...И мы умрем в один день

Губы трясутся, дыхание сбито. Тлетворный запах крови заставляет задыхаться. Тонкие пальцы снимают повязку с глаз, и… *** Последняя битва с Бьякураном оказалась не такой, как вы того хотели. Сил было не достаточно для победы, даже прославленные кольца Вонголы не помогли. Мафия уже не та, Бьякуран переделал её под себя. И Вонгола не смогла защитить этот мир от изменений. Даже в полном составе – Гокудера, Ямамото, Сасагава, Хибари, Ламбо, Мукуро и их босс Савада – ничего не смогли сделать с Мильфиоре. Джессо и его шесть погребальных венков оказались сильнее. Да, битва была изнуряющей, никто не желал сдаваться. Война велась по всем фронтам, но Бьякуран сделал то, чего никому ещё не удавалось. Он уничтожил их изнутри, морально, опустошил их сердца, забрав на тот свет самое дорогое, что у них было, - семью. Киоко, Хару, И-пин, Дино, Хром, родители, друзья, возлюбленные, даже Вария, он уничтожил все это. В итоге оставив от Вонголы только семь хранителей. Отчаявшись, словно неживые, они пришли на последнюю битву, не неся в себе никакой надежды, с пустыми сердцами и обжигающей жаждой мести. *** Савада понимал, что просто так Бьякуран их не убьет, но то, что Джессо будет настолько сумасшедшим? Привязав босса побежденной семьи к стулу и засунув ему в рот кляп, он заставил наблюдать, как его подручные издеваются над остальными хранителями Вонголы, как подвергают их пыткам до того момента, пока они не умрут. В большом подвале, а может, и не подвале. Тсуна не знал, где находился, ибо это была очень большая комната без окон, с высоким потолком, украшенным люстрой, на которой медленно таяли свечи, чей воск, словно слезы, разбивался о каменный пол. На столе, распотрошённый, словно какая-то игрушка, лежал уже неживой Ламбо. Его лицо было искажено гримасой невыносимой боли, а губы искусаны в кровь. Бедный ребенок до последнего старался не кричать, но выдержать, как скальпель режет по живой плоти, было непросто, и все же садисты из Вайт Спелл заставили Бовино орать от боли. Он кричал, но ни единого слова о пощаде не вылетело из его уст. - Чего же ты, Тсунаеши-кун? – над ухом звонко прозвенел голос Джессо, - это только начало, все самое интересное тебя ждет впереди, смотри, - он повернул голову Савады в сторону, и взгляд босса встретился с черными сильными, решительными глазами. Хибари Кея был изнеможён, кровь сочилась из многочисленных ран, но этой гордости во взгляде он так и не потерял. Он едва мог идти собственными ногами, переломанными во многих местах. Двое парней в карнавальных масках подтащили и приковали его к большому деревянному стулу. Сильнейший из хранителей, он не зря заслужил это прозвище. Когда к его тонким длинным почему-то не тронутым при избиении пальцам подставили холодные острые иглы, вмиг стало понятно, почему они пожалели его руки. Когда иглы одна за другой входили под пластины ногтей, он не издал ни звука. Мышцы его лица вздрагивали каждый раз, когда молоток резко вводил тонкие иглы, но больше никаких эмоций. Зубы скрежетали от невыносимой боли, с губ стекали капли крови, но Хибари так и не проронил ни звука. Даже смерть он принимал со всей своей гордыней. И, может, их победили, но они не сдадутся, даже смерть перед их лицом - ничто. Он так и умер, глядя пронзительным взглядом в лицо своего босса. Умер от болевого шока. Тсуна же, не отрываясь, смотрел на своего хранителя Облака, на его последний подвиг, последние минуты жизни. Обещая встретиться с ним на том свете, ведь клятва, что они дали друг другу, обязательно свяжет их, но на небесах ли? Фантазии Бьякурана не было предела. Он был опьянен своей победой настолько, что сошел с ума. Даже собственные подчиненные смотрели на него с опаской, когда он высказывал, каким именно способом собирается убить очередного хранителя. - Ну, что же ты, Тсунаеши-кун? Почему в твоем взгляде ещё столько решимости? Ты все ещё надеешься на чудо?! Его не будет! Никакого чуда не произойдет! – он сорвался на крик. - Страдай, Тсунаеши-кун! Я хочу увидеть боль и отчаяние в твоих глазах от невозможности помочь и спасти своих друзей! Ну же, ну же, - он заглянул в его глаза, - ну же, не расстраивай меня!!! – увидев всё тот же вызывающий гордый взгляд в ответ, Джессо знаком приказал ввести в комнату следующего хранителя. Правая рука Вонгола Дечимо – Гокудера Хаято. С разбитых в кровь губ все ещё слетали резкие оскорбления в адрес Мельфиоре на смешанных японском и итальянском языках. Даже когда подрывника уложили на деревянный крест и вбивали колья в руки, когда распятое тело поднимали и приставляли к груди нож, он продолжал проклинать всех, кто посягнул на честь Вонголы, на свободу, а особенно маньяка, который захотел захватить мир. Бьякуран на это просто мило улыбался. - Дечимо, простите, что ухожу раньше Вас. Это непозволительно, и на том свете Вы можете наказать меня, только не появляйтесь там слишком рано, - он перевёл взгляд с Тсуны на Бьякурана, - затянуться в последний раз хоть дайте. - Да пожалуйста, - один из подручных подошел и засунул ему в рот недогоревший окурок сигареты, - знаешь, а я передумал. Если мы распяли тебя, как Иисуса, то почему бы не проткнуть тебе сердце колом, как это делали с вампирами? Поняв мотивы босса, паренек в маске убрал нож и взял в руки кол и молот, который уже был испачкан кровью Хибари. Савада отвернулся, не желая смотреть на происходящее. - Ну, уж нет, смотри. – Схватив за подбородок, Бьякуран насильно повернул его обратно, - смотри, как эти псы гибнут из-за тебя. Как они жертвуют своими жизнями ради этой игры в мафию, ради этих придуманных связывающих вас уз. Можешь проклинать меня, ненавидеть, желать убить, но все это ты. Это ты убиваешь их моими руками. Это ты собрал их в семью и потащил за собой. Ты, ты и только ты виноват в смерти каждого из них. Поэтому прежде, чем проклинать меня, прокляни и возненавидь себя самого, Тсунаеши-кун. Сердце Савады дрогнуло в тот момент, когда сердце его хранителя Урагана остановилось. Остановилось навсегда. Но он не позволит ни одной слезинке пролиться, он не будет сожалеть об их смерти. Ведь это был их собственный выбор. Они сами пришли на это поле боя, готовые поплатиться собственной жизнью. Но, даже понимая это, повторяя себе эти слова, его сердце изнывало от невыносимой боли. Каждая смерть его друга, его хранителя была, будто его собственная. Он умирал вместе с ними, но оставался жить. Взгляд босса не дрогнул, когда Джессо собственноручно издевался над Такеши, протыкая того разнообразными мечами, приговаривая, какой же сладкий аромат был от дыма из особняка Варии, когда он поджёг его вместе с ещё полуживыми телами секретного отряда Вонголы. Как долго сопротивлялся Скуалло, и как отказался Занзас от предложения вступить в Мельфиоре, за что и получил пулю в лоб. Тсуна никогда не забудет этот решительный и смелый взгляд Рёхея, когда его поставили перед Гола Моской и расстреляли, превратив здоровое накаченное тело молодого парня в фарш. После была небольшая передышка. Джессо, похоже, сам устал от этих «развлечений», отчего удалился, предварительно завязав Саваде глаза. Но он отчетливо слышал, как в комнате происходило какое-то движение. Стучали молотки, будто сколачивая рядом деревянный дом или, может быть, гроб, он не знал что, повязка была слишком темная, ничего невозможно было разглядеть. Сердце бешено отбивало ритм, и казалось, что ещё немного, и оно может сломать своим напором ребра и разорвать грудь. Его внешнее состояние, холодные глаза, пронзительный взгляд и спокойное лицо, очень отличались от того, что происходило внутри: все пылало огнем, разрывало на части и жаждало мести. Губы трясутся, дыхание сбито. Тлетворный запах крови заставляет задыхаться. Тонкие пальцы снимают повязку с глаз, и… И страх в момент охватывает все тело и душу. Нет, Савада знал, что это произойдет, но он и правда надеялся на какое-то чудо. Но чудеса кончились, осталась лишь суровая реальность. В паре метров от него красовалась виселица, которую можно было наблюдать в старых книжках про пиратов. Запах свежей древесины смешивался с кровью и гарью восковых свечей, непроизвольно вызывая тошнотворное ощущение в горле. - Ну, что, Савада Тсунаеши-кун, - хоть и не видит, но чувствует, как губы Джессо растянулись в отвратительной улыбке. – Он последний из твоих хранителей. Вы - всё, что осталось от Вонголы. Смотри. Смотри внимательно, не отводя глаз, как твой последний друг лишится жизни! Мукуро, хоть и был слегка помят, был не настолько изранен, как остальные, что дает подозрение на то, что всех хранителей держали в разных камерах. Деревянная лестница, построенная наспех, как, впрочем, и все сооружение, противно заскрипела, стоило ступить на неё. Гордо подняв голову, Рокудо шел навстречу своей гибели. Цепь, сковавшая руки и ноги, лязгала при каждом шаге, создавая угнетающее напряжение неминуемого конца. Только если бы, если бы он хоть чем-то смог сейчас помочь хранителю. Но он не может. Не может даже пальцем шевельнуть, лишь умоляюще смотрит в нежные разноцветные глаза. Смотрит, вспоминая тепло объятий человека, что стоит перед ним. Проклиная судьбу за то, что однажды свела их, и благодаря за это одновременно, он неотрывно смотрит, пытаясь все сказать глазами. - Эй, Бьякуран, у меня ведь есть последнее желание, не так ли? – все с той же игривой ноткой в голосе спрашивает Мукуро. - Хм, ну, если ты этого хочешь, то конечно. – Предвкушая что-то веселое, разулыбался Джессо. - Тогда я хочу в последний раз услышать голос своего Босса, не важно, что он скажет, назовет нас глупцами или лучшими друзьями, но… - Хорошо, - нагибается и снимает кляп. Палач подходит к Рокудо и накидывает ему на шею посмертный галстук, злорадно при этом ухмыляясь и толкая в сторону пропасти. Савада хотел бы многое сказать, многое спросить. Он хотел бы поблагодарить его за то, что дал ему то, чего он не мог желать, поблагодарить за то светлое время и нежные чувства. Он хотел бы накричать на него, за эти глупые действия, ведь сколько Савада не отговаривал и его и всех остальных хранителей, они все равно пошли с ним на верную гибель. Он хочет много сказать ему, но времени так мало, а слов так много. И как все это выразить так кратко, но понятно?.. - Тсуна, - Рокудо со всей нежностью взглянул на боса и улыбнулся, пытаясь приободрить, - Тсуна, я… - Я люблю тебя! - вскрикивает хриплым голосом Савада, ему больше ничего не пришло в голову кроме этих слов, ведь этой фразой можно выразить все. Все то, что он хотел сказать ему. С эти словами пол под иллюзионистом проваливается, шея издает небольшой хруст и ломается под тяжестью собственного тела. Слезы непроизвольно скатываются из глаз, а в голове проносится вся жизнь. Все те приятные воспоминания, что довелось провести, находясь рядом с этим человеком. И отчего-то все обиды кажутся сейчас такими незначительными и глупыми, время таким быстрым, а слова недосказанными. Но с этим уже ничего нельзя поделать. Только рыдать навзрыд от боли потери, с невозможностью вытереть собственные слезы. Взгляд падает на окровавленные трупы людей, которых гордо называл своими хранителями, которых считал лучшими друзьями, с которыми клялись защищать друг друга во что бы то ни стало. Защищать друг друга и семью, честь, гордость и принципы, по которым жили. Но все это рухнуло в один день. В один сегодняшний день. Больше никто приветливо не улыбнется при встрече, не будет спорить по пустякам, угрожать забить до смерти, просить сладостей и, главное, больше никто не обнимет и не будет шептать на ушко смущающие слова любви. - Простите, - произносит шепотом, оглядывая друзей. – Простите все… - Они не слышат тебя, Тсунаеши-кун. Никогда не услышат. - Знаю. Я всё это знаю! – срывается. – Ну что, доволен? Доволен тем, что сделал мне больно? Доволен, что убил всех врагов?! Доволен?! Ты, жалкое подобие человека, не знающее ни жалости, ни гордости, ни уважения к проигравшим! Ты этого хотел? Ты доволен тем, что получил?! А, Бьякуран?! Ты рад? Горд за себя? Ты, ты… – на мгновенье замолкает, успокаиваясь. – Ненавижу тебя, проклинаю. - Я ведь уже говорил, что прежде чем проклинать меня, для начала прокляни себя. – Подходит и, присев на корточки перед Савадой, цепляет его за подбородок и стирает слезы. - Свою вину я чувствую в полной мере. Я уже проклял себя. Давно. В тот момент, когда Реборн впервые пришел ко мне в дом, я проклинаю себя с того самого дня. - Я рад это слышать, - губы растянулись в притворной улыбке. - Да, я доволен. Доволен, что убил всех, с кем ты был связан, всех, от кого ты зависел, всех, кто зависел от тебя. А знаешь почему? – он привстал и прислонился к ушку Савады, - потому что я им завидовал. Ещё не зная тебя, но будучи наслышанным, я хотел заполучить тебя. Я хотел, чтобы ты принадлежал только мне, Савада Тсунаеши. И они были не против. Они были настолько глупы и отважны, что только и говорили о том, чтобы я не трогал тебя. Что я могу издеваться над ними как захочу, но тебя должен оставить в живых. И я пообещал им это. Глупцы. Они идиоты, которые не ценят собственную жизнь. Хоть я и предлагал им взамен убить тебя, но их не остановить, они наотрез отказывались. И я понимаю их, я поступил бы так же. И ты поступил бы так же, я прав? – тонкими пальцами от подбородка провел к губам, но Тсуна дернулся в сторону. - Я думал, что смогу заполучить тебя, освободив от сцепляющих, оковывающих тебя уз, но, похоже, мне это не удастся, несмотря ни на что. Джессо схватил обеими руками тонкое горло Савады и стал сжимать его. Тсуна смотрел тяжелым, сильным взглядом, показывая, что хоть Бьякуран и выиграл битву, хоть он и убил всех близких ему людей, но саму войну он проиграл. Ему так и не удастся заполучить того, что он жаждал. Даже если запереть птицу в золотой клетке, она никогда не будет петь и в итоге умрет, желая обрести свободу. Сильнее сжимая горло, перекрывая поток кислорода, Джессо коснулся губ Савады. - Я люблю тебя. Люблю сильнее, чем все они, запомни это. Тсуна уже терял сознание от нехватки воздуха, проживая последние секунды. Еще раз окинув помутненным взглядом своих хранителей, он остановил взгляд на Мукуро. С последним вздохом слезы скатились по щекам. – Люблю настолько, что отпускаю к ним…