Страсти Владимира Путлана

Он обожал его. Обожал целиком и полностью. Искренне, страстно и безнадежно. Владимир всегда был Олегу примером для подражания – примером сильного и успешного владыки. Но однажды случилось то, после чего Олег понял: он пропал. Это случилось на официальной встрече, когда ему повезло посидеть рядом с Владимиром. Тогда он почувствовал его запах. То, как он двигался, дышал, жестикулировал, как говорил! Фантастика, это была просто фантастика! И огонь, что вспыхнул в его груди, не оставил больше места ни для чего другого. С того дня Олег решил посвятить свою жизнь ЕМУ, владыке Путлану. Он стал для него путеводной звездой и единственным объектом вожделения. Вот только… как же ему, обыкновенному депутату соседней страны, коснуться существа столь божественного? Царьков не знал, но был готов ради этого на все. Женщины. Было много женщин. Все они были с короткой стрижкой и низкого роста. Все они драли его в жопу страпонами. Это помогало угомонить бушевавший в чреслах огонь, чтоб дожить до следующего дня, но было не достаточно, чтоб почувствовать хоть тень удовлетворения. Все, что оставалось Царькову – это кричать о своей любви к Путлану везде: в каждом интервью, на каждом канале, в каждой записи фейсбука и твиттера. И потому сейчас, стоя перед дверью кабинета своего кумира, Олег не мог поверить в реальность. Все сложилось крайне удачно для него, но этой удачи не было бы, не старайся он все это время! Теперь его не волновали ни недавние побои и унижения, ни возможные последствия. Ему нужен был только он. - Проходите, - сухо сказал Владимир со своей властной каменной маской. Он сидел на мягком кожаном кресле, держа в руках поводок, на другом конце которого сидел голый Виктор – когда-то самодовольный король собственного небольшого королевства, не сумевший удержать власть. А теперь он был жалок, истинно жалок. Но… Владимир оказывал ему честь, вытирая об него ноги, и Олег завидовал даже этому. - Здравствуйте, - неловко улыбнулся Царьков, закрыв за собой дверь кабинета. - Присаживайтесь, - все так же холодно сказал Путлан. Олег робко опустился в кресло… а через минуту обомлел от счастья: ничего не говоря, Владимир расстегнул ширинку и достал из нее маленький, но гордый член. - Соси, - спокойно приказал правитель. И Олег, словно сорвавшись с цепи, блаженно упал на колени. Упал с таким блеском в глазах, будто только что узрел явление ангела. Коснувшись пальцами члена Путлана, Царьков замер. Он просто не верил, что достоин этого… но приказы Великого Правителя не обсуждались. И он коснулся головки губами – робко, смакуя. Владимир не проронил ни стона, но Олег почувствовал, как его кумир слегка вздрогнул. Решив, что он на верном пути, депутат провел по члену кончиком языка… а потом обхватил ствол губами и принял его в свой рот. После этого все было как в тумане. В сладком, розовом тумане. Раз за разом Царьков сжимал кольцо тонких губ вокруг твердого как сталь члена, чувствуя полостью рта и языком его переполненные густой кровью вены. Это было ярко, божественно, невероятно, восхитительно сладко! А потом на язык брызнуло оно – драгоценное семя Правителя. Прищурившись от удовольствия, словно лижущий сметану кот, Царьков, смакуя, проглотил все, до последней капли. - Хороший мальчик, - проговорил Путлан… и, не дожидаясь пока Олег придет себя, властно развернул его и поставил раком, перекинув через стол. – Витя, подай смазку, - скомандовал Владимир. - Да, хозяин, - послушно кивнул тремя подбородками свергнутый царь, подавая своему господину заветный тюбик вазелина. Расстегнутые штаны быстро сползли на пол, и Царьков почувствовал холодный вазелин, нанесенный на колечко его ануса уверенным пальцем. А дальше… а дальше было чудо! Крики, стоны, восторг! Все это осталось в его памяти как сказка. Повторится ли она? Царьков не знал, но искренне этого хотел. Однако это было не главным. На первом месте – выполнить поручение Путлана и сделать все, чтоб его план прошел без сучка и задоринки. Он знает, что делать, и сделает все. Ради своего Господина. Ради того, чтоб преподнести ему столь желанный подарок… и получить взамен благодарность. А возможно – даже нечто большее, чем благодарность.