Lilac

Больше нечего беспокоится о времени. Больше незачем разрывать вечный неприкосновенный круг. Н. ушла на рассвете, я помню как ворочался на кровати от бессонницы и в тот момент что-то ярко ощутил. Несильный удар внутри меня. Какой-то маленький молоточек стукнул по мозгу, и я все понял. Оставалось лишь дождаться звонка… Когда-то давно я дал себе обещание ни к кому не привязываться, так как очень боюсь оказаться непонятым и брошенным. Я плохо переношу боль, начинаются расстройства, выпады из реальности. Для того, чтобы прийти в себя мне приходится проходить курс терапии. В какой-то момент мне сделалось лучше от того, что я каждый день неустанно возводил стену, которая дала мне почувствовать покой и защищенность. Время текло очень вязко, как сгущенное молоко тянется, когда макаешь палец в банку. Время всегда играло ключевую роль для меня. Я любил распорядок и размеренность, не любил, когда выпадали часы и распорядок нарушался. Тогда он нарушился, но мне было все равно. Такое бывает, когда расстаешься с привычной вещью и вроде в последствии ты ожидал дискомфорт и тревогу, а этого нет и не стоило беспокоиться об этом вовсе. Текло время, я сидел в центре круга, а жизнь оборачивалась вокруг меня. Если представить это на примере, то я могу нарисовать себя в центре комнаты, а на стенах проектором будут освещаться картинки, и они будут вертеться, при условии вращения самого проектора. Я пытался что-то делать, ибо боялся, что умру, если не буду совершать действия. Когда стена была построена, я вернулся в нормальную социальную активность. Продолжал играть отведенную мне роль, чтоб не нарушать стабильность и порядок и продолжал жить. Иногда так жаждешь встретить кого-то, чтоб совершать безумные поступки, говорить бесконечно. На деле же выходит только говорить, ибо на поступки смелости не хватает. Мне тогда не хотелось ничего. Я думал, что иметь привязанность все равно что паразитировать на этом человеке. Для меня всегда страшнее всего было оказаться чьим-то цепным псом. Видят боги, я бы отвязал каждого пса на привязи, мне так больно смотреть на них. Как-то я повидал тебя, ты стояла такая растерянная, что я было подумал, что ты приезжая. Не знаю, почему я заговорил с тобой. Такое рефлекторное желание. По природе я застенчив, редко начинаю разговор первым, а тогда захотелось заговорить. На удивление, ты поддержала разговор, да так непринужденно, что цепи, сковавшие меня, враз ослабили хватку. Мы часто встречались, гуляли, много говорили. Я выступал в роли слушателя, и лишь изредка рассказывал что-то свое. Ты была такая счастливая, делала много дел сразу, читала много книг одновременно, стремилась очень многое успеть. Вначале эта спешка веселила меня, куда так торопиться? Как бы там ни было, жизнь не такая уж и короткая, как говорят. Вот когда сидишь по полночи в пустой квартире и слышишь только шум ветра, тебе не кажется, что жизнь быстра и лучшие мгновения проходят прямо сейчас. И тогда совсем не думается о больших начинаниях и далеком будущем. Тогда хочется лишь чтоб эта страшная ночь прошла. Еще будучи школьником я понял, что все надежды и мечты на будущее будут неоправданными. Вот кажется, что успеется, ты совершишь много дел, когда-то тогда будешь действовать, а на деле время все только идет, вот уже и экзамены, а ты за месяц прошел всю школьную программу. Дальше поступление, университет, где время убивало еще больше, а потом работа, совсем не та, о которой мечтал. Совсем не та, о которой гордо рассказывал в кругу семьи, будучи девятилетним мальцом. В какой-то момент я пришел к тому, что и не живу вовсе. Все, что проходит в моей жизни, проходит сквозь меня. Как же я много мечтал раньше. Мечтал, что смогу все бросить, если осточертеет. Махну на запад, буду путешествовать, сочинять стихи у костра в пустыне. Буду мчаться на мустанге по американским дорогам. Вся жизнь будет дорогой, где не будет месту ни заботам, ни времени. Не бросил. Смелости не хватило. Всегда легко думается, что можно бросить. Но на деле проще смириться. Я удивлялся тем, кто мог уйти с нудной работы и начать все заново, начать заниматься любимым делом. Я удивлялся и завидовал. Чертовски завидовал. Меня не учили покорять горы и быть лучшим. Я не был ни бунтарем, ни безумцем. Мне было проще смириться или отпустить. Лучше сложить оружие и избежать войны. Не биться с волнами. Дать силе одолеть тебя. Но Н. же была полной противоположностью. Ее глаза искрились такой надеждой, что даже такой сухарь как я верил во все, что она рассказывала. За короткий срок она хотела посетить множество стран, изучала языки. Она мчалась за солнцем и мечтала достать его у горизонта. Мне и самому казалось, что солнце близилось к ней. Оно тоже не могло удержаться, и запальной блеск ее глаз приманивал его. Все было так чудесно, но со мной случилась непозволительная вещь – я почувствовал, что не мог без нее. Как-то раз мы прогуливались по набережной, ели мороженое, смотрели на закат. Тогда впервые задрожало все. Мороженое выскользнуло из ее рук, и я только успел подхватить ее тело на лету. В больнице мне сказали, что у нее рак печени четвертой степени. Ей богу, мне стало так все ясно: вся эта спешка и жажда все успеть, вера в ближайшее будущее и тысяча несбыточных желаний, все это только из-за того, что она бежала от смерти. Я тогда закрылся в больничной уборной и долго рыдал, ненавидя себя за это. Придя в себя, я вышел, нашел врача, мне сказали, что она пробудет тут некоторое время. Я дал свой номер, мне сказали пойти домой и отдохнуть. Всю дорогу я умолял себя сдерживаться, задыхаясь и набирая рывками воздух в легкие, я параллельно пытался засунуть ключ в дверь. В доме я уже дал себе свободу. Засунув полотенце в рот, я орал так, что думал голова треснет. Уголки губ потрескались, и из них выступала кровь. Долго я лежал на полу и пытался фокусировать свое зрение на чем-то, чтобы не потерять себя. Тогда я пришел к тому с чего начинал. Я вновь был разрушен. Я начал дико ненавидеть Н. за то, что она появилась в моей жизни. Готов был отрезать свой язык за то, что заговорил с ней тогда. У меня не хватало сил проходить это. Ее выписали, но тогда был лишь вопрос времени, когда все повторится. Она обнадеживала меня, подбадривала. Из нас двоих я больше походил на умирающего. Я себя ненавидел за то, что у меня была жалость к себе. Тогда и я начал спешить и присоединился к ее марафону, где на финише ждала смерть. Я поддерживал в себе жизнедеятельность, улыбался и шутил с ней. Мы умирали вместе. Я отгонял мысли. У меня появилось ощущение как тогда в школе: времени еще много, смерть наступит обязательно, но не так быстро. Когда все вроде пошло на поправку, я сделал еще одну непозволительную вещь – допустил надежду. Крошечную. Просил у небес еще чуточку времени. Я хотел свозить ее в Испанию, ведь она в совершенстве овладела испанским за три года, нашел бы деньги, бросил все и свозил, да врачи не позволяли. Тогда была лишь непозволительная роскошь быть вместе вне больничных стен. Я впитывал в себя любой ее жест, движение. Я пытался сохранить ее такой, какой она была. Не дать со временем увянуть в памяти. Она терпела страшные боли, а я мучил ее. Принуждал ее быть со мной здесь. Так мы продержались семь месяцев. Распустилась сирень. Город был в дурмане. Она была в реанимации, но не теряла надежды и давала ее мне. Она принуждала себя жить для меня. Тогда я наломал пару веточек сирени и принес их ей. Н. пришла в себя и я надеялся, что это не последний раз. Н. была рада сирени, но сказала, что она быстро увянет. Всего три дня простоит. Я поклялся, что принесу еще. Она засмеялась и вдохнула запах цветочков. Она в последний раз вдыхала в себя жизнь. Все три дня она терпела и терпела, а я сидел и не знал как помочь. Доза морфия была сумасшедшей и казалось, что бедные вены просто не в состоянии принимать бесчисленные уколы. Я приехал домой и не спал всю ночь, а на рассвете все понял. Мне позвонили и попросили приехать. Н. умерла. Я забрал увядшие цветы и выкинул в мусорное ведро. На следующий день я искал ее повсюду, пытался найти хоть одно напоминание о Н. Она будто забрала все с собой. Даже в моей памяти она осталась размытой. Ее силуэт все бежал навстречу солнцу, а я остановился и смотрел. Я не смог ее разглядеть, путал черты лица. Мне казалось, что ее и не было на этом свете. Может, она приснилась мне?..