Славное время

Хаяма точно его соблазнял. Невозможно было так жарко стискивать бока и поддерживать за пояс и ни на что этим не намекать. Или возможно — но тогда Изуки определённо извращенец. Потому что накануне они совершенно вымотались и так и уснули, распластавшись один на другом, да и утром не удержались и по-быстрому друг другу подрочили. А сейчас он снова заводился. Хотя нет, почему извращенец — обычный влюблённый подросток. И катализатор его сумасшествия — Хаяма Котаро. Хаяма снова крепко ухватил его за бедро, когда Изуки потерял равновесие, и сам затормозил скейт ногой. Футболка задралась, пальцы Хаямы плотно легли на кожу, немного скользкую от пота. Изуки глубоко вздохнул. — Устал? — Хаяма подался ещё ближе, положил подбородок на плечо, потёрся носом о щеку. Изуки рассеянно вернул ласку. Ничего удивительного не было в том, что им постоянно хотелось друг друга трогать, прикасаться хоть мимолётно — но Изуки от этого хотелось. — Нет. Давай я сам. Хаяма отлип, Изуки развернул оранжево-чёрную доску руками — так круто в прыжке, как у ловкого в обращении со скейтбордом Хаямы, у него всё равно бы не получилось — и оттолкнулся, согнув колени. Хаяма с интересом следил за ним, нетерпеливо перекатываясь с пятки на носок. — Вроде получается, — запыхавшийся Изуки подъехал обратно, и Хаяма помог ему затормозить. Изуки потёр разгорячённое от жары и усилий лицо, откинул со лба влажные волосы. Хаяма, прикусив губу и улыбаясь, обхватил его шею, скользнул пальцем по мокрому затылку. Изуки дёрнулся было вперёд — но улица, они же прямо на улице! — и нехотя отвёл взгляд. — Что, с горки попробуешь? Изуки перенёс доску с площадки на ближайший пандус — на нормальную горку, тем более на рампу, он пойти не рискнул. С виду пандус не впечатлял, но разгон, оказалось, давал хороший, и Изуки затормозил только о рабицу спортивной площадки. Ощущение продувающего ветра при спуске здорово охлаждало. Изуки вернулся к пандусу. Второй раз вышел менее удачным: скейт вильнул, Изуки вылетел на платформу уровнем ниже. И раньше, чем Хаяма крикнул «Осторожно!», утратил равновесие и на разгоне свалился с доски. Он хлопнулся на колено и сильно содрал руки, замер, уткнувшись носом в пыльный горячий асфальт. Не успел Изуки очухаться, как его уже вздёрнули на ноги — и Хаяма поднырнул под плечо. — В порядке всё, — сказал Изуки, опускаясь на скамью. Хаяма присел рядом и осторожно ощупал ноющее колено. Было больно. Но Хаяма выглядел обеспокоенным, поэтому Изуки терпел. — Не выбил. — Обработать надо. Идём ко мне. — Забей. Хуже, что я язык прикусил, — Изуки поморщился и машинально потёр содранное запястье. Хаяма резко подался вперёд, едва не ткнувшись носом в нос. — Ты дурень, — напряжённо выговорил он. — Мы же играем завтра с нашими. — И правда, энергичный Хаяма уболтал Небую и Мибучи сыграть два на два. — Всего лишь царапины, — попробовал отмахнуться Изуки. Они так славно проводили время в парке — не хотелось уходить в разгар дня. Хаяма погладил его по ноге. — Хотя бы промыть, Шун. Идём. — Хорошо хоть скейт цел, — вздохнул Изуки, сдаваясь. Он поднялся, ухватившись за протянутую руку.

* * *

Пока Хаяма перерывал квартиру в поисках запропастившейся аптечки, Изуки от скуки прихрамывал за ним по пятам, но потом смылся в душ. Он оттёр ссадины, вычищая из них забившуюся грязь, потом ополоснулся от дневного пота под прохладной водой. За стеной Хаяма говорил по телефону с матерью. Когда Изуки вышел, Хаяма уже ждал его с антисептиком-аэрозолью в руках и похлопал по дивану. Изуки плюхнулся на указанное место. Если Хаяма так хочет играть в доктора, пускай. Изуки не жалко, к тому же на увлечённого Хаяму было приятно смотреть. До возникающего в груди тепла. Первым делом Хаяма смахнул оставшиеся на плече Изуки капли. Медленно, как будто погладил. Вторым — остался недоволен его старанием и с силой лизнул колено. Изуки от неожиданности дёрнулся, и Хаяма объяснил, подняв голову: — Плохо промыл. — Хаяма широко лизнул колено ещё раз. И ещё, по начавшему набухать вокруг ссадины багровому синяку. Прошёлся ласково пальцами по напрягшейся голени, поцеловал колено сбоку. Идея выйти из душа в одних трусах была плохой. — Котаро… — позвал Изуки, стараясь дышать размеренно. — Ты возбудителен. Я так заведусь. Снова. — Прости-прости, — широко улыбнулся Хаяма. — Увлёкся. Он снял с антисептика крышку и спрыснул несколько раз царапину. Осмотрел со всех сторон колено — нажал на кнопку ещё. Ногу приятно захолодило, ноющая пульсация начала спадать. — Теперь тут! — Хаяма решительно схватил его руки у локтей, сравнил, на каком запястье содрано больше кожи. Сначала взял ту, где ранение было меньше. Осторожно и легко ощупал его языком. Там, где оставался его мокрый след, жжение ослабевало. Хаяма прошёлся сверху вниз по большому пальцу, обхватил губами выступающую косточку и пососал всё запястье. Рот у него был горячий. Изуки тоже стало совсем горячо. Со второй рукой пришлось обойтись бережнее: даже после душа на мелких ранках проступала кровь. Перед тем как нанести антисептик, Хаяма, едва касаясь, слизал её, но Изуки всё равно зашипел. Хаяма вслепую успокаивающе погладил его по бедру. — Ты чего? — Это чтобы тебе было не так больно, — Хаяма смотрел хитро-хитро, подлец — а потом опустил взгляд, потому что подался ладонью выше и наткнулся на полувозбуждённый член. — Ты рядом — и я всё, — объяснил Изуки, смутившись. — Я тоже всё, — хрипло ответил Хаяма. — Легко, думаешь, сдерживаться, когда ты тут… такой… рядом весь день, — он прикрыл жадные глаза, провёл языком по запястью, слизывая антисептик. Сморщился, но лизнул ещё раз. Давление на травмированную кожу было болезненным, ощущение языка Хаямы — жарким. Сочетание того и другого отозвалось удовольствием, и Изуки машинально попытался сдвинуть колени. Но у него не вышло — между ними сидел Хаяма. Изуки только сжал ногами его бока. Хаяма переплёл их пальцы, удобнее подставляя к губам запястье, и легонько подул по всей длины ссадины. Изуки закрыл глаза и совсем поплыл. — Котаро, — с угрозой сказал он. — Что? — довольный шёпот и тёплый выдох пришлись на подбородок и в угол губ. — Я продезинфицировал твои раны и свой рот. Доволен? — Пока нет, — Изуки вслепую ткнулся вперёд и попал губами в нос Хаямы. — Я ещё не закончил, — Хаяма хотел отпрянуть, но Изуки надоело, что его дразнят. Он поймал Хаяму за затылок, скрестил за ним ноги и почти толкнул на себя. Укусил Хаяму за губу — отомстил, — и жадно провёл языком между них, толкаясь в рот. Хаяма не остался в долгу — он никогда не оставался. Прижался тесно, навалился сверху, едва не опрокидывая Изуки, опёрся ногой между его бёдер. Изуки с чувством потёрся о него стояком. Футболка на спине Хаямы всё ещё была немного влажная, и Изуки закатал её вверх, огладил лопатки, а потом и вовсе сдёрнул. Две секунды они, запыхавшиеся, смотрели друг на друга, а потом синхронно выпалили: — Давай уже. — Я ещё не всё. Обычно у Хаямы не было тяги к издевательствам — в их отношениях всегда было много хаотичности, спонтанности и быстрой, горячечной жадности. Если Изуки правильно его понимал, Хаяма сам едва сдерживался — но твёрдо решил завершить своё проявление ласковой заботы. Поэтому когда Хаяма затянул последний бинт на его руке и поцеловал напоследок согнутые пальцы, Изуки мстительно просунул ладонь между его ног и потёр снизу вверх. Он оказался прав. Хаяма был очень, очень возбуждён. Хаяма сжал его бёдра и развёл их шире. Наклонился, облизал живот до пупка. Коротко поцеловал кожу на левом боку и уже прихватил резинку трусов, потянув их вниз, как внезапно остановился. — О, это я тебя так? Изуки проследил взгляд Хаямы. На боку виднелись уже сменившие цвет, но всё ещё чёткие синяки от пальцев. Синяки были вчерашние — это Хаяма так крепко держал его, когда трахал ночью. От Хаямы на теле всегда оставалось много следов, но Изуки не видел в этом проблемы — им обоим было очень хорошо друг с другом, стоило ли переживать. Ему это, пожалуй, даже нравилось. И о новых следах он тут же забыл. А вот Хаяма сейчас выглядел растерянным. — Блин, прости, — он осторожно погладил синяки. — Может, мне понежнее нужно? — Нет, — Изуки улыбнулся и сжал волосы на затылке Хаямы. — Нежнее не нужнее. Хаяма прижался губами к следам и потянул с него трусы. Изуки охотно приподнял бёдра. И застонал довольно, когда Хаяма — наконец-то — обхватил ладонью его член, поцеловал и лизнул уже скользкую головку. Это было хорошо и так правильно — делать такие вещи именно с Хаямой. Хаяме всегда хотелось не проиграть, всегда хотелось дать сдачи. Например, на полученное удовольствие. Изуки схватил свободную руку Хаямы, поднёс её ко рту. Ему давно нравились ладони Хаямы, особенно пальцы. Когда стало ясно, что это Хаяма будет сверху, и Изуки добровольно развёл перед ним ноги, перед первым растягиванием они обстебали и молниеносный трёхпальцевый дрибблинг, и то, что Изуки, конечно, не устоит. Но чуть позже Изуки задыхался вовсе не от смеха. Изуки очень хотелось взять их в рот. Он прикусил средний палец, отвёл зачем-то взгляд и неловко облизал сразу три, а потом затолкал глубоко, погладил языком. Вынул, сглотнул скопившуюся слюну, облизал и снова неторопливо втянул. Кожа у Хаямы была солоноватая на вкус и едва-едва отдавала антисептиком. Хаяма медленно провёл языком по всему стволу, коснувшись его кончиком головки, погладил вену и замер. Следил за Изуки. Изуки почувствовал, что краснеет. Была в том, как он сосал и облизывал пальцы Хаямы, такая приглашающая, покорная развратность, что смотреть в такой момент на Хаяму он не мог — сгорел бы от стыда. Но Хаяма ткнулся губами в его ухо и тихо попросил: — Посмотри на меня. Изуки осторожно открыл глаза. Хаяма с жадностью пялился на его губы. И облизывался. Под пристальным взглядом продолжать своё маленькое фетиширование, казалось, было невозможно. Но Изуки на пробу вытянул изо рта один палец, от основания до ногтя. Оказалось, от наблюдателя его собственные ощущения стали острее. Изуки опустил ладонь на свой член, сдавил головку, и Хаяма повторил его движение, положив руку поверх. Нетерпеливого ожидания в нём было столько, что Изуки полностью себя отпустил. Он кусал согнутые костяшки, щекотал зубами и языком подушечки пальцев, неторопливо втягивал и вынимал их, едва не причмокивая от удовольствия. Хаяма дышал через приоткрытый рот, и зрачки у него стали совсем дикие. — Хочу, — только и хватило выпалить Изуки. Хаяма сглотнул. — Идём. В комнате Хаямы лежали два сдвинутых футона, с неубранными, раскинутыми простынями вместо одеял. Изуки лёг на спину, ощущая лопаткой комок сбившейся ткани, и потянул Хаяму на себя. Тот коротко куснул его за шею и помотал головой. — Повернись, — выдохнул он и потянулся за тюбиком смазки, отброшенным в складки постельного белья. Изуки перевернулся и приподнял бёдра. Иначе член упирался в голый футон, а пачкать его и доставлять Хаяме неприятности не хотелось. Тут же дало о себе знать колено под бинтами, и Изуки расставил ноги шире, чтобы не давить на рану. Пока он одной рукой натягивал хоть немного простыни обратно, в голову пришло осознание собственной позы. Он прыснул от смеха, а потом поёжился в нетерпении. Захотелось, чтобы Хаяма быстрее разобрался со смазкой. Изуки даже украдкой провёл ладонью между ягодиц, потёр анус, расслабляя — и тут же был пойман за руку. Хаяма цокнул языком. — Блин, совсем немного осталось. Изуки повернул голову, положив щёку на футон. Хаяма держал в руках тюбик со смазкой. — На один раз хватит? — Должно, — Хаяма щёлкнул крышкой, повозился, а потом навалился сверху, тяжёлый, жаркий, и горячо выдохнул на ухо: — Вечером ещё купим. Изуки сам нашарил его кисть и поднёс к своим ягодицам, чувствуя, как от довольного смеха Хаямы и последующего укуса за ухо сладко тянет в пояснице. Хаяма гладил и тёр его анус, пока Изуки не потребовал прекратить над ним издеваться. Только тогда Хаяма скользнул в него пальцами — сразу двумя — и принялся поглаживать изнутри, придерживая под живот и то и дело проезжаясь ребром ладони по головке члена. Изуки считал, что Хаяме не обязательно было так осторожничать. Ему хотелось глубже, чтобы зубы свело от наслаждения. Он стал подаваться навстречу, и Хаяма мгновенно всё понял, наконец начал трахать его пальцами сильно, даже грубо, задерживая их внутри и периодически разводя. Живот Изуки от стал мокрым от собственной смазки, рука Хаямы — тоже. Изуки перехватил его запястье, вынул пальцы, не сдержав разочарованного выдоха. — Ты чего? — удивился Хаяма. — Не нравится? — Знаешь же, — Изуки приподнялся на локтях, посмотрел на него, облизнул губы, — что нравится. — Тогда?.. — А ты что — не хочешь? Презервативы у нас хоть не кончились? Хаяма ухватил его скользкими пальцами за подбородок и сорванно поцеловал. Сдёргивая с себя свободной рукой шорты с трусами, в перерывах между взаимными укусами он бормотал «не кончились», «хочу, конечно» и — совсем сбивчиво — «Шун, ты… блин». — Скорее давай, — выдохнул ему Изуки и не удержался, потянулся языком к правому клыку. Хаяма брал его несдержанно, быстрыми, сильными толчками, мял ягодицы, вцеплялся в бёдра — снова синяки останутся. Изуки перестал сдерживаться, застонал рвано: любил, когда Хаяма становился таким. Жадным, совсем диким. Хаяма лёг на его спину, сжал зубами плечо. Подхватил под грудью руками, распластал под собой. — Ко-та-ро… — ритмично вздрагивал Изуки. Страшно хотелось прикоснуться к члену, но Хаяма своим напором не давал нормально двигаться. Изуки так и кончил, не притрагиваясь к себе. С Хаямой внутри него, сверху него, его руками снизу — Хаямой везде. Кончил так сладко, что на глазах выступили слёзы, и он весь сжался — и сжал Хаяму в себе. Хаяма тоже застонал, впиваясь зубами в плечо ещё сильнее, совсем больно. И кончил следом. Когда они вытерлись углом простыни, Изуки не дал Хаяме довольно растянуться поперёк футонов. Он притянул его к себе, обхватил ногами за пояс, прижался крепко и полез покусывать губы. — Мало целовались, — объяснил он, скользнув языком вдоль подбородка к уху. Втянув в рот мочку, он прикусил и её. — Что, — Хаяма, смеясь, потёрся носом о его плечо, зализал отчётливый след укуса, потом поднёс к губам одно из перебинтованных запястий и поцеловал его, — ещё разок? — Да, — даже не подумав, кивнул Изуки. — Давай.