Я тебя никогда не забуду

Ему мучительно хотелось дотронуться до нее, в последний раз. Он уговорил себя, что в последний. Он совсем поверил, что в последний. Единственное касание, такое простое, такое необходимое - и его не хватило, одного. Он никогда не думал об этом всерьез, почти не обращал внимания на эту потребность в ее коже под своими пальцами. И вот теперь, когда он нуждался, болезненно нуждался в этом, ему было это запрещено. Он судорожно прогонял в памяти тот день раз за разом. Недоулыбался, недопроизнес ее имя, недоцеловал, недосмотрелся на ее лицо. На воздух ведь тоже не обращаешь внимания, а попробуй не дышать. В одну секунду ему показалось, что дыхание остановится, что ему пережало горло - и только умоляющий шепот слетел с губ, только ее имя: "Роуз". Молитва? Он не смел. Зов? На это он тоже не имел права. Ему нужно было произнести ее имя несколько сотен раз, просто, чтоб не сойти с ума. Он шептал, потом кричал, потом снова шептал. В страшной тоске повелителя времени вызывал воспоминания одно за другим. Он поверил, что причиняя себе всю эту боль, быстрее избавится от нее, что напоив свое сознание отчаянием, отключит его и хоть какое-то время не будет видеть ее глаз. Самое страшное - это ее слезы. Там, под низким, глухим, как дно колодца, небом, она плакала, не сдерживаясь больше, забыв обещание быть сильной. Ему хотелось прижать ее к себе, подставить плечо, гладить руки и волосы, притронуться губами к светлой макушке и пообещать, что все-все будет хорошо и что они как-то да выкрутятся. Но все это были бы враки - ничего и никогда не бывает окончательно и бесповоротно хорошо. За все надо бороться. А он устал. Она все плакала и плакала. Слезы были в словах, каждое ее слово сочилось ими. Она всхлипывала, она не отпускала, ей было наплевать, что он сжигает солнце только, чтоб попрощаться с ней. Фразы тонули в безысходности, в соленых каплях, в том, что время заканчивалось. Их время! Он, повелитель времени, не мог дать им ни одного лишнего момента! Хотел, жутко хотел, но не мог! Признание. Но он и так это знал, все время. Просто не давал себе задуматься над этим, а теперь Вселенная поставила его лицом к лицу с фактом. Он мог бы ответить ей, о, он мог бы столько всего сказать ей, на ее сбитое, скомканное "Я люблю тебя!", но он не смел. Времени оставалось жестоко мало. Он хотел насмотреться, надышаться ею, унести ее образ с собой, в самые дальние дали, туда, где ее никто у него не отнимет, туда, где ее не заберет ни одна Вселенная. Как молитва, жаром с губ будет слетать ее имя, пока он сможет произносить его, хотя бы мысленно. Образ ее не уйдет. В самые темные, отчаянные моменты он будет появляться, заставляя отступить, одуматься, выйти из тени собственной жестокости. О, как это будет вовремя... А сейчас он клянется (и ничто не заставит его нарушить свою клятву), что не забудет. Качнулась у ног бессмысленная отныне Вселенная, что так жестоко расплатилась за свое вечное спасение. Зазвенела надтреснутым колоколом. Пронзила огненными хвостами комет оба сердца на вылет. Не увидит, но и не забудет. Никогда!