on the borderline of happiness

Это не то, что Хосок думал обнаружить в шкафу ранним субботним утром. Он только просыпается, двигает в ванную, разглядывает своё сонное отражение в зеркале, пока чистит зубы, а потом возвращается в комнату и лезет в шкаф за шмотками. Шарит на нижней полке в поисках пары одинаковых носков, а, когда находит, просто подымает взгляд: на него пялятся два блестящих тёмных глаза. Оу, думает Хосок, разглядывая загнувшегося в какой-то совсем нереальной позе чувака. У чувака рыжие растрёпанные волосы, падающие на глаза, и какое-то совсем дурацкое лицо. А ещё это шкаф Хосока и что здесь вообще происходит. Они смотрят друг на друга долгую минуту, а потом этот чувак как-то застенчиво, но очень широко улыбается. Хосок чувствует себя идиотом, но улыбка дёргает его губы в ответ. — Привет? У чувака неожиданно низкий и глубокий голос, он дёргает неловко ногой, пытаясь пристроить её поудобнее, и всё так же смотрит на Хосока. Это неловко, странно и самую малость пугающе, а ведь ничто не предвещало беды, сегодняшнее утро не должно было сильно отличаться от вчерашнего и позавчерашнего, и от сотен других, начинавшихся в семь вместе со звоном будильника, открытыми шторами и мятной зубной пастой. — Привет, — неуверенно тянет Хосок в ответ и чешет затылок. — А ты что вообще здесь делаешь? Чувак улыбается ещё шире, и кажется, что его лицо сейчас просто разорвётся напополам. Он поворачивает голову и по-рыбьи округляет глаза. — Я здесь живу. Хосок не может сдержать нервного смешка. — Но это мой дом. И шкаф мой, и полка моя. Я тут живу. Откуда ты вообще взялся? Чувак перестаёт улыбаться — вместо этого чуть надувает губы и становится похожим на ребёнка. — Я тут вообще-то всегда был. Хосок готов идти спрашивать родителей о своём неизвестном брате, прячущемся по шкафам. Он открывает рот, толком не зная, какой вопрос задать следующим, но этот чувак, рыжий, лохматый, чуть сонный придурок, выкидывает вперёд руку и, схватившись за дверцу шкафа, захлопывает её у Хосока перед носом. И это — ну совсем беспредел, серьёзно. Дверца упорно не поддаётся, когда Хосок пытается её открыть, от отчаяния он даже робко стучится в неё, на что получает только приглушённое хмыканье. Это даже не смешно, у него в шкафу заперся какой-то стрёмный незнакомец, кто он вообще, что ему нужно — Хосок почти начинает злиться. Он даже аккуратно пинает шкаф и прижимается устало щекой к прохладной дверце. Утро кажется безнадёжно испорченным. — Эй. Он, кажется, слышит чужое спокойное дыхание за дверцей и шорох ткани. А потом почти застенчивое: — Тебе джинсы или спортивные штаны дать? Чувака, оказываются, зовут Тэхён, и в квартире Хосока он на самом деле обитает достаточно давно, знает, где что лежит и хосоково расписание на день. Он знает всех его знакомых, приятелей, друзей, родственников, учителей — всех кого он видел или с кем разговаривал, находясь дома. В этом-то вся и фишка, от которой Хосока немного срубает, потому что, серьёзно, у него в доме живёт что-то вроде мелкого домашнего демона. Так Тэхён ему и представляется. Демоном. Домовым. Ким Тэхён, к вашим услугам и все дела. Он так говорит это "к вашим услугам" и закатывает глаза, что Хосоку хочется смеяться. Когда до него всё-таки доходит, что ему сказали, смеяться не хочется совсем. Тэхён занимает его шкаф и отказывается оттуда выходить, только глядит своими чёрными глазищами из-за вороха маек и футболок. Он был бы похож на диковатого рыжего кота, если бы был поменьше размером. Ах, если бы. Хосок бродит по комнате из угла в угол и то и дело бросает задумчивые взгляды на шкаф; Тэхён поджимает губы и зарывается лицом одну из его футболок. Это всё до безобразия ненормально — вот что думает Хосок, а сказать ничего толком не может. Он подходит к окну и, раздвинув жалюзи, выглядывает на улицу. Май заполняет город тёплым светом, шумом листвы и цветочными запахами, Хосок прячет от него свою аллергию и щурится на солнце, косящее в его комнату одиноким ярко-жёлтым взглядом. Что-то типа "эй, чувак, а не рехнулся ли ты?". Когда Хосок отворачивается от окна и открывает рот, чтобы предложить Тэхёну убраться, тот уже спит — свернувшись клубком на куче вещей, тихо сопит себе под нос. Он прижимает ладони к груди, и Хосок думает, что это самое болезненное, что он когда-либо видел. Он прикрывает дверцу шкафа и усаживается на полу, прислонившись к ней спиной. Тэхён во сне глубоко и ровно дышит, и совершенное, абсолютное спокойствие накрывает Хосока, словно мягкий тёплый плед. Он спросит его обо всём позже, скажет, чтобы Тэхён уходил и не принимал это на свой счет. Просто у Хосока зачёты и обидка на весь мир за проблемы с позвоночником, из-за которых он не может танцевать. А пока что — пока что он позволит ему побыть здесь ещё немного. Хосок открывает глаза, когда Тэхён царапает тихонько дверцу, словно кот, просящийся в комнату. Он вскакивает с места, отодвигает её в сторону — она скользит по желобу с мягким шуршанием — и смотрит обескуражено на Тэхёна. Тэхён совсем сонный и помятый, волосы растрепались и торчат во все стороны, словно ярко-рыжие языки пламени. Тэхён щурится лениво и улыбается краем рта — сходство с котом становится каким-то безумным. — Я долго спал? — спрашивает он, сминая в пальцах хосокову любимую футболку. — Нет. Не знаю, — Хосок лезет в карман за телефоном. — Я сам уснул, — он зачем-то пожимает плечами. — Два часа. Тэхён как-то странно фыркает, уткнувшись лицом в сложенные ладони, и невольно Хосок хмурится. — Что? Тэхён косит на него чёрным блестящим взглядом, в котором разве что черти не скачут, и улыбается: — Отличный сегодня день. У него настолько хитрая и добрая морда, что Хосок чувствует, как слабеют натянутые у него в голове струны. Это может и ебануто, и нереально, и наверняка Тэхён какой-то дико артистичный грабитель, но всё-таки. Хосок гогочет в голос. Они проводят одиннадцать часов просто таращась друг на друга и изредка обмениваясь репликами. Хосок чувствует себя идиотом, но ему это по-своему нравится, потому что Тэхён такой же придурок. Хосок не понимает, что думает о нём: просто с Тэхёном легко, а ещё он страшно раздражает, и это непонятно, нелогично и все дела. Хосок предлагает ему вылезти из шкафа, но Тэхён отчаянно мотает головой, и этого хватает; у них обоих тут какие-то совсем странные странности. Тэхён говорит о том, что хосоков полосатый носок, потерявшийся ещё месяца так два назад, лежит за стиральной машинкой, молоко в холодильнике прокисло ещё вчера вечером, а в среднем ящике на кухне завелась моль. Он хлопает пару раз в ладоши, словно пытаясь её прихлопнуть, а потом затихает и вдруг кажется очень усталым и больным. Хосок идёт на кухню и ставит чайник; и пока вода кипятится, заглядывает в третий ящик, в холодильник, принюхиваясь к пакету с молоком, и за стиральную машину. Не то чтобы его сильно удивляет такая осведомлённость Тэхёна о том, что творится в его доме. Не то чтобы Тэхён не говорил про демонов и домовых. Может быть, всё это не так уж и странно. Хосок заваривает две чашки чая, относит их в спальню, вручая одну Тэхёну, и падает на кровать, едва не проливая чай на себя. Тэхён прижимается губами к краю кружки, но не пьёт. — Это мой дом, — говорит он зачем-то, голос глухой и тихий, и Хосок опять не понимает. Тэхён выбирается из шкафа, только когда Хосок начинает откровенно зевать и заваливаться на бок. Он аккуратно сползает с полки и долго стоит на месте, не решаясь сделать шага. На хосоков удивлённый взгляд он улыбается и пожимает плечами, потом добавляет: — Просто чувствую себя неуверенно. Тут слишком просторно. Оу, думает Хосок и забирается под одеяло. Тэхён проходится вдоль шкафа, смотрит на себя в зеркальную дверцу и, покачав обречённо головой, забирается обратно. Сворачивается клубком, прижав колени к груди, и смотрит на Хосока из темноты — только глаза блестят. Хосок откровенно устал от этого дня. Он длинный и глупый, а ещё выбивающийся из его ритма жизни своей совершенно обыденной ненормальностью. Проснуться бы завтра утром — отдохнувшим и бодрым, и чтобы никаких Тэхёнов, никаких шкафов и часов, наполненных чем-то, чего здесь быть не должно. Хосок закрывает глаза, Хосок чувствует себя не грустным и не раздражённым — это просто какая-то мешанина усталости и сонного, ленивого спокойствия. Хосок чувствует себя человеком, уставшим удивляться, и бесконечно скучающим, когда кто-то показывает ему свои фокусы. Это ощущение — та ещё противная жесть, и больше всего на свете Хосок в этот момент хочет просто стать привычным собой. Он укрывается одеялом с головой, прижимает руки к груди — туда, где мягко и ровно бьётся сердце — и вспоминает, что не вылил испорченное молоко. Следующим утром он заглядывает в шкаф, но Тэхёна там не находит. На полке — измятые, ещё хранящие тепло тэхёнового тела вещи. Хосок выбирает рубашку и джинсы, долго возится, выбирая между серыми и чёрными трусами, и не чувствует ни удивления, ни разочарования, ни облегчения. Он застёгивает пуговицы одну за другой, а спокойствие — вчерашнее, тяжёлое — ложится между тканью рубашки и телом, словно вторая кожа. Хосок заходит в ванную и чешет перед зеркалом непослушные, растрепавшиеся с ночи волосы. Он ни о чём не думает. Он разглядывает пару тёмных волосков в умывальнике, а потом вновь поднимает взгляд на своё отражение. Какого-то хрена на него смотрит Тэхён. Смотрит, стоя на потолке. Босыми ногами по белой штукатурке. Рыжие волосы свисают с головы, они похожи на блестящие водоросли. Лицо кажется каким-то странным с этого угла, а вот взгляд всё тот же — внимательный. Хосок сосредоточенно собирает волосы по умывальнику. Тэхён за его спиной переминается с ноги на ногу, видимо, ему неудобно стоять на потолке босиком. Он разглядывает себя в зеркале, вертит головой из стороны в сторону и говорит: — Отлично выглядишь. Хосок на автомате отвечает "спасибо". Тэхён говорит, что живёт здесь уже лет тридцать. Ну, то есть да, он не девятнадцатилетний пацан. И на самом деле даже не тридцатилетний. Хосок лениво завтракает: у него сегодня в планах были яичница и вкуснющий ягодный йогурт, но перехвативший его Тэхён сейчас довольно карябает дно баночки ложкой, сидя под столом. Вселенская несправедливость. Хосок запихивает бумажник в задний карман джинсов, в передний — мобильный, цепляет кеды и вертится перед зеркалом; Тэхён косит на него из-за двери в ванную, и у него на лице такой искренний восторг, что Хосок как-то теряется. — В чём дело? Он прислоняется плечом к стене и складывает руки на груди. Тэхён будит в нём что-то злое и неприятное, и это странно, потому что Хосок привык быть хорошим со всеми. Может, это как-то оправдывается тем, что Тэхён нашёлся в его шкафу и делает странные вещи? — Я не выхожу наружу, — улыбается Тэхён и пожимает плечами. Дверь тихонько поскрипывает, когда он приоткрывает её, высовываясь в коридор по пояс. — А, — тянет Хосок, и это, в общем-то, единственное, что он может сказать. Он выходит из дома, думая о том, что этот парень, Тэхён, он не такой уж и странный. Хождение по потолку и стенам, любовь к замкнутым пространствам и неопределимый возраст — это ведь не так плохо. Хосок покупает молоко и йогурты — четыре баночки с разными вкусами. Себе и Тэхёну. Смириться с тем, что у него в доме живёт новый, незнакомый и совершенно непонятный чувак, оказывается неожиданно просто. Тэхён умеет исчезать ровно тогда, когда к Хосоку заглядывают родители, он не двигает вещи в доме, только изредка позволяет себе находить завалявшиеся мамины серёжки, хосоковы ручки или убирать крошки с обеденного стола. Он говорит, что у Хосока очень уютный шкаф, и ещё улыбается застенчиво так, и это на самом деле подкупает. Хосок учится правильно дышать и улыбаться чуть дружелюбнее, изредка балует Тэхёна всякими вкусностями и отдаёт ему в шкаф плед, позволяя свить там что-то вроде гнезда. Тэхён принимает всё со странным восторгом и совершенно дурацкой, искренней благодарностью — и Хосоку стыдно за то, что он чувствует себя к нему как-то не так. Тэхён не плохой и не хороший — большую часть времени его вообще не существует. Он не очень разговорчивый, а Хосоку, который привык заполнять паузы бесконечным потоком бессмысленной болтовни, говорить с ним сложно. Может, потому что они слишком мало знакомы и Хосок просто чувствует себя зажатым. Может, потому что они живут в совсем разных плоскостях — Хосок учится в универе, а Тэхён профессионально подмечает всякие мелочи и прячется по углам. Может, они на самом деле не должны были никогда пересечься. Он говорит это Тэхёну: — Я не должен был тебя увидеть, — и Тэхён улыбается, кивая лохматой головой. — Просто я так захотел. Четыре дня — и Хосок не узнаёт почти ничего. Тэхёна на самом деле невозможно увидеть, если он того не хочет. Он свободно перемещается по дому и, кажется, даже может проходить сквозь предметы. И разгуливать по трубам и проводам. Иногда Хосоку становится интересно, во что он вообще вляпался. Тэхён сливается с его ритмом жизни, подстраивается под обстановку в доме и настроение, он изменяется каждый день, словно расплывается, растекается, а потом приобретает новую — более совершенную — форму. Хосок отпускает струны совсем, распускает все верёвки и просто пытается плыть по течению. Избавиться от Тэхёна он не может — пробовал выставить его на порог, только закончилось это грустно и неприятно: Тэхён хватался за плечи и плакал, свалившись на пол в коридоре, — а сейчас просто не хочет. Это удобно — иметь его под рукой. Он добрый и отзывчивый, а ещё по-странному весёлый. Он улыбается, и это словно вирус — Хосок тоже хочет улыбаться. Иногда получается. Тэхён говорит, что это наверняка его аура и именно поэтому Хосок чувствует себя таким потерянным — они тут оба расплываются на границе двух миров, и это большой стресс и все дела. А ещё Тэхён чешет затылок, посмеиваясь, и говорит, что не знает, что из этого выйдет. Он не умеет читать и писать, зато отлично справляется с цифрами. До Хосока не сразу доходит, но шмотки, которые таскает Тэхён — его старые пропавшие футболки и домашние штаны, пропавшие хрен знает когда. Тэхён виновато улыбается, когда ловит его взгляд, и даже успевает пробормотать сдавленное "извини". Хосок берёт его за руку, тащит к себе в комнату и, усадив на кровать, забрасывает одеждой; Тэхён смотрит задумчиво, и в уголках его улыбчивых губ собирается грусть. Он прижимает к груди хосокову футболку — простую чёрную — и склоняет голову к плечу. Он говорит: — Спасибо, — и неожиданно, Хосок чувствует себя намного лучше. Пограничное состояние — всё-таки та ещё хрень, но даже к ней можно привыкнуть. Тэхён провожает Хосока на учёбу по утрам — когда захлопывается входная дверь за родителями, он выползает из какого-нибудь угла и, крадучись, пробирается на кухню. Сидит, смотрит, как Хосок мешает в тарелке хлопья или готовит бутерброды — и это привычно и по-своему приятно. Он совсем похож на кота повадками: держится чуть на расстоянии, но в редкие моменты становится потрясающе ласковым и послушным, и по этому поводу Хосок тоже испытывает смешанные чувства. Отсутствие Хосока дома Тэхён переживает без проблем, наверняка бродит по дому, проверяет, ищет, а поздним вечером падает к нему на кровать и кутается в покрывало, пока Хосок возится с домашкой или обжимается с ноутбуком. Тэхён задаёт вопросы о том, что творится снаружи и никогда — про самого Хосока. Об этом странно задумываться, но Тэхён наверняка знает о нём всё, что только можно. Ещё страннее то, что Хосока это не беспокоит. Он думает, что Тэхён не может покидать пределы дома совсем, но понимает, что ошибся, когда видит повисшие в воздухе аудитории губы, словно вырезанные из журнала. Губы улыбаются и говорят голосом Тэхёна: — Привет. И: — Они меня всё равно не слышат. Я посижу с тобой. Хосок пожимает плечами, а потом кивает. Сказать как обычно нечего. Потом Тэхён объясняет: выходить он за пределы дома может, но только по частям. Звучит жутковато, но это совершенно безболезненно. Правда, очень страшно, добавляет он, поникая плечами. Хосок улыбается и, притянув его к себе, ободряюще хлопает по спине. — Так скучал по мне, Тэхён-а? Тэхён смеётся, его грудь и плечи трясутся, и Хосок понимает, что это первый раз, когда он видит его смеющимся. Они смеются вместе. Хосок отлеживается в ванне, когда с потолка свешивается Тэхён и пристально его разглядывает. — Ты никогда не видел меня голым? — улыбается Хосок. Тэхён запрокидывает голову и прикрывает глаза; кадык чётко проступает под кожей. — Чаще, чем ты думаешь. Хосок брызжет в него тёплой водой и хлопьями пены, а потом тэхёново лицо оказывается так близко, и они таращатся друг на друга, словно герои "Параллельных миров". Тэхён смотрит на него сверху вниз, а потом опускает руку и проводит пальцем по воде, гоняя по её поверхности мелкую рябь. Хосок съезжает по стенке ванны, вода бьёт по щекам и подступает к самому носу. Тэхён прикасается влажными пальцами к его лбу и, едва двигая губами, произносит: — Я не чувствую запахов. Плохо различаю звуки и вижу. Но я очень сильно чувствую, понимаешь, — Хосок зажмуривается и кивает. Тэхён треплет его по волосам и уходит. Тэхён оставляет дверцу шкафа приоткрытой и весь вечер улыбается Хосоку странной, почти зачарованной улыбкой. Когда Хосок забирается под одеяло, Тэхён соскальзывает со своей полки и приземляется рядом на кровать, двигает ближе, так, что их колени соприкасаются. Хосок думает о том, что Тэхён всё чувствует острее и глубже. И по тэхёновому лицу может сказать: он думает о том же. Они сидят молча, просто наблюдают друг за другом; Тэхён покачивается из стороны в сторону и смотрит хитро, а потом хватает Хосока за запястье и склоняется над ним, волосы падают на лицо. — Хосок, — зовёт Тэхён, и тот хочет позвать его, чтобы убедиться в том, что это не сон, что они не потерялись на какой-то изнанке мира. Тэхён прижимается к его губам своими, давит мягко и нерешительно, а потом как-то странно выдыхает, и от этого тихого "ах" Хосока пробивает дрожь. Тэхён сжимает крепко пальцы на его запястье, хватает зубами за губу, а Хосок чувствует себя таким придурком, таким вдохновлённым, таким счастливым. Это кружит голову: запах Тэхёна — что-то совершенно домашнее и уютное, хочется уткнуться лицом ему в шею и уснуть — его неровное тёплое дыхание и неуверенные прикосновения ледяных ладоней на хосоковой шее. Хосок не отвечает, не размыкает губы, только смотрит на зажмурившегося, словно от страха, Тэхёна — и это самое лучшее, что он когда-либо видел. Тэхён отстраняется, делает несколько глубоких вдохов-выдохов и сворачивается клубком под боком у Хосока. Вид у него совершенно довольный — и безумно усталый. — Ты не суккуб какой-нибудь? — спрашивает Хосок, и Тэхён посмеивается, уткнувшись носом в одеяло. — Нет, дурак вообще какой-то. Хосок кладёт ладонь ему на макушку и несмело поглаживает, Тэхён едва слышно бормочет что-то и бодается. Это так по-детски и мило, что Хосок в очередной раз теряется рядом с ним. — Я не знаю, что будет потом. Я же говорил, — голос Тэхёна звучит глухо и неожиданно отчаянно. Хосок кивает. — Я помню. Он не думает, что дальше будет проще или лучше — будет по-новому. Тэхён цепляется за его пальцы и прижимается к тыльной стороне ладони мягкой щекой. В любом случае, это не так уж и плохо.