Играть. Пока не надоест

День бесповоротно растворился в ночной дымке, коридоры замка наполнились запахом горящих свечей и суетящимися слугами, а тронный зал — многоголосым шумом нарядно одетых придворных. Присутствующие не сразу заметили тенью скользнувшую из дверей королеву-мать — бледную, как сама смерть, хромую, растрепанную и до невозможности напряженную. Она замерла у входа, вытягивая шею и всматриваясь в пеструю гудящую смехом толпу. Наконец, выхватив взглядом увлекшегося беседой герцога де Гиза, она сделала глубокий вдох и быстрыми шагами направилась к нему. Все это заняло не более нескольких секунд, а потому ее движение по тронному залу снова осталось незамеченным: в тот момент, когда Катерина накрепко впилась пальцами в кубок с вином, намереваясь осушить его еще до неминуемого ареста ненавистного родственника шотландской королевы, по залу громыхнуло: «Его Величество король Франциск», и все присутствующие повернулись в сторону коридора. Франциск вошел неторопливо, чем особенно досадил матери: она ожидала, что он ворвется едва ли не вихрем, еще с порога приказывая заключить де Гиза в казематах. Смакуя вино, Катерина замедлилась, когда до герцога оставалось всего несколько шагов. Франциск поравнялся с ней и замер немного в стороне, оставив солдат у входа. — Обыщи его, я уверена, что это он выкрал письмо у Марии, — прошипела королева-мать, обращаясь к сыну и кивая на герцога, который теперь выгнул бровь, умиленно кривя губы и кланяясь так, будто обвинения предназначались не ему. — Матушка, прекратите, — отмахнулся король, — герцог, — на лице молодого монарха засияла улыбка, — есть ли какие-то вести с полей? — Обыщите его! — повторила Катерина громче, позволяя голосу пропитаться самодовольством. Еще немного, и опостылевшее лицо охочего до власти герцога исчезнет из ее жизни, а вместе с ним и слишком опасный противник, желающий королеве-матери ничего иного как скорой кончины. Уж слишком глубоко в десятилетия зарыта их вражда, выросшая на желании использовать друг друга любой ценой. — Чего вы ждете? — Катерина двинулась в сторону герцога, будто желая указать стражникам верный путь, все еще не замечая, с каким удивлением и жалостью за ней наблюдают застывшие в тронном зале гости. Франциск внимательно смотрел на дядю своей супруги, ожидая ответа на обвинения или хотя бы какой-то реакции. Время, проведенное на троне, научило короля не бросать обвинений в тех, кому они не страшны; научило ждать. И он ждал. А Катерина уже готова была собственноручно обыскивать сложившего руки на груди и по-прежнему молчащего герцога. Ее сердце громыхало в ушах от близости победы — вот она, маленькая месть за давнюю обиду; вот она, расплата за то, как он поступил много лет назад, вот... Но губы де Гиза вдруг растянулись в широкой улыбке, и Катерина оступилась, едва не споткнувшись о подол платья. — Если Ваше Величество позволит, — герцог обогнул раскрасневшуюся королеву-мать и направился к ее сыну, — мои люди нашли это у одного из ваших советников, — в руках возник тот самый конверт, что Катерина по неосторожности и от безвыходности доверила невестке. Ее Величество открыла рот, чтобы осыпать оскорблениями забывшего свое место дворянина, но к ее ужасу Франциск лишь спокойно принял из рук герцога конверт, развернул и принялся читать. — К сожалению, Ваше Величество, — де Гиз бросил победный взгляд на Катерину, — письмо успели прочесть до того, как я вмешался. Если бы я только узнал об этой проблеме раньше... — он изобразил поклон, и Катерина сжала руки в кулаки, земля снова уходила из-под ног, голова кружилась: кто, кто успел прочитать ее послание, адресованное всего лишь одному человеку? Тому, кто мог бы ее спасти; но в чужих руках письмо вдруг становилось оружием против нее же. — И вы ожидаете, что вам поверят, герцог? Это ведь вы похитили письмо у Марии, вы... — голос Катерины звенел металлом; лжец... Проклятый лжец не мог и теперь выйти сухим из воды. — Мою племянницу едва не убили при нападении, — резко обернувшись к королеве-матери, герцог растерял всю свою учтивость, которую излучал еще мгновение назад. — Вы обвиняете меня в измене? Но мне кажется, Ваше Величество, что послание, написанное вами, как нельзя лучше указывает на того, кто при дворе более всех других неверен короне, — его голос понизился и перешел в тихое шипение. Франциск все еще молчал. Даже если герцог действительно организовал нападение на молодую королеву, доказать это не представлялось возможным. Он выказывал свою преданность короне, и лишь дурак или сумасшедший не поощрил бы в сложившейся ситуации такой поступок. Франциск протер лицо ладонью, будто желая убрать невидимый окружающим пот. Его губы едва заметно шевелились, он что-то бормотал, но разобрать слова не могла даже застывшая рядом стража. Катерина же распалялась — герцог не побрезговал ради своих целей подвергнуть опасности собственную племянницу. Впрочем, ничего меньшего королева-мать и не ожидала. Поток ее ругани оборвался тихим голосом короля: — Как вы могли, матушка... — он опустил письмо, нахмурил брови и уставился на Катерину, испепеляя ту взглядом. — Что вы наделали... Вы же сами себе подписали приговор. Теперь дворяне точно не отступятся. — Франциск, я... — она усилием заставила себя устоять на месте, внезапно осознав, сколько взглядов на нее устремлено. Желание обнять сына, ударить, уткнуться лицом ему в грудь и просто молчать — все это раздирало на части, и Катерина почувствовала, как по спине пробегает дрожь от того, каким чужим стал голос сына: — Проводите Ее Величество в башню, — вздохнул юный король, глядя в пол. — Замкните ее и не выпускайте ни под каким предлогом. Если понадобится, — он медленно поднял глаза на мать, — примените силу. Ступайте! — Франциск переглянулся с герцогом, одобрительно кивнул и быстрыми шагами удалился в свои покои, опасаясь, что мать устроит сцену специально для него. Катерина затравлено огляделась вокруг; кончики пальцев рук похолодели и вспыхнули огнем, во рту пересохло. Она все еще не верила, что ее сын с такой скоростью превращался в своего отца... Королева-мать поежилась от этой мысли. Он, сам того не понимая, разрешил солдатам делать с ней все, что им заблагорассудится, прикрываясь ее будто бы сопротивлением. О том, сколько дворцовых стражников нескрываемо ненавидело ее, Катерина сейчас старалась позабыть хотя бы ненадолго — не позволить страху и уже почти клокочущей в горле панике победить. Потому что способность мыслить здраво все еще могла спасти. Королева-мать сглотнула и резко подняла руку ладонью вперед; стражники замерли совсем рядом, позволяя Ее Величеству покинуть тронный зал с достоинством. Франциск же все ускорял ход, пока, оказавшись наедине с самим собой, не стал бежать по коридору. Ему слишком сильно хотелось скрыться от своих поступков и от всего того, что происходило вокруг. Уже достигнув заветной двери в свои покои, юный король остановился отдышаться. Схватился за голову. Он постепенно становился таким, как его отец, во всех безумных, жестоких смыслах этого явления. И это пугало. Теперь у него не было иного выбора, кроме как казнить собственную мать за то, о чем он и сам, возможно, со временем задумался бы. Но самым страшным казалось то, что, подобно всем тем вельможам, которых Франциск ненавидел еще несколько месяцев назад, он готовился нарушить собственные законы. Отмахнувшись от мрачных мыслей хотя бы на несколько мгновений, он с любопытством и умилением рассматривал мирно дремлющую в постели супругу. На ее бледной шее красовалась повязка, а губы были почти белы, но Мария казалась расслабленной. Почти счастливой во сне. — Ты здесь, — промурчала она, едва приоткрыв глаза, когда Франциск сел на край постели. — Я рад, что с тобой и с ребенком все в порядке. Не представляю, что сделал бы... — он начал было распаляться, но одернул себя и продолжил очень тихо: — Я нашел письмо матери, теперь мне ничто не угрожает, не беспокойся, — Франциск едва ощутимо поцеловал лоб супруги и встал, удаляясь к окну. — Что теперь с ней будет? — Мария перевернулась на спину, глядя вслед мужу. — Я не знаю, — опустил плечи тот, занеся письмо над полыхающей свечей, но не спеша отдавать бумагу огню. — Полагаю, нет смысла сжигать это теперь, когда все мои советники прочли... Если бы ты сожгла это тогда. Сразу... — Франциск вздохнул и отложил изрядно помятый лист бумаги. — Если бы твоя мать не написала его, наш ребенок не оказался бы сегодня в опасности, — спустя какое-то время обиженно выговорила Мария, прижимая ладонь к животу. — Прости, — Франциск вернулся к постели и аккуратно уложил голову супруге на живот. Кудрявые волосы легли на светлое одеяло, и на несколько долгих минут в покоях наступила тишина. — Я не могу так, — прошептал король, не отрывая головы от одеяла, — не могу так с ней поступить, как бы ни убеждал себя. Не могу позволить им сделать это с моей матерью. Даже если она виновна, не могу. Она моя мать. Мария устало улыбнулась и прошлась ладонью по волосам супруга. — Я знаю, ты сделаешь все от тебя зависящее. Только прошу, не подвергай себя чрезмерной опасности, Франциск. Ты нужен мне, ты нужен Франции, — она погладила щетину у него на подбородке и уложила руку ему на лоб. — Боюсь, остался лишь один способ, — выдохнул он и рывком поднялся на ноги. Этот способ ему не нравился, и все его существо вопило против. Но мать не оставила ему путей к отступлению... И пока Катерина, оставленная без книг и любых канцелярских предметов, изо всех сил сминала в кулаках простыню, пытаясь успокоиться, забыть унижение, через которое ей пришлось пройти, и заставить себя уснуть, в игру оказался втянут тот, кого Катерина предпочла бы не видеть никогда. Баш. Робкий стук в его дверь вырвал бастарда из плена плотских утех, и он, все еще переводя сбившееся дыхание, кивком головы велел сидевшей на его коленях девушке прикрыться. Но за дверью никого не оказалось. Лишь свернутый вчетверо листок бумаги. Баш развернул письмо, бегло просмотрел написанное и криво улыбнулся: после всего, что произошло между ними с Франциском, он не мог не радоваться просьбе брата. В последний раз взглянув на подпись, Баш поднес листок к свече, уничтожая единственное свидетельство уязвимости короля: тот просил увезти из замка его мать, королеву-мать Катерину Медичи, над которой теперь висела слишком реальная угроза смерти. Увезти и спрятать так, чтобы не нашел никто — и чтобы даже сам Франциск не догадывался о ее местонахождении, ведь когда о побеге станет известно, королю необходимо будет с полнейшей достоверностью вести поиски... Это будет не так уж сложно. Легко даже. Удача сама шла в руки — Баш бросил на тарелку почти догоревшее письмо и натянул рубашку. Когда вечерние сумерки едва подобрались к замку, все было готово. Баш бесшумно поднялся в башню, на несколько секунд замерев на последней ступени, а затем решительными шагами приблизился к стражникам у входа в камеру. — Что делает бастард... — начал было первый, когда вдруг получил оглушительный удар по затылку. Второй стражник подхватил тело, едва заметно кивая Башу, и тот протянул ему мешочек монет. Двери в камеру незамедлительно открылись. — Ты... — выдохнула Катерина, едва Баш переступил порог. Смесь гнева и предчувствия чего-то недоброго заполнили ее грудь, не позволяя дышать ровно. — Что тебе здесь нужно? Я же просила никого не впускать... Стража! — голос зазвенел в тишине особенно громко. Королева-мать приподнялась на кровати, будто бы собираясь и вовсе встать, но вдруг замерла, разглядывая непрошеного гостя. Ее ушей уже достиг слух о примирении братьев, и ей оставалось лишь гадать, как так вышло, что ее сын — ее король — готов был простить бастарду и попытку завладеть его троном, и даже почти удавшуюся женитьбу на его же невесте. — У нас мало времени, — быстро проговорил Баш, уже роясь в горе одежды Ее Величества. — Скоро стража сменится, нужно поспешить. Катерина не пошевелилась. Ощущение, что вот-вот произойдет что-то непоправимое, снова пробежало дрожью по позвоночнику и оцарапало горло мгновенно похолодевшим дыханием. — Что ты себе позволяешь? — после некоторой паузы прошипела она, когда Баш швырнул на кровать дорожное платье и теплую накидку. — Убирайся! Стража! — наконец, она встала с кровати и сделала несколько шагов в сторону продолжающего хозяйничать в ее камере бастарда. Не понимая, что происходит и почему охрана пропустила наглеца в камеру, Ее Величество все прочнее оказывалась в объятиях страха. — Стража! — закричала она как можно громче, пятясь теперь назад, подальше от Баша. — Стража! — Нам нужно уходить, — коротко отозвался тот, не обращая внимания на вопли королевы-матери и не переставая бросать на кровать ее вещи. — Все уже готово... Вы не знаете, — добавил он упавшим голосом, поджал губы и поднял голову, впиваясь взглядом в собеседницу. — Он вам ничего не сказал, да? В ответ Катерина растерянно покачала головой, перестав наконец пятиться и на несколько мгновений сменяя раздражение искренним непониманием. Замешательством. Впрочем, стоило Башу объяснить ей цель своего визита, как королева-мать разразилась еще более отчаянными криками о помощи и даже попыталась выбежать в незапертые двери. Баш схватил ее за руку, останавливая у самого порога, в шуме брани растворился звук едкой пощечины, оставившей на щеке бастарда кровавый след. — Отпусти, — змеей прошипела Катерина, силясь вырвать руку из железной хватки и ударить еще раз. Баш провел ладонью по разбитой щеке и сильнее сжал запястье Ее Величества, устремляя взгляд на ее пальцы — кожу рассек перевернутый камнем внутрь перстень. Конечно. Баш сжал зубы — на несколько секунд в камере воцарилась тишина, а из головы бастарда окончательно исчезли тлевшие угрызения совести. Пусть он выбрал не самый приятный для королевы способ спасения, но она не заслуживала даже такого. — Это ты, — вдруг выдохнула Катерина, вводя его в замешательство. Она попыталась вырваться с еще большей силой. — Ты убил его и теперь пытаешься убить меня, — неуклюже вырываясь, она задела локтем кубок на столе, и тот рухнул со звоном на пол. Ее лицо резко покраснело от напряжения. — Чтобы никто не узнал правды... — ей удалось высвободить одну руку, и Катерина немедленно прошлась ногтями по лицу бастарда. — Ты убьешь меня, едва мы покинем замок! — мысль о том, что для ее спасения Франциск мог выбрать именно своего незаконнорожденного брата, не укладывалась в голове — нет, ее сын не мог, не стал бы так поступать. Тайно вывозить ее из замка, будто она преступница, прятать, скрывать... Не смог бы. Не посмел. Недавний страх перед вседозволенностью стражников теперь сменился другим, намного более осязаемым: если не Франциск послал к матери бастарда, тот наверняка хотел воспользоваться ситуацией и избавиться от нее. — Что ты сделал со стражей? — просипела она, захлебываясь собственным дыханием, но не переставая сопротивляться. — Нет! — Баш развернул Катерину спиной, крепче прижимая ее к себе, чтобы она не могла больше его ударить. — Зачем мне убивать своего отца? Вас... — он выкрутил ее руки назад, — я еще могу понять. За мою жизнь вы едва ли сказали мне дюжину слов, которые не были бы оскорблением... Да остановитесь же вы на минуту и услышьте голос разума! — он встряхнул Катерину, с усилием подталкивая к брошенной на кровать одежде. — Если бы я хотел вас убить, стал бы заботиться о том, чтобы вы не замерзли? — Я тебе не верю, — Катерина перестала сопротивляться, и Баш ослабил хватку. — Франциск не мог... — она что было силы толкнула Баша и рухнула на кровать, пытаясь отползти подальше и дотянуться до спрятанного под подушками кинжала. — Ты так часто бывал у Нострадамуса, ты легко подменил флаконы на полке, и все это из-за шотландской девчонки. Все ради того, чтобы она досталась тебе, — Баш ухватил Катерину за ногу, не давая отползти слишком далеко, и потянул на себя, едва не завалившись сверху. — Я не позволю тебе убить и Франциска! — в борьбе они оба соскользнули на пол. — Времени больше нет, — наконец, Баш снова завладел ситуацией: перехватив обе руки Ее Величества, он дернул ее вверх, поднимая с пола. Стража вот-вот должна была смениться, и тогда... Баш криво улыбнулся сам себе. В чем-то Катерина была права — он готов был на все ради той единственной, которую любил. Мария... С этой мыслью он скользнул руками к шее все еще сопротивляющейся женщины. — Вас обвиняют в убийстве короля. Вас сожгут, Катерина! Сожгут и не предложат быстрой смерти, — время слишком быстро превращалось из союзника в злейшего врага, и убеждать королеву теперь уже было некогда. Баш мысленно выругался: если бы она пошла с ним добровольно, ему было бы легче. Всем им было бы легче, теперь же она просто не оставила ему других вариантов. — Не сопротивляйтесь, и вы почти ничего не почувствуете, — он сдавил горло Ее Величества, и в глазах той сверкнул ужас. — Любая другая смерть будет милосерднее, — она задрожала, чувствуя, как по венам растекается невероятная слабость. Сонливость. Бастард крепче прижал тело Катерины к своему, чтобы подавить ее хаотичные попытки вырваться, плавно перешедшие в конвульсии; она все еще боролась, и от этого лишь страдала больше. Наконец, крики и брань перешли в хрипы, сопротивление сошло на нет. Пальцы, до белизны впивавшиеся в запястья Баша, ослабли, и королева-мать безвольно повисла на его руках. Из уголка рта засочилась слюна с кровью. Бросив взгляд на по-прежнему открытые двери камеры, Баш резко опустил Катерину на кровать, позволяя ей на несколько мгновений уткнуться лицом в покрывало и оставить на нем красноватые пятна. Он тяжело вздохнул — жена его отца никогда не стремилась сделать чью-то жизнь хоть чуточку проще. Сбросив теплую одежду с покрывала на пол и отшвырнув ногой в сторону, он накинул на Катерину одеяло, коконом заворачивая ее тело. За окном окончательно стемнело. Еще раз проверив выход и найдя там оглушенного стражника, щедро облитого вином своим более корыстолюбивым сослуживцем, Баш с раздражением взвалил королеву-мать через плечо и медленно двинулся вниз по лестнице. Все могло бы быть проще, если бы итальянская купчиха не была такой мнительной. Дьявол бы ее побрал. Под покровом ночи Баш выскользнул из замка в конюшни, заплатил еще несколько монет дозорному и скрылся в чаще леса.