***
Божественные чертоги отличались неожиданным для смертных аскетизмом — если бы простых людей туда пустили. Бумажные стены, светящиеся изнутри тёплым ласковым светом, простой и строгий татами, раздвижные двери. Что за ними — не видно, но к чему нос высовывать, ведь там и нет ничего. Точнее, там есть Ничто. Или есть Всё. Да и снаружи посмотреть на божественные чертоги не получилось бы — не было никакого "снаружи". Другое дело, что представить, как это место выглядело бы оттуда, всё-таки можно, ведь изнутри оно точь-в-точь повторяло многие додзё из пластов бытия смертных. Порядки здесь были такие же, как и во многих додзё, пожалуй, даже строже. От божественных сущностей такого и следовало бы ожидать, что уж кто-кто, а они от этикета должны ни на йоту не отступать — куда там смертным. И действительно, восемь сущностей так себя и вели: они сидели на коленях, говорили, не повышая голоса, они были босы и одеты как положено. Но их-то было девятеро... А вот поведение девятой сущности больше напоминало замашки гопника — или похмелье не очень культурного дворника. Девятая сущность сидела в грязных сапогах, да ещё скрестив ноги, а вместо церемониальной одежды на плечах сущности болталась замызганная куртка с красными пятнами. А ещё девятая сущность даже не старалась сдерживаться, общаясь со своими божественными собратьями. Имя этой сущности было Джашин. Остальных звали Шинигами, Идзанами, Идзанаги, Аматэрасу, Цукиёми, Сусаноо, Шикуэн (как её звали местные боги, на самом деле у неё не было устоявшегося имени) и Ками. Вообще-то, все они были ками, но Ками среди них был только один и, как ни странно, он не главенствовал. Да и едва ли личностью обладал, сочетая в себе силы и разумы мелких духов. Боги молчали, только Джашин бормотал под нос ругательства. — Я полагаю, — заговорила, наконец, Шикуэн, — что первой должна начать я, поскольку речь пойдёт о моих делах. К тому же я независима от вашего пласта бытия смертных. — У нас тоже есть проявления во всех мирах, — проскрипел Шинигами. — Это вы — проявление единой силы, Шинигами-доно, — возразила Шикуэн. — Вашей же личности пути в иные миры закрыты. — Не повсюду. Моя личность ограничена не мирами, а тем, как меня принимают смертные. Я могу проникнуть во многие миры, но и там я не могу проникать повсюду. Однако даже это не значит, что я не имею понятия, чем заняты мои другие ипостаси. — Пусть так. Но дело если и касается смерти и жизни, то лишь в той мере, в какой оно затрагивает мои цели. Мои! — голос Шикуэн наполнился силой. — Нет никакой нужды так волноваться, Шикуэн-сама, — заметила Идзанами. — Ведь едва ли хлопоты вам доставили все здесь присутствующие? К тому же мы оценим вашу терпеливость по достоинству, если вы поделитесь с нами причинами вашего законного негодования. — Я поддерживаю Каа-сама, — тихо сказала Аматэрасу. — Нам неизвестно, что пошло не так. Судьба — слишком тонкая сила. Нас, простых богов, ваши замыслы мало касаются. — Шикуэн-сама, возможно, вы сможете указать на определённого виновника? — пробасил молчавший до того бог. — Охотно, Идзанаги-доно. Это подопечный Джашина-доно, некий Хидан, смертный из Ю-но-Куни, страны вашего мира. — Хули пиздишь? — возмутился Джашин. — Хидана хуй распидарасят! — Джашин-доно, бессмертие, которое вы даёте своим рабам, не делает их небожителями. Вы лишь укрепляете и поддерживаете их тварную оболочку, не даёте их душам покинуть её, несмотря ни на что. Но они остаются смертными, — тихо заметил Цукиёми. — А, пизди-пизди. Нихуя не вхуяриваешь. Уёбков да долбоёбов нихуя не ебёт, захуярят их в невъебенненькие мудилища, или — хуй. Им бы ебошить, пиздиться, и не распидараситься нахуй. — Вам не кажется, что спор о правильном понимании бессмертия сейчас не ко времени? — холодно сказала Шикуэн. — Речь идёт о вашем подопечном, Джашин-доно, он доставляет слишком много хлопот. — Похуй! — Будьте серьёзнее. Мы здесь собрались не для того, чтобы вы устраивали тут балаган. Я вам уже говорила, что Удзумаки Наруто из Хи-но-Куни и Нара Шикамару из Хи-но-Куни оба важны для моих замыслов. Как и многие другие. Но ваш раб их не просто убил (это-то нестрашно и поправимо), он их пожертвовал вам. Я требую, чтобы вы передали мне их души! Тогда я отправлю их на перерождение в те миры, где они мне понадобятся, сохранив им память. Лиса, кстати, тоже отдайте. Шинигами-доно, это и вас касается. — Еба-ать... Ты вхуй охуела?! Их пиздохуйню мне захуячили! С хуя ли отхуяривать? Ни хуя! Уёбывай нахуй, блядь разъёбаная! И не доёбывайся! — Позвольте напомнить вам, что единственное существо, которое может говорить с вами на языке силы — как раз я. Со всеми вами. — Хуй! Ни хуя не съебашишь! Пиздохуйню захуячили мне? Захуячили! Хуй кто отхуячит. Хидан заебался, захуяривая, сам, блядь, нахуй захуярился, а ёбаная проблядина пиздит: отхуяривай, бля. Ебать, а Джашину — хуй? А Хидану — хуй? Пиздуй на хуй, ебанатка. — Шикуэн-сама, — осторожно возмутился Шинигами. — Джашин-доно совершенно прав. Мы — боги этого мира — действуем и действовали в рамках правил. Слуга Джашина-доно имел полное право жертвовать своему господину кого угодно. Если вам так нужны души жертв — а тем более Лис, — будет справедливо, если вы предложите что-то взамен. В додзё воцарилось молчание. Шикуэн обдумывала слова богов. Шинигами терпеливо ждал её ответа. Джашин бешено вращал глазами, едва не пуская пену изо рта, но, как ни удивительно, и он тоже молчал. Остальных богов спор касался мало, поэтому они были вполне расслаблены. — Гм... Что же, будь по-вашему, Шинигами-доно. Джашин-доно, я предлагаю и вашего жреца отправить на перерождение в тот же мир, где переродится одна из ваших жертв. А вам Шинигами-доно... Думаю, я поручу Шикамару собрать для вас кое-что интересное. Дары Смерти — это вам о чём-нибудь говорит? — О! Это хорошая плата за Лиса, я согласен. Думаю, Джашин-доно на предложенные ему условия тоже легко согласится. — Хуй! Хидан пиздат! — вспыхнул Джашин и вскочил на ноги, пачкая грязными сапогами татами. — Нахуя захуяривать долбоёба в остопиздлые ебени? Ни хуя! — При всём моём уважении, Джашин-доно, вы не понимаете, от чего отказываетесь. К тому же будет просто несправедливо, если вы из-за каприза не позволите переродиться никому, — заметила Шикуэн. — Пиздишь! — он завис над богиней. — Нахуя, блядь, захуяривать распиздяя? Насри на уёбка, нахуй те выблядок? До Хидана доёбываешься? Нахуя? Охуела? Ебанутая проблядовка, выблядок разъёбаной вхуй блядищи и мудилы, дохуя переёбанного пидарасами, упиздышами и ебанатами, пиздуй нахуй и не доёбывайся! — Пониманию ваше расстройство Джашин-доно, равно как и нежелание расставаться со слугой... и жертвами, но Нара Шикамару действительно нужен. Он шиноби, и он достаточно спокоен. И, главное, на нём метка судьбы. Мне нужны такие как он, души, независимо от характера и способностей. И, подумайте, вы сможете распространить свою веру в новый мир. Ведь Хидан вам верен. — Пиздишь охуительно... — Джашин вернулся на место. — Но Хидан мудачьё и пидарасов ебошил — заебись! И перепроебенно захуяривать — нахуя?! — Без этого никак. Он должен там заново родиться, чтобы нести ваше слово. — Захуяришь-то в ебени как? — Ну, есть две возможности. Одна из них — он переродится в одном мире с Удзумаки Наруто, другая — в одном мире с Нара Шикамару. Удзумаки я вместе с Лисом отправлю на перерождение в мир, где смертные освоили межзвёздные путешествия. Родится он на планете под названием Камино, Хидан родится там же. Будет в некотором роде его братом. Правда, там таким братьев будут тысячи тысяч, их наделают искусственно. — Нахуй! — Вторая возможность — страна под названием Великобритания в одном из миров. Шикамару будет младшим братом героя. — Хули не хуячишь? Отпизделась? Ебашь, бля! — Предлагаю Хидана переродить в некую Джинни Уизли, дочь Артура и Молли Уизли. Это будет приятное разнообразие. К тому же, у Хидана будет шесть братьев. Возможно, такая семья окажет на него благотворное влияние, и он станет не таким опасным для наших дел. И, конечно, моих дел. Что скажут собратья? — Поддерживаю, — вставил Шинигами. — Я за, — кивнула Идзанами. — Мы поддерживаем Каа-сама, — в один голос произнесли Аматэрасу, Сусаноо и Цукиёми. — Ебать вы охуели! Хули вы пиздите о долбоёбах невъебенного Джашина? Хуй! В блядь Хидана хуй захуярите! Ёбаные мудаки, дохуя хуев вам в ебала! — Вы против? — невозмутимо подняла бровь Шикуэн. — Ебаться с проёбаной припизднями блядищей, я ж хуярю: хуй захуярите. — Тогда давайте так, Джашин-доно: вы отдаёте мне ещё и Лиса, а я перерождаю Хидана в младшего брата того, кто должен стать врагом старшему брату Шикамару. Джашин пожевал губу и хлопнул себя по колену, проворчав: — Бля-а-а, пиздато пиздишь — нехуёво. — Вот и договорились. Сейчас я расскажу вам о том мире, ну а вы, что сочтёте нужным, перескажете Хидану. Но помните, он не должен мешать Шикамару, а особенно не должен вредить его брату. Это главное. Ни в коем случае. — Хули перехуяриваешь? Въебал уже. — Тогда слушайте. Но помните, когда я закончу, вы должны предоставить мне всё, что у вас есть от Лиса, душу Удзумаки Наруто, душу Нара Шикамару и душу Харуно Сакуры. — Ебаться трижды проёбаным хуем, какого хуя блядь припиздела?! — Так вы отказываетесь от сделки, Джашин-доно? Джашин теперь натурально пускал изо рта пену, хотя бросаться на Шикуэн не спешил. Пена окрасилась кровью, веки Джашина задёргались, но — он сдержал себя в руках. — Уёбищ-щ-ще, — прошипел он, но махнул трясущейся от ярости рукой: — Хуй с ней, с блядью. Ебашь! — Я и не ожидала ничего, кроме вашего согласия, Джашин-доно. Вот что вам нужно знать...***
Шикамару не ожидал такого глупого поражения. В своё оправдание он мог бы сказать, что вообще не смог бы помешать проклятому жрецу: тот всего лишь несколько слов произнёс, и ведь не увернуться — не от чего. Только вот и оправдываться было не перед кем. Стоило Хидану произнести несколько слов, как Шикамару почувствовал дикую боль, и через мгновение очнулся в похожей на бесконечный коридор тёмной сырой пещере, очень низкой. В воздухе висел тяжёлый запах крови, под ногами журчал тёмно-ржавый ручеёк. Шикамару вгляделся, и ему стало дурно. Ручей питала кровь, истекавшая из тысяч человеческих тел, которые корчились на стенах, прибитые туда ржавыми косами. Среди сотен ближайших к нему людей Шикамару с ужасом узнал Асуму-сенсея, Куренай-сан, Наруто, Сакуру и многих других его друзей и просто знакомых. К его удивлению, был здесь и Кьюби-но-Йоко — неожиданно маленький, зато ярко светящийся. Лис корчился гораздо сильнее прочих, зато совсем не давал крови. — Ебать как круто! Пиздец! Джашин-сама — пиздец какой великий бог! Только теперь Шикамару заметил подле себя Хидана, с восторгом смотревшего на то, как страдают коноховцы, да и не только они. Он почти бросился на проклятого жреца, как вдруг им явилась чёрно-белая харя какого-то отвратительного существа. Шикамару решил сначала ответить на новую угрозу, но неожиданно понял, что даже пошевелиться не может. — Хуёво? — фальшиво-участливо спросила харя. Голос её отдавал хрипотцой. — Это, блядь, хуйня! Н-на, мудила! Существо взмахнуло косой и пришпилило Шикамару к стене, как бабочку. Его душу пронизала дикая боль, но потерять сознание он не мог. Коса жгла его внутренности, и никак приглушить эту боль он не мог. И отстраниться от неё он не мог тоже. Всё, что Шикамару мог — чувствовать боль и наблюдать. — О, охуительно! Распиздяю хуёво-прехуёво, пиздато же, а Хидан? — Джашин-сама! — Хидан пал ниц, упёршись в пол лбом и руками. — Ебать как пиздато! Я хуею! — Пиздец выебонистому. Ебашиться ему нахуй и дохуя! Эх, ебать, Хидан, ты же, блядь, сам пиздат! — похвалил своего жреца мерзкий бог. — Уебался? — Нет, Джашин-сама, — поднял голову Хидан. — Хули там уёбываться? Он же, блядь, ещё спиногрыз. Просто это ёбаный еретик больно хитрожопый. Въебошить не мог, но, блядь, голову отхуячил. Я его и принёс, нахуй, вам в жертву, той самой ёбаной техникой. — Пиздишь! — строго уронил бог и постановил: — Уебался! Ну, похуярили, блядь, попиздим. Хули тут пиздеть? Уёбков хуячить тут нехуёво, но не попиздеть пиздато. Бог и его жрец исчезли, даже без хлопка. Шикамару остался наедине с собой и тысячами других жертв, таких же безмолвных, как и он сам. Даже Девятихвостый не мог издать хотя бы короткого рыка. Единственным звуком, нарушавшим могильную тишину, было заунывное журчание кровавого ручейка и шелест извивавшихся на стенках тел. Прошёл... час? день? месяц? год? Шикамару потерял счёт времени. Он чувствовал, как сходит с ума; он начал сходить с ума, ещё когда Джашин и Хидан только-только удалились. Его сводила с ума боль, но не только она. Он не мог двигаться, не мог говорить, и при этом он мог видеть своих товарищей, которые терзались точно так, как и он, только гораздо дольше него. Во сне не было потребности, у него вообще не осталось потребностей, кроме одной — убрать эту проклятую косу. Но некому было её убрать. Ками не отвечали Шикамару, да и призвать их он даже в мыслях не мог, для этого пришлось бы сосредоточиться. Шикамару в глубине души понял, что это будет продолжаться бесконечно. Никогда ему не выбраться отсюда, не раньше, чем придёт конец времён. И не будет ничего, ни освобождения, ни смены обстановки, разве что новый жрец Джашина доставит сюда ещё жертв. Тогда убийственная монотонность сменится появлением бога, коротким взмахом косы, и ещё одним обречённым. И так будет всегда. Он давно отчаялся. Поэтому, когда перед ним снова появился проклятый бог, сердце Шикамару не затрепетало ни на миг. И вдруг... Джашин выдернул из него косу. — Джашин... сама... — выдавил Шикамару, рухнув наземь. Не то чтобы он принуждал себя выразить уважение, просто ему трудно было говорить. Поэтому он, не проронив больше ни слова, встал на колени и упёрся макушкой и руками в землю, как делал давным-давно Хидан. Догеза. Сильнее выразить почтение языком тела едва ли возможно. Через несколько секунд Шикамару поднял голову, желая продолжить свою благодарственную речь, но взглянув в недовольное лицо бога, осёкся. — Хули выёбываешься? — просто спросил проклятый бог. — Похуячили! — дёрнул он головой. — Уёблища напиздели. Тебя, блядь, и дохуя уёбков отхуяривают нахуй. Пиздец. Закончив свою короткую, но прочувствованную речь, Джашин освободил Лиса, Наруто и Сакуру. Все они, и даже Лис, рухнули на пол как мешки с рисом. — А Асума-сенсей? — неуверенно пробормотал Шикамару. — Охуел? — обернулся к нему проклятый бог. Шикамару прикусил язык. — Попизди мне, нахуй приебашу взад. — Джашин осмотрел новых освобождённых, из которых догезу не принял только Лис, прожигающий своего мучителя взглядом, полным первобытной ярости. — Ну, блядь, уёбки и поблядушка, вы пиздец как нехуёво заебошились. Отхуячивают вас нахуй. Захуяривают в ебени, но, блядь, пиздато же? А, нахуй. Похуячили! Он просто взмахнул рукой, и три человека с одним лисом оказались в невообразимо прекрасном после мрачной пещеры додзё. — Приветствую вас, Шикамару-сан, Наруто-сан, Сакура-сан, Курама-доно! Можете называть меня Шикуэн-сама! — воскликнула ослепительно-красивая девушка в красном кимоно. — Джашин-доно отдал вас мне. Полагаю, он сообщил вам, что вы уходите на перерождение? Ваши пути здесь расходятся, кроме Курамы-доно и Наруто-сана, они теперь связаны навеки. Примите все четверо мой дар — вы будете помнить свою прошлую жизнь и со временем сможете всё то же, что могли и в своей прошлой жизни. Прощайтесь! — Наруто, Сакура... — пробормотал Шикамару. — Кьюби, — неуверенно кивнул он. — Щенок! — процедил Лис. Потом ожил и Наруто, за ним — Сакура. Много времени им не дали. Шикуэн создала две своих копии (без единой печати!). Одна из Шикуэн подошла к Сакуре, другая — к Лису и Наруто, третья — к Шикамару. Каждая дотронулась до своих избранников. Наруто, Лис и Сакура исчезли. Шикамару остался в додзё. За что ему такая честь? Он недоуменно посмотрел на богиню. — Сакура думает, что я забрала тебя и Наруто с демоном, оставив тут её, — улыбнулась богиня. — Наруто думает, что я забрала тебя и Сакуру, оставив его с Курамой-доно. Сам же Курама-доно прекрасно понимает, что я — богиня, и что на самом деле каждый из вас сейчас в этой комнате, задаётся одним и тем же вопросом — лишь потому, что для каждого из вас эта комната смещена во времени и пространстве. Ваши пути разошлись, тебе не нужно знать и беспокоиться о судьбе своих друзей, Шикамару-сан. — Я не могу не беспокоиться, Шикуэн-сама. Шикамару почти принял догезу, но богиня остановила его: — Я вижу, узилище Джашина-доно успело произвести на тебя впечатление за последние два часа. — Два часа?! Я думал, прошла вечность... А ведь Асума-сенсей там уже очень долго! Шикуэн-сама, мой долг — спасти его. Помогите ему, Шикуэн-сама! — Ему так просто не поможешь, — покачала головой Шикуэн. — Платой за твоё перерождение послужит перерождение Хидана-сан. Платой за Лиса послужит твоя услуга Шинигами-доно и условия перерождения Хидана-сан. За Сакуру Джашин платы не взял. За твоего сенсея, Шикамару-сан, он возьмёт втройне. Тебе есть, что ему предложить? — А вам? — Ты — мой. Я не обязана спасать все души вселенной, как не обязана помогать тебе спасать их. Но ты теперь в моей власти, ты будешь делать, то, что я скажу, или пожалеешь, что Джашин-доно освободил тебя. Шикамару поёжился, но, решившись, заявил: — Тогда обменяйте меня на Асуму-сенсея! — Он мне не нужен. На нём нет метки судьбы. Вы неравноценны в моих глазах, я не смогу использовать его так, как смогу использовать тебя. К тому же, Джашину-доно ценнее твой наставник. Он не согласится обменять его на тебя. — Бли-ин... я не думал, что и посмертии всё может быть так напряжно. — Ничего не поделаешь, Шикамару-сан. Выполни миссию, и я обещаю, что награжу тебя. Возможно, это поможет тебе освободить сенсея. — Он сойдёт с ума, если миссия затянется! — Необязательно. Я могу управлять течением времени миров относительно друг друга, если они независимы. Обещаю: здесь пройдёт всего миг, когда ты умрёшь и снова появишься тут. — Раз так, — задумчиво уронил Шикамару, — скажите, что это за миссия. Богиня улыбнулась. — Ничего сложного, Шикамару-сан. Ты родишься младшим братом мальчика, который уничтожит врага богов. — Охуеть... — Джашин-доно дурно влияет на смертных, — нахмурилась Шикуэн. — На самом деле, твоя миссия действительно проста: ты должен оберегать его, даже ценой жизни. — Обычная миссия ранга B или A, — кивнул Шикамару. — По вашей системе — скорее S-плюс. Но первые десять лет она не достигнет и уровня C, это я обещаю. — Действительно просто. — Не торопись, кроме того, ты обязан добыть так называемые Дары Смерти для Шинигами-доно. Это плата за его половину Лиса. Три предмета: Бузинная палочка, Плащ-невидимка, Воскрешающий камень. Бузинная палочка у директора Хогвартса Альбуса Дамблдора. Плащ-невидимка наследуется в твоей будущей семье, но он тоже может попасть к директору. Воскрешающий камень таится в Литтл-Хэнглтоне, в подполе хижины Гонтов, что стоит на отшибе городка. — Я запомню. Но мне ничего не говорят эти имена. Боюсь, что мне их и не выговорить, взять хотя бы первое: Ар... Арубасу Данбурудора. — Ты будешь понимать местный язык, когда родишься. А Хидана-сан пусть учит Джашин-доно, если хочет. — Причём тут эта тварь?! — Хидан-сан отправляется на перерождение в тот же мир. Именно это плата за твою свободу. Шикамару сжал кулаки. — Попрошу не делать глупостей, Шикамару-сан. Вы мертвы, оба. Ваши обиды остались в прошлом мире. Переродись вы обычным порядком, вы могли бы стать братьями, сыном и отцом, кем угодно. Не стоит тащить ненависть и вражду в новый мир. — Ладно, — процедил он. — Я не буду первый трогать его в новом мире. Но моим другом он точно не станет. — Хидан-сан не тронет тебя и твоего брата. Ему запрещено на вас нападать, но и тебе запрещено нападать на него. Не вмешивайтесь в дела друг друга. Хидан-сан остаётся жрецом Джашина-доно. Он будет приносить ему жертвы. Не мешай этому. — Даже если он снова принесёт в жертву кого-то из моих друзей? — проскрипел зубами Шикамару. — Тогда помешать ему ты можешь. Но только тогда. — Ладно, — внезапно успокоился Шикамару. — Пусть так. Что-то ещё? — Ты родишься в семье Поттеров. Хидан-сан родится в семье Малфоев. Это древние... пусть будут кланы. Но это не кланы шиноби. — А какие тогда? — А вот тут-то, Шикамару-сан, тебе пора узнать о самом мире, в который ты переродишься. О враге твоего брата, который посягнул на сокровенное. О тайном и явном, будущий волшебник... Гм, шиноби-волшебник, даже целых два — это будет забавно. — Мне это ни о чём не говорит, — напомнил о себе Шикамару. Богиня улыбнулась. — Так слушай же...***
Хидан недоуменно оглянулся. Он стоял в каком-то до тошноты чистом и опрятном додзё. Первым его порывом было разуться, но, взглянув на сапоги своего бога, Хидан передумал. В додзё он были не одни. На татами сидело несколько человек — или богов, — а чуть в стороне стояли конохские ублюдки... и Лис! Надо же. А Пейн-то, поди, до сих пор за этим биджу охотится. А Хидан, оказывается, его вместе с джинчурики в жертву принёс. Как забавно. Вот только почему они все тут наслаждаются жизнью, а не питают Кровавый Ручей? И тут Джашин вздохнул. — Джашин-сама? Че за хуйня? Почему эти ушлёпки тут? И почему тут я? — Пиздец... Проебал. Уёбки, — махнул Джашин рукой в сторону остальных божественных сущностей, — попиздели. И допизделись. Охуели вхуй, бляди! — Э... Джашин-сама? Что случилось? Мне почему-то кажется, что какая-то хуйня творится, и что, блядь, связана она со мной. В этот момента бабища в красном создала двух клонов. Бывшие жертвы Хидана исчезли, словно и не было их. — Угу, хуйня, — кивком подтвердил Джашин. — Доебались, уёбки. Распиздяя выебонистого захуяривают к ебеням. — Охуеть! — воскликнул Хидан, тут же забыв про бабу в красном. — Я, блядь, не для того его в жертву приносил, чтобы... Ебать! А я причём? — Охуеешь: уёбки пиздят — захуяривают. — Пиздец. А как же вы, Джашин-сама? Я, блядь, ваш жрец, только вы можете моей жизнью... Бля, душой, то есть, распоряжаться. Как же вы? — Заебись, — саркастично буркнул Джашин. — Уёбкам поебать! — Джашин-сама, вы же не шутите? Это ни хуя не смешно! — Подъёбываю? Хуй! Ебанувшиеся уёбища охуели, доеблись и напиздели ёбаной хуйни. Захуярят нахуй. Я хуею. — Сам хуею! И что, они, блядь, не отстанут? — Отъебутся? Хуй! — отрезал бог. — Доеблись — пиздец. Захуярят, Хидан, захуярят. Изъёбывайся, не изъёбывайся — попиздуешь в ебени. Блядь, не заёбывайся. Захуярят — перевыпиздишься выблядёнком. Охуенным! Ебени пиздатые, пидарасов, мудаков, уёбищ и блядунов — ебошить не переебошить. Блядь, ебать там пиздато! А выблядёнкам вхуй нехуёво. Не заёбывайся. (Джашин-сама огорчает Хидана известием, что его точно отправляют на перерождение, но ободряет обобщёнными сведениями о качестве жизни в новом мире.) — А этот ёбаный еретик?! — возмутился жрец. — Блядь, и мудак выебонистый выблядёнком перевыпиздится. Хули не вхуяриваешь? — Джашин строго посмотрел на своего жреца. (Джашин-сама уточняет, что Шикамару отправляют именно на перерождение.) — Простите, Джашин-сама, но, блядь, как же всё хуёво. — Ебать ты пиздливый, — хмыкнул Джашин. — С хуйцом выпиздишься, без пизды! Нехуёво? (Джашин-сама радует Хидана новостью о том, что он сохранит свой пол.) — Еба-а-ать... Это чё, я мог бы и бабой переродиться?! — Доёбывались, — кивнул Джашин. — Отъебался. (Джашин-сама упоминает о настойчивости своих коллег, которым по сердцу был именно такое решение, и том, что своего жреца он отстоял.) Хидан рухнул плашмя и застучал лбом о пол. — Джашин-сама, ебать, величайший бог! — заорал он во всё горло. — Охуенный бог! Бля буду! Джашин-сама невъебеннейший и величайший! — Охуел? Ебать ты долбоеб! Попиздели — и пиздец. Обпиздеть бы хуйню позаёбистей. (Джашин-сама велит прекратить валять дурака и поговорить, наконец, серьёзно.) — Я, блядь, извиняюсь, Джашин-сама. Но ебать вы величайший бог. — Пиздабол, — проворчал польщённый бог. — Вхуяривай, я, блядь, без допиздываний хуярю. Попиздуешь на выпиздывание у блядищи и пидараса. Блядь блядью, нихуя заёбистого. Пидор — охуеть пидор — проебавшийся хуесос припизднева выпиздыша, упиздка пиздливого, ёбаного пидараса выпиздевшегося от бесхуйнюшной бляди с поебенью, блядовавшей с уёбком беспоебенным. (Джашин-сама иносказательно рассказывает о чете Малфоев, у которых и родится Хидан. Вскользь упоминает хозяина Люциуса Малфоя, сообщает о том, что тот полукровка, и даёт понять своё к обоим отношение.) — Еба-а-ать... — Хуево, — снова кивнул Джашин. — И что, никак нельзя исправить? Я, блядь, не хочу! — Ни хуя? — участливо переспросил бог. — Ну, выпиздишься с пиздой у двух долбоёбов с дохуищем выблядков. Уёбки доёбывались. (Джашин-сама рассказывает Хидану о возможности переродиться в Джинни Уизли, а также напоминает, что коллеги Джашина-сама очень настаивали на этом варианте.) — Нахуй, нахуй! — С хуём у бляди с пидарасом нехуёвее, — подтвердил Джашин. — Вхуяривай: блядь и пидор — с выблядком. Хуйни напиздили нехуёво. Выблядкам пиздато, блядь с пидарасом наебнут нехуёвой хуйни — заебись. (Джашин-сама сообщает, что у четы Малфоев уже есть ребёнок, а также о том, что они не бедствуют, и хотя их имущество нажито не вполне законно, своим детям они ни в чём отказывать не будут.) — Они хоть шиноби? — Хуй! Охуительно и распиздато ебошить ни хуя не ебошат. Захуячить-то пиздатой ебучей поебени захуячят — с выебонистой хуйнюшкой. Хуй хуйнюшек — ни хуя. (Джашин-сама сообщает, что тайдзюцу почтенная пара не практикует, но они могут использовать нечто вроде чакротехник, хотя и не без помощи волшебных палочек, о которых он говорит иносказательно.) — Ебать, они вообще охуели там?! Тайдзюцу ни хуя не владеют, да ещё и техники ни хуя не могут создать голыми руками?! — Ты — охуенный, и мудила выебонистый — нехуёвый, — нехотя признал Джашин. — Упиздыши в ебенях — нихуя. Мудачьё, пидарасы, уёбки — хуй охуительно отъебошат пиздливого еблана. Поебени-то хуёвенькой захуячят, отъебошат кого — хуй. (Джашин-сама отвечает, что шиноби в том мире нет, и что нормально драться никто не умеет. Но жалкое подобие чакротехник аборигены сделать могут.) — Ебать... Хотя, блядь, мне же лучше. Но, сука, неужели весь мир такой? — Хуй. Уёбкам с выебонистыми хуйнюшками пиздливо пиздиться. Ебанаты без хуйнюшек и поебени уёбков вхуй распидорасили. Ебошили-ебошили, ебошили-ебошили, и распидорасили нахуй; и уёбки хуй выёбываются. Ебанатов без хуйнюшек и поебени наёбывают, хуй ебошат. Напиздели и поебенью беспоебенным ебанатам нахуячили: поебени — нет ни хуя. (Джашин-сама сообщает о трусоватости магов и вкратце пересказывает историю Статута Секретности — версию, отличающуюся от официальной точки зрения Министерства Магии.) — Ебать, это кем надо быть, чтобы мозгоёбские техники для такого использовать! Ёбаный стыд. — Хуйня! Вхуяривай понехуёвее. У уёбков — пиздливых мудаков дохуя. Выпиздыш поебенный распидарашивал пиздюков поебенью же. Отпиздили? Хуй! Пиздели и захуяривались нахуй, и съёбывались, а пиздил кто — хуй. А выпиздыш, долбоёбище пиздливое, хуй на ебошащих лез. Выблядёнков — ебошил, блядей — ебошил, пиздливых — ебошил, беспоебенных ебланов — ебошил, нихуя в отпиздывании не ебущих — ебошил. Хуй с кем пиздился! Подъёбывал, поебенью вхуячивал и съёбывался нахуй. "Невъебеннейший" ебанат, уёбки с хуйнюшками пиздели. Разпиздяй выебонистый невъебеннее! А уёбки с поебенью хуй попиздят о выпиздыше, ебать пиздливые. (Джашин-сама снова отмечает трусость магов, и рассказывает о Волдеморте и Первой магической войне. Также он выражает крайнее сомнение в храбрости Волдеморта и сравнивает Тёмного Лорда с Шикамару в пользу последнего. Кроме того, он снова отмечает трусость магов вообще, упомянув, что о Волдеморте они даже говорить бояться.) — Охуеть. И что мне с этим уёбком делать? — А нихуя! В ебенях выблядёнок выпиздыша распидарасит. (Джашин-сама предсказывает победу Гарри Поттера.) Нелепость сказанного великим Джашином смутила Хидана. — Джашин-сама, я ни хуя не врубаюсь. Какой-то ссыкливый генин уделает высокорангового нукенина? — Хуй! Выблядёнок выблядёнком, пиздеть нихуя не пиздит, и хуй похуячит нахуй. (Джашин-сама сообщает, что Гарри ещё младенец.) — Ебать... Че это за мир такой? Нет, блядь, че это за нукенин, которого спиногрыз, что ни говорить, ни ходить умеет, может завалить нахуй?! — Выпиздыш же, хули не вхуяриваешь? И выблядёнок нихуя не нахуй выпиздыша распидарасит. Выпиздыш пиздливый. Поебенью пиздатую ебучую пиздохуйню распидарасил и расхуячился до хуя. Выпиздыша, Хидан, распидарасить распидарасишь, но нихуя не нахуй. И хуй пиздохуйню мне захуяришь: пиздохуйня хуй отхуячится. Ни хуя не прихуячится. (Джашин-сама отрицает окончательную гибель Волдеморта после столкновения с Гарри, и метафорически рассказывает о процессе создания хоркруксов и его последствиях. В том числе и с точки зрения возможности принести Волдеморта в жертву — такой возможности нет.) — А что же, нахуй, делать, чтобы ритуал провести? По кусочкам, блядь, хуй в жертву принесёшь. — Нахуя? Распидарасят выпиздыша нахуй, поебенью — выблядёнок-уёбок. (Джашин-сама предсказывает окончательную победу Гарри.) — А что мне тогда делать? Я, блядь, рассчитывал, что вечность буду со своим богом. — Хули мне вхуяриваешь? Ебошь мудаков, пидарасов и пиздюков, захуяривай их пиздатую ебучую пиздохуйню нахуй. Наёбывай ебланов, подъёбывай выблядков. Распиздяя выебонистого и выблядёнка для опиздюливания выпиздыша — не ебошь. Долбоебов подхуярь дохуя — в тех ебенях ни хуя не ебут в невъебенном Джашине. Подхуярь, напизди, понаёбывай. Попизди: блядунов, что нахуярят мне дохуя ебучей пиздохуйни, нихуя не распидарасят нахуй. (Джашин-сама велит приносить ему жертвы и проявлять умеренный цинизм, но не велит драться с Шикамару и Гарри. Также он выражает желание увидеть побольше новых последователей среди аборигенов, погрязших в безверии. Джашин-сама разрешает Хидану рассказывать о бессмертии жрецов Джашина.) — Ебать, Джашин-сама, вы величайший бог! А кого, блядь, делать жрецами? А то я нихуя в этом не ебу. — Выблядёнышей, ёбаный хуй! О пиздатых долбоёбышах попиздим как захуяришь мне ебучую пиздохуйню. Распиздяя выебонистого в подвыблядёнка выблядёнка, что отпиздит выпиздыша, захуярят. Въебал? Вхуяривай: подвыблядёнка, распиздяя, блядь, выебонистого, — не подхуяривать. Нахуй? Выблядёнка же — а, хули, подхуяришь не подхуяришь, не отпизжу, но не ебошь, блядь! В ебенях без выблядёнка пиздец как хуёво, выпиздыша хуй распидарасят. И захуярят тебя, блядь, в ебени позаебенистей. (Джашин-сама рекомендует вербовать верующих среди детей и обещает подробные инструкции после первой жертвы, принесённой на новом месте. Также он делится информацией по поводу перерождения Шикамару как младшего брата Гарри, и запрещает вербовать Нара. Гарри он вербовать разрешает, но не настаивает, однако запрещает его убивать, поскольку это чревато победой Волдеморта. А иначе божественные сущности засунут Хидана туда, где ему не понравится.) — Понял, Джашин-сама! Нахуй мне этого еретика и его ёбаного братка ебошить, если там дохуя ёбаных еретиков и безбожников. Они у меня, блядь, будут прославлять великого Джашина-сама! А тех, кто не захочет, я, сука, в жертву принесу нахуй! — Пиздат! — оскалился Джашин. — Уёбков ебошить — ебошь, но, блядь, чтоб не прохуярили. Прохуярят уёбки — пиздец. Уёбки с поебенью ёбаными нехуёвыми хуёвинышами захуярились: хуёвинышам тем пиздатой ебучей пиздохуйни наебнуть как нехуй пиздить. И долбоёбу ли, уёбку ли, мудаку ли — что хую, что пизде, блядь, — пиздец как хуёво при хуёвинышах. А уёбки захуярили хуёвинышей для уёбков то объебошивших, а то распидарасивших долбоёбов: хуй съебутся. А съебутся — ёбаные хуёвиныши их пиздохуйни наебнут. (Джашин-сама предупреждает Хидана об осторожности и рассказывает ему о дементорах и их способностях, а также сообщает, что их используют для охраны преступников.) — Ебать... И чё, блядь, мою, сука, душу тоже сожрать могут?! — Хуй!!! Я, блядь, неъебенный Джашин-сама! Ебёшь? Ты, блядь, пиздатейший долбоеб, дохуя пиздохуйни нахуярил. Хуй кто распидарасит! Хуй хуёвинышам, а не пиздохуйня долбоёбов невъебенного Джашина. Но, блядь, прихуеешь от хуёвинышей как нехуй пиздить. Вхуяриваешь? (Джашин-сама категорически отрицает смертоносность Поцелуя Дементора для Хидана, но допускает его умеренную уязвимость в отношении их ауры отчаяния.) — Ебать, Джашин-сама, а мне чё, нихуя больше делать не надо? Просто быть жрецом, как и раньше, блядь? — О, вхуярил! Ну, о ебенях попиздели, хуй кто наебёт, как отхуярят. Пиздюки в ебенях выёбываются: у уёбков с поебенью выблядки с поебенью невъебеннее беспоебенных ебанатов. Пиздеж! Пиздливым уёбкам ебать как пиздато пиздить о распоебенной невъебенности поебени от поебени. Но пиздеж же! Хуй бы с уёбками и пиздежом, так пиздливые же, распидорасили уёбков беспоебенные ебанаты нахуй! Беспоебенные нихуя не охуительно ебошат, но пиздато же. А уёбки с поебенью — нихуя не пиздато. И хуй охуительно. (Джашин-сама сообщает Хидану об убеждениях чистокровных волшебников и выражает своё сомнение, подкреплённое историей Статута Секретности. После чего удовлетворительно оценивает войска магглов и неудовлетворительно — боевые возможности магов.) — Хули вы сомневаетесь, Джашин-сама? Я чё, блядь, уже настолько долбоёб, что буду слушать пиздеж слабаков, которые от полугражданских пиздюлей отхватили?! — А хули! Вхуярил? Ну, хуячь! Захуяривают тебя, долбоёба, и, блядь, распиздяя выебонистого. Как выпиздишься, вхуй проебёшь, что хуярят. Не дохуя, но не хуй ли? (Джашин-сама сообщает Хидану, что тому пора, и что он после рождения будет владеть местным наречием, хотя и слабо.) — Прощайте, Джашин-сама! Я, блядь, вас не подведу! — Ебошь, блядь, нахуй уёбков, пидарасов, мудил! Хуй распидарасят! — такими были прощальные слова Джашина. (Джашин-сама сердечно напутствует Хидана, и напоминает ему о том, что тот всё ещё бессмертен.)***
В додзё никого не осталось, кроме бабы в красном кимоно. Джашин-сама ушёл. — Хидан-сан? Вам пора, — сказала баба и протянула к нему руку. — Да понял, блядь, понял. Стоило руке коснуться Хидана, и мир его померк, чтобы через мгновение взорваться ослепительно-ярким светом. Он как раз пытался разобраться, что к чему, когда его вдруг звонко шлёпнули. Захотелось заорать во весь голос, но Хидан сдержался, послав уничтожающий (как он думал) взгляд в произвольном направлении — он по-прежнему ни черта не видел. "Ну чё, безбожнички-еретики-мудозвоны? Пиздец вам — Хидан родился!" — злорадно подумал элитный нукенин. А в коридорах Св. Мунго всё ещё нервно вышагивал Люциус Малфой. Он пока не знал, что за чудовище его жена произвела на свет. И уж тем более он не знал, что сегодня, 10 августа 1981 года, в доме под чарами Фиделиуса родился ещё один ребёнок, на редкость флегматичный, но от того не менее опасный, чем его собственный младший сын.