смайл оказался замаскированным Сиэлем Фантомхайв, которого циркачи так долго искали. Скорее бы Блэк ушёл. Но он не собирается уходить, он приближается к ней: — Я не оставлю тебя в одиночестве. Откуда он появился? Что ему надо? Неужели так сложно просто не мешать чужим планам. Что это за человек… или не человек? От него пахнет опасностью, сладостью и темнотой, так что пробирает до мурашек. Он из тех, кто делает всё только для развлечения или собственной выгоды. Страшный тип, скрывающий за очаровательной улыбкой чёрную душу. Он говорит что-то про Джокера, про неё и разбитое сердце, но Бетси не хочет ни чьих советов. Его вкрадчивый голос обволакивает и ведёт за собой, как волынка из старой легенды, заманивающая в погибель. Или дудочка Питера Пена, тоскующая по прекрасной стране. «Я покажу тебе способ отрешиться от проблем...Тебя ведь одолевают тягостные мысли?» «Разве ты не хочешь стать свободной?» «Разве не будет правильно забыться хоть на одну ночь?» И мисс Клейн позволяет сладкому яду затуманить голову, отдавая себя инстинктам. Плотским, конкретным и при этом наполняющим эйфорией, чтобы хоть ненадолго забыться. Дело не только в Джокере. Всё рушится к дьяволу, она снова превращается в Бист, кудрявую бестию, живущую лишь в клетке арены. Это судьба в чёрных одеждах губами Себастьяна Михаэлиса целует её, вызывая стоны облегчения и отчаяния. Ей неважно уже, что Блэк расспрашивает про барона. Она устала, она всё рассказывает. Они оба получили то, что им хочется. Она знает, к чему всё идёт. Ещё один шаг — и Бист бурным течением снова уносит назад, к известному страшному острову Нет-и-не-будет. На этот раз навсегда. И, кажется, где-то в лучах луны, падающих на полог старой палатки, промелькнула знакомая тень. «Нам уже нет пути назад. Приятных снов. Негоже девушкам одним ходить по ночам».