Его чувства

Писалась история под песню: Kelly Sweet – Eternity, ею же и вдохновлялась ~ Ты была из тех девушек, которые запоминаются на всю жизнь. Оборванные колготки, спутанные волосы, глаза, жирно подведенные черным, и полные карманы слов, прошивающих мое сердце, как пули. Даже на вид ты была легкой, словно сотканной из ветра, танцующей под дождем в нелепых желтых берцах… Я любил твои ссадины, количество коих неизменно увеличивалось с каждым твоим визитом ко мне. Касаться их - пальцами, губами, ресницами - и только представлять, как трепещет твое сердце. Только ты могла подкрасться ко мне сзади и закрыть прохладными ладошками мои усталые глаза, уводя за собой в милое местечко, где никто не сломлен. Ты умела впустить в мои легкие воздух, и иногда я боялся, что ты однажды упадешь от изнеможения, если будешь так же продолжать спешить жить. Думаю, я был застигнут врасплох вызванным тобою во мне чувством… Еще, когда я впервые увидел тебя среди множества совершенно белых, словно измазанных мелом лиц… Тебя, хрупкую, но уверенно смотрящую на меня, поющего со сцены. Я дарил людям наслаждение лишенными чувств, выдуманными словами, а ты ядом проникала в меня, одаривая малоизвестного певца прошивающим насквозь взглядом темных, блестящих в свете софитов глаз. Что для мужчины совершенство? Многое: завлекающая внешность, завидный характер, необыкновенная успешность. В тебе же не было ничего - и было все. Ты умела отвлечь меня от усталости, с тобой я никогда не был одинок… Я хотел тебя внутривенно, непрерывно, на всю жизнь. Когда ты стала частью меня? Точно не сразу. Я ведь был совсем другим, потушенным, пустым, безразличным. Я был оболочкой, а не душой, я был дымом, а не сигаретой… Был тенью, а не плотью, желающей тебя так сильно, что последние крепления с треском срывались, и я готов был овладеть тобою… тобой, шестнадцатилетней малышкой. Мне хотелось убежать от твоих проникновенных глаз, пухлых, совсем еще детских губ, которых не мог коснуться, останавливаемый табу: друзья. Но что важнее - я хотел сбежать от себя, потому что ты стала моей нервной привычкой. Делал бумажные кораблики и пускал по ручью, загадывая желание, чтобы эти смятые, жестокие и крайне опасные чувства исчезли. Бросал монетки во все фонтаны и долгими ночами рассматривал небо, выхватывая каждую падающую звезду. Я понял, что это бесполезно, тогда, когда случайно, проходя мимо твоего дома, услышал истошные крики и плач… твой плач. Одного этого звука хватило, чтобы последние удерживающие меня причины исчезли, чтобы понять, что ты - самое ценное для меня во всем этом мире. Я был поглощен страхом перед яростными глазами твоего пьяного отца, забыл, как дышать, да и воздух давно превратился в сухой песок, в шершавую гущу, застрявшую в моем горле. Я был испуган настолько, что ноги сначала отказали и прилипли к холодному, знавшему твое тело лучше меня, кафелю. Как много раз ты падала на него? Как больно тебе было ощущать появление очередной ссадины? От осознания того, что твои бесценные слезы насквозь пропитали этот пол, я хотел схватить лом и раздолбать его к чертям, разрушить этот настил и вынести по кусочкам прочь, подальше от ног ужасного человека, ежедневно топтавшегося по твоим слезам. От него, не осознающего твоей ценности… Я никогда не жалел, что схватил твою ладонь и почти твердо сказал, что никогда больше не отпущу. Помню твои чуть поджатые губы и капельку счастливые глаза с лукавой искоркой, принадлежащей только тебе. Он не стал останавливать нас, и ты не осталась дома. Ты последовала за мной и, казалось, я обрел желаемые крылья. Мне был двадцать один год, а тебе - всего неполных шестнадцать… Представляешь? Ты стала моим утешением, маленьким миром, таким уютным и манящим, что хотелось закрыться в нем и застыть навсегда, уснуть или умереть. Но я застрял в порочной петле, не желая обуздать себя. Эгоистично и невежественно я не давал тебе повода спастись, пожирал взглядом твои тонкие щиколотки, шумно сглатывал, улавливая яблочный запах твоего мыла, пересчитывал каждую прядь твоих коротких волос, так любивших развиваться на летнем ветру, проникающем сквозь окна в нашу квартирку. Пытался быть отстраненным и хоть чуточку безразличным, но одного твоего взгляда хватало, чтобы пробить любую мою защиту. В день, когда моя партия не удалась, я был особенно благодарен тебе. Тогда я заблудился в лабиринтах своей депрессии, признаться, с примесью от недостатка твоего тепла. Как чаша, заполненная до краев, я разливался горькой желчью, которой не было выхода. Склонив голову на руки и подперев спиной холодную стену, наверняка не единожды служащую туалетом для работников или посетителей злачного бара, я готов был выть словно волк от боли, раздирающей меня изнутри своими беспощадными когтями. В тот раз, как и всегда до этого, ты была там, на том концерте… видела мой позор и ссору с другими участниками группы. Как же я рад, что ты молчала и позволяла мне глотать соленые слезы, делая вид, что не видишь их. И хотя одного твоего вида было достаточно, чтобы придать мне сил и представить тебя живым щитом, отделяющим меня от всего остального мира… это было корыстно с моей стороны, как и то, что я воспользовался своей слабостью. Ты подошла так тихо, что я испуганно вздрогнул, ощутив невесомое касание твоих пальцев к своей щеке. Так нежно, как могла только ты, вытерла образовавшуюся влажную дорожку, и, присев на корточки, качнулась вперед, едва ощутимо прижавшись обветренными губами к теплой коже. Я застыл, не зная, что делать, что думать, что ответить… Смотрел на тебя широко открытыми глазами и живьем давил желание схватить в охапку твои хрупкие плечи и утопить в объятиях своих сильных рук. Как же странно, что ты не убегала, что продолжала вот так пробивать сооруженную мной стену таким иногда непонятным мне взглядом. Ссутулившись у стены, мы продолжали исследовать друг друга, молча, но все так же особенно, присуще только нам. Я тогда спорол очередную чушь, вызвав мимолетную улыбку на твоих губах, которая с каждой секундой перерастала в совершенно необыкновенный, громкий смех. Желтые берцы вдруг подхватились и унесли тебя прочь, кружа под начинающимся осенним дождем. Завороженно наблюдая, как умножающиеся мокрые капли жадно разбиваются о поверхность твоей бархатистой кожи, я глотал подступающую слюну, кусал губы до боли, пытаясь отрезвить медленно затуманивающийся рассудок. Когда капли начали проникать в ткань моей футболки, приводя в себя, время остановилось, и я подумал, что вот он - тот момент, когда я, возможно, мог бы получить от тебя больше, чем болевые стоны от исследующих твои ссадины моих губ. Позабыв обо всем, я сорвался с места, уже немного укравшего мое тепло, и тут же почувствовал, как пронизывающая дождевая влага проникает под одежду. Но отвлекаться было некогда, только тогда мое сердце с застыванием ожидало будущего, которое последует через одну, две, три секунды, тогда, когда я схватив тебя за нежное запястье с силой притянул к себе, касаясь губами твоих не единожды целованных множеством дождевых капель губ. Я помню застывшее на твоём лице удивление и широко открытые глаза. Ты никогда не позволяла мне касаться себя где-либо кроме мест, украшенных опухшими кровоподтеками. И теперь лишь молча наблюдала, как я отчаянно пытался стать тебе ближе. Мне казалось, что ты оттолкнешь, а потом накричишь на меня, исчезнешь навсегда, но ты лишь медленно скользнула влажными пальцами по моей разгоряченной шее, собрала ими капли дождя, размазывая по щеке и подбородку, заставляя отстраниться… - Дурачок… - прошептала ты и, закрыв глаза, легонько поцеловала кончик моего носа. Ты сорвала все мои маски, и я больше не желал их носить снова. Схватив тебя за руку, я несся вперед, подгоняемый эйфорией, а ты смеялась как дитя, подставляя бледное лицо освежающим каплям. Едва за нами хлопнула дверь, я застыл всего на мгновение, чтобы еще раз взглядом спросить тебя о том, чего так сильно желал. Но ты не смотрела на меня, ты стягивала свои сводящие меня с ума берцы, после чего расстегнула кожаную куртку, снимая и отбрасывая ее в сторону. Повернувшись, подошла ко мне и провела ладошками по насквозь промокшей рубашке. Ощущая твое тепло, я чувствовал, как сердце разбивается о грудную клетку, как шумит в ушах, как напрягается тело. Я проклинал все на свете, когда твои неловкие пальцы, расстегнув верхние пуговицы, прижались к моей ключице, ласково поглаживая ее. Судорожно сглотнув, я перехватил твою ладонь, чтобы отвести в сторону. Ты молчала и, казалось бы, просто верила мне, чем я поспешил воспользоваться. Не разрывая зрительного контакта, склонился к тебе, ожидая, пока ты привыкнешь к этой близости, и накрыл губами сильно пульсирующую венку на твоей шее, медленно спускаясь к плечу и губами стягивая лямку твоей легкой майки. Мне так хотелось быть нежным с тобой… Хотелось вынуть это чувство из карманов своей души и показать его: измятое, забытое, неизведанное… Хотелось подарить тебе, чтобы никогда больше, до самой смерти, ты не смогла забыть его. Я целовал тебя неспешно, просяще, давая шанс как оттолкнуть, так и ответить, но ты решительно шла мне навстречу, даже не думая отступать. Мне подумалось, что больше нет смысла искать причины и, наверное, поэтому я решительно подхватил тебя на руки, направляясь в сторону кровати. Я первым избавил тебя от одежды, жадно рассматривая обнаженное, зажатое от смущения тело и нервно мотал головой, закусывая губу и отгоняя бешеное желание сорваться. Все еще не могу забыть благоуханье твоей кожи, легкие стоны от моих поцелуев, твердость маленьких сосков и полные преданности глаза… Сердце безумствовало, подстрекая схватить тебя в охапку и сжать так сильно, как только бы я мог, но ты казалась столь хрупкой… Спешить не хотелось, тем более что трещина на плите наших дружеских отношений уже стала слишком глубокой. Тишина любовно играла с нашим быстрым дыханием, а мы все не могли налюбоваться друг другом. Облизав губы, ты развела ноги и поднесла ладошки к моему лицу. Блаженная улыбка застыла на твоем лице, а трогательный взгляд окончательно срубил меня под корень. Принимая вызов, я быстро спустился к твоим щиколоткам, одну за другой покрывая осторожными поцелуями, исследуя каждый сантиметр твоей кожи, наслаждаясь твоим голосом, тихо нашептывающим мое имя. Мне нужны были эти прикосновения, словно ими я подтверждал эту действительность, будто ими я доказывал самому себе, что ты теперь моя. Твои ладошки нетерпеливо потянули ворот моей рубашки, намекая, что она явно лишняя, и я послушно избавился от предмета одежды, склоняясь к тебе, накрывая твое волшебное, совсем детское тело своим. Твои ноги тут же оплели мою талию, притягивая ближе, прижимая напряженную твердость к жаждущей плоти. Внезапная мысль заставила меня ошарашенно замереть. Ты ведь была совсем невинна, шестнадцатилетняя малышка, не ведающая ни о чем. Сломленная желанием своего тела и моей близости… Правильно ли я поступал? Сквозной ток болезненными разрядами прошивал тело, требующее разрядки, но разум отказывался слушаться призывая прекратить. Я не мог позволить себе сломать твою жизнь — вот так… - Что ты делаешь? – хрипло прошептала ты, когда я, пытаясь перебороть себя, отстранился. – Нет, нет, нет… - Послушай… - начал было я, но твои губы смело закрыли мне рот, затягивая в сладкий, не лишённый страстности поцелуй. Удивленно моргая, я смотрел в твои затуманенные глаза и совсем опухшие от поцелуев губы. - Нет, даже не думай останавливаться… Я не прощу тебя, - громко произнесла ты, хватая меня за шею и снова притягивая к себе. - Но ты не понимаешь, тебе же всего шестнадцать… - К черту твои шестнадцать, просто прекрати строить из себя слишком взрослого, - закрыв глаза, ответила ты и с напором поцеловала меня чуть ниже подбородка, поспешно спускаясь к кадыку и груди. Я не мог сдерживать разрывающие меня чувства. Огненным вихрем они обжигали внутренности, разливались свинцом по всему телу и все-таки добрались до головы, напрочь отключая разум. Прошипев что-то неразборчивое, я с жадностью принялся ласкать твое тело, целуя ссадины, цепляя грудь и особо чувствительные точки. Ты отвечала так неистово, что мне хотелось просто рассмеяться, осознавая свое счастье. Подойти к часам и вынуть батарейки, будто это могло остановить для нас быстро бегущее время. Ты упрямо не давала мне ласкать себя, и, во избежание спешки, я быстро перевернул тебя на живот, мгновенно прижимаясь к идеальному хребту своими губами. Теплая, бархатистая кожа встречала мои касания возникающими розовыми следами от поцелуев, а ты дышала, блаженно закрыв глаза и жадно глотая воздух. Не разрывая цепочки из поцелуев, я спустился к твоим упругим ягодицам, невесомо проводя по ним языком и слыша твой удовлетворенный стон. Замечательно. Я напоминал себе своего рода маньяка, медленно осуществляющего все, о чем в тайне мечтал. И к счастью, моя жертва была так же поглощена мной, как и я ею. Напряжение в штанах становилось совершенно невыносимым, и я с особым облегчением избавился от них, вновь возвращаясь к тебе, замершей в ожидании. - Просто знай, - прошептал я, склонившись к твоему уху, - я по-настоящему зависим от тебя. Замечая, как ты удивленно моргнула, я мрачно поцеловал твою правую лопатку и слегка отодвигая ладонью ягодицу, вошел туда, где мы превращались в одно целое, единое, неразрывное. Я сделал это сзади, чтобы тебе было легче скрыть свою боль, чтобы мне было легче закончить начатое, потому что мне хватило бы одной капли твоей слезы, чтобы немедленно остановиться и больше никогда не прикасаться к тебе, боясь вызвать неприятные ощущения. Возможно, это было трусливо, но я обещал себе, что в следующий раз сделаю все идеально и увижу твои наполненные наслаждением глаза, а пока я был просто обязан заставить тебя забыть о терзающей низ живота резкой боли. Поэтому принялся нежно зализывать все еще не зажившие синяки и ссадины на твоей спине, отвлекая, уводя от первых ощущений, пытаясь не думать о болезненных стонах, срывающихся с твоих губ. Поцелуи – воистину сильная вещь.

***

Я отвел взгляд от окна, сквозь которое любовался твоим стройным телом в моей измятой рубашке. Ты развешивала свежевыстиранное белье на импровизированную сушку, сделанную мной. Это было так по-домашнему уютно и прекрасно, что хотелось верить в то, что счастливее нас просто не найти. Мое же счастье напоминало мыльный пузырь, большой и искрящийся, который мог в любой момент лопнуть то ли от звонка твоего отца, интересующегося, когда ты наконец вернешься домой, то ли от нашей очередной ссоры, которая все равно закончится постельными ласками. Так или иначе, я был полон энтузиазма, готов на все ради того, чтобы это время никогда не кончалось. Чтобы ты продолжала смотреть на меня, вызывать во мне неконтролируемые эмоции, дразнить и просто быть рядом. Чтобы ты всегда оставалась только моей.