Moderate.

- И... Раз, два, три. Два, два, три. Три, два, три. Четыре, два, три. Все привыкли к гнусавому голосу хореографа, не обращая на него внимания. Каждый позволяет завладеть собой лишь счету музыкальных квадратов — нельзя пропустить ни такта, нельзя выбиться из общего ритма, нельзя ступить не туда. Светлое помещение буквально дышит музыкой: из десятков небольших колонок, висящих на потолке, стенах, стоящих на полу, разливаются чистые нотки, перебиваемые лишь громкоголосой учительницей. Такие же маленькие светильники освещают огромный зал, приятно пахнущий воском, которым совсем недавно натерли паркет. Спины танцоров напряжены, словно струны скрипки. Они — единый организм из семи пар, что не только двигаются, но и дышат в одном ритме. Головы и плечи девушек откинуты назад, животы прижаты к торсам партнеров, но это настолько вошло в привычку, что совершенно не смущает ни тех, ни других. Максимально близко, максимально идентично. Партнеры — отражение друг друга. Ноги Сонмина сами совершают незамысловатые шаги, уже въевшиеся в мозг: вперед с каблука правой ноги, полупальцы, пол, назад с носка левой ноги, полупальцы, пол. Так их учили на первом году обучения, и Мин уже давно не путается в ногах, чего нельзя сказать о новеньких, пришедших в группу совсем недавно. Они, собственно, и являются виновниками того, что «старичкам» сейчас приходится потеть над элементарными движениями. Слышен легкий стук каблучков, которого в идеале быть не должно, и музыка резко затихает. Дети взволнованно переглядываются и перебирают в голове свои движения вплоть до каждого вздоха, чтобы убедиться в том, что гнев тренера обрушится на кого-то другого. Когда высокая стройная женщина с убранными в конский хвост выбеленными волосами приближается к партнерше Ли Сонмина, сердце ухает вниз у обоих. - Где ты была, когда все мы учились плавно скользить по паркету? Почему я слышу стук твоих каблуков, когда должна слышать лишь музыку? Громкий, надрывный голос учителя слышен, кажется, за многие мили отсюда. Сонмин с трудом сдерживается от того, чтобы не заткнуть уши, закрываясь от противного визга. Его рука по-прежнему лежит на лопатке девушки, а сам он стоит чуть впереди, словно готовый защитить партнершу, если ситуация выйдет из-под контроля. Женщина бросает злобный взгляд на девушку и отходит в сторону, проверяя расположение пар и соответствие его хореографическому рисунку. Словно ищет, к чему придраться. Но не находит. Танцоры теряют надежду на то, что попадут домой пораньше. Каждый в уме уже прикидывает, на сколько часов задержат тренировку из-за этого чертового стука крошечного черного каблучка. Ли Сонмин ненавидит венский вальс. Музыка играет вновь. - И... Раз, два, три. Два, два, три. Три, два, три. Четыре, два, три. Каштановая челка Кюхена падает на глаза, закрывая обзор. Его выгодное расположение в рисунке всегда позволяло не упускать из поля зрения ни соседние пары, помогая удерживать между ними ровные интервалы, ни смольно-черную макушку хена, в очередной раз закусывающего губу во время танца, но сейчас ему остается лишь тяжело выдохнуть и перевести взгляд на партнершу. Если он тряхнет головой, отбрасывая челку, то собьётся с ритма, что недопустимо. Правую руку сводит оттого, что с виду крошечная ладонь партнерши со всей силы сжимает предплечье. Она поднимает взгляд и ослепительно улыбается, от чего Кю передергивает. Стреляя глазами то вправо, то влево, брюнет старается выцепить из общей картины лишь одного человека, чья голова из-за маленького роста парня почти не видна за остальными, но ничего не выходит. Это совершенно сбивает с настроя, поэтому Кюхен лишь тихо шипит и прерывает вторую попытку вернуть все на свои места. Пара Кюхена выходит вперед, девушка прижимается ближе и, делая rond de jambe par terre*, приседает, оставляя ногу сзади. Музыка затихает, но танцоры не двигаются с места, пока тренер не восклицает: - Исходная! Кюхен ждет, пока его партнерша займет исходную позицию, и вместе с ней отходит назад, в изначальный рисунок. Громкоголосая женщина объявляет о том, что тренировка закончена, и они наконец понимают, что могут выдохнуть спокойно. Ноги и руки немного подрагивают, а спину ужасно тянет от напряжения, но ни один из них не может не согласиться с тем, что эта боль приятная, говорящая о том, что ты провел время в зале не зря, говорящая о том, что каждый из них силен. Ли Сонмин не любит моменты после тренировки, потому как вьющиеся вокруг него девушки и парни не дают ни переодеться, ни отдохнуть, освобождая мысли, ни подготовиться к тому, ради чего он и ходит в клуб бальных танцев последние три года. Страсть Сонмина к танцам исчерпала себя давно: парню нравилось учиться, иногда он даже мечтал о том, чтобы связать свою жизнь с наукой. В детстве мальчика, что обожал кривляться под различную музыку, умиляя всех и вся, отдали в танцевальную студию, где он вскоре снискал популярность. Совсем еще маленький, он обладал завидной пластикой и моментально схватывал материал. «Созданный для танцев!» - восторженно восклицали хореографы, записывая Мина в любимчики и мысленно ставя галочку напротив графы: «Ставить Ли Сонмина в первые ряды всегда». Поначалу парня притягивало все это: было здорово осознавать, что ты лучше остальных в чем-то; но интересы сменились довольно скоро. Капризы и истерики, которые переживает каждый танцор в период одиннадцати-двенадцати лет, начались в шестнадцать и затянулись на три бесконечных года. Парня водили в танцевальный клуб за руку (родители контролировали посещение тренировок, надеясь на танцевальное будущее сына), потому что сам бы он туда ни за что не пошел. Тренировки отнимали много сил, потому что заниматься спустя рукава он не умел, а потерянного времени, в которое можно было бы выучить «что-то ценнее дурацких балетных терминов и бальных шагов», было жаль. Но именно в тот момент, когда родители почти сдались и забрали документы сына, все прошло. Чета Ли не могла поверить, но Сонмин ходил на тренировки сам, да еще и с такой охотой, что через несколько месяцев на него стали претендовать десятки лучших хореографов их крупного города. А для самого Мина настал очень странный, но не менее прекрасный оттого период первой влюбленности. Когда восемнадцатилетний Кюхен зачислился в старшую возрастную группу, Сонмин болел, поэтому ему оставалось лишь выслушивать многочасовые оды умениям парня. «Сонмин, этот мелкий, не такой уж и мелкий! Высокий, стройный и осанка отличная!», «Мин, этот трудяга, кажется, вообще из зала не вылезает: уходим — он на матах, приходим — он за станком», «Твоя партнерша положила на него глаз», «Сонмин, ему доверили младшую группу! Или вы будете вести ее вместе, или...». Сказать, что это раздражало — ничего не сказать. Сонмин пытался игнорировать звонки, старался не слушать все то, что ему восхищенно рассказывал Донхэ, внушал себе, что его друг всего лишь слишком впечатлительный. Обманывать себя парень смог неделю. На вторую, прихватив таблеток, пузырьков с каплями от насморка, мятных леденцов для горла и три пары теплых гетр, Сонмин понес свою все еще больную тушку в студию. Пришел за час до тренировки, кое-как отпросившись с последней пары, но застал Чо Кюхена за станком. Подглядывать было нехорошо, но идеальный доворот стоп, мягкие кисти и длинная лебединая шея сами приковали взгляд. Ненадолго. - Привет. Ты... Ли Сонмин, кажется? Присоединяйся. Ваш хореограф — зверь: сказала налечь на классику, будет принимать общий экзамен. - Сонмин тогда, помнится, чихнул от неожиданности и не прошедшей до сих пор заложенности носа, но мягкий смех и приятный бархатный голос теплой ладонью обхватили бешено бьющееся сердце, заставляя смущенно улыбнуться. Тогда что-то явно изменилось. Сознание затуманилось вмиг, а ноги сами понесли в зал. Каждая тренировка начиналась за два часа до общей и заканчивалась позже на столько же, а через некоторое время приобрела ежедневный характер. Кюхен соорудил в раздевалке отдельную полочку, куда они вдвоем сложили лекарства, необходимые Сонмину. Кю внимательно следил за тем, чтобы все принималось вовремя. Наверное, думалось Мину, он выздоровел довольно быстро лишь благодаря этому. Сонмин не знал, зачем ему все это. Он был довольно хорошо подготовлен и хотел бы налечь вовсе не на классику, а на новые шаги из свинга, которые были освоены совсем недавно. В занятиях с Чо, Богом классического танца, не было необходимости, но отказываться он от них не стал. Все время тренировки в зале стояла тишина, прерываемая лишь звуками музыки, которую всегда выбирал Кюхен. - Сегодня будем работать в adagio*, не против? - улыбался Кю каждый раз, завидев Мина в раздевалке. - Проработаем задние мышцы бедра и ягодичные мышцы, - деловито добавлял он и тут же отворачивался к станку, разминая спину, а Сонмин отмечал, что больно уж часто они прорабатывают эту группу мышц под тягуче-медленную музыку. - Allegro* как ничто другое подойдет для прыжков! - восклицал парень, когда Мин приползал на тренировку совершенно обессиленный и не способный передвигаться из-за дикой боли в тех самых тщательно проработанных мышцах. - Значит, мы недостаточно работаем над ними! - сокрушался брюнет, заботливо массируя ноги и ягодицы хена, распластавшегося на матах. Сонмину казалось, что он сдал экзамен лишь благодаря младшему. Как иначе можно было объяснить то, что, стоило хореографу громко выкрикнуть название элемента, будь то grand plie*, fondu* или же frappe*, в голове взмывал бархатный голос, советующий подтянуть ягодичные мышцы, опустить плечи, расслабить кисть или напрячь стопу? Уже после экзамена, когда немного испуганный Мин протянул Кюхену, все это время стоявшему за дверью, ладонь для рукопожатия, крепкие руки притянули его к себе, давая понять, что можно наконец выдохнуть и улыбнуться, прикрывая глаза и утыкаясь носом в чужую горячую шею. Так было постоянно с тех самых пор. Взрослые парни и сами не могли объяснить, куда пропадали суровый взгляд и сосредоточенное выражение лица каждый раз, когда в поле зрения появлялся человек, определенно волнующий душу. Кюхену нравились те моменты, когда Сонмин уж совсем уставал или же ленился, что случалось реже. Можно было сделать ему массаж, разлечься на мате рядом и даже уснуть на какое-то время. Можно было обнимать Сонмина, когда тому было совсем уж тяжело: в другое время так близко к себе Кюхена не подпускали. Можно было наигрывать легкие мелодии на пианино, краем глаза поглядывая на расслабленную улыбку старшего. Сонмину нравились те моменты, когда они с Кю усердно работали. Тот прикасался к нему чаще обычного, а Мин перестал замечать, что роль дурачка, не расслышавшего или не понявшего того или иного замечания, приелась к нему намертво. Кюхен вздыхал и подходил очень близко, самостоятельно поправляя стойку или же показывая на себе, как шагать правильно. В такие моменты можно было услышать в свой адрес совсем не обидное «Дурак» и ткнуть пальцем в складку, пролегшую между бровей, смеясь: «Не зазнавайся». Брюнету шла роль строгого учителя, шли чуть нахмуренные брови и сосредоточенный на Сонмине взгляд, о чем последний и проболтался однажды в раздевалке, от усталости не контролируя собственные мысли и слова. Пришлось поспешно закидывать вещи в рюкзак и выбегать из помещения, уже на улице хлопая себя по раскрасневшимся щекам; в голове билась лишь мысль о том, что Кюхену чертовски идет этот влюбленный взгляд, который постоянно мерещился Сонмину во время того, как они вдвоем практиковали парные танцы. Мин не пытался избегать общества танцора, с которым ему даже в таких ситуациях, зачастивших в последнее время, было уютнее и комфортнее, чем с партнершей, танцующей с ним несколько лет до встречи с Кю. Сердце болезненно щемило, а на лице само собой вырисовывалось недовольное выражение лица, когда Кюхен в перерывах любезно болтал со своей партнершей. Сонмин ковырял деревянные полы в старом зале, в котором они занимались партером, а Кюхен подкрадывался сзади и сжимал небольшую руку в своей, крепкой и теплой, выдыхая: «Занозишь пальцы ведь...», и, усаживаясь напротив, привычно обхватывал стопы парня, разминая. Все шло размеренно и спокойно, а Мина начинало раздражать это подвешенное состояние, в котором находились его чувства. Кюхен решился на первый шаг сам. Спустя два года после его прихода в студию. Двадцатилетний парень краснел, словно школьник, а потом дал себе мысленную пощечину и решился: побежал за старшим, вызываясь проводить домой после очередной затянувшейся допоздна тренировки. Сонмин, который прекрасно знал, что парню с ним не по пути, почти сразу же понял, что это - тот самый долгожданный шанс. Крепкие объятия, морозный воздух, согревающийся между горячими губами, и руки Кюхена, бережно сжимающие чужую талию, поставили точку, прерывая недосказанность. Холодные ладони Сонмина на гладких щеках, острые зубки, то и дело прикусывающие губы напротив, поставили свою точку поверх. И теперь, когда Сонмину удается отбиться от назойливых одногруппников, он на носочках, как привык после самых первых занятий с Кю, забегает обратно в зал, в котором Кю по привычке гасит одну треть лампочек, и плюхается на маты, откидываясь на спину и ожидая, что сверху, закрывая широкой грудью оставшиеся лампы, над ним нависнет Кюхен, целующий так, как может только он. Зал постепенно становится их личным раем, а не местом, где проливались литры пота, как было раньше. Здесь Сонмин учит конспекты, принесенные из университета, вполуха слушая убавленную до минимума, чтобы не мешать старшему, музыку, а Кюхен, не особо напрягаясь, практикует chasse* на пуантах, в которых до ужаса неудобно. И даже с появлением съемной квартиры ничего не меняется (разве что Кюхен все чаще подрабатывает танцовщиком в театре неподалеку, исполняя небольшие вариации на большой сцене, а Сонмин сидит за конспектами по биологии допоздна): Кю, доходя до их подъезда после тренировки, целует своего парня в губы и разворачивается, собираясь, как прежде, проводив старшего, отправиться домой; Мин смеется и хватается за пальто Кюхена, утягивая его за собой. Брюнет оказывается отличным бойфрендом, исполняющим прихоти Мина, а Сонмин, прилежно учась, не забывает баловать Кюхена вкусненьким. Ему нравится, как готовит Кюхен, но тот мало что успевает с балетом и бесконечной любовью к хену, которой он продолжает уделять как можно больше времени даже спустя годы. *** - Кюхен, ты мелкий гад! Или ты будешь складывать свои пуанты в ящик, или они будут складываться на улице под нашим окном! Сонмин собирается крикнуть что-то еще, но бесполезно: Кюхен спит, уткнувшись лицом в подушку. И Сонмин не может злиться, он лишь выдыхает, а затем расплывается в улыбке, укладывая пуанты на место. Расстегнутые джинсы окончательно сползают с ног не без помощи парня, футболка, аккуратно стащенная с расслабленного тела, отправляется на свое законное место; ладони скользят по крепкой спине, губы пересчитывают позвонки, и Мин чувствует умиротворение. Несколько лет любви проносятся перед глазами, а старший понимает, что все эти несколько лет он счастлив. Просто потому что Сонмину нравится их с Кюхеном жизнь в ритме moderate*.