Срывая покровы

Сначала были сны. Жаркие, мокрые, грязные. Тихие вздохи, соленые капли на висках и стоны. Длинные пальцы, комкающие белоснежные простыни, просьбы и рваный ритм – один на двоих. Снова и снова. Потом был стыд. Всепоглощающий, мучительный, не оставляющий ни на секунду. Выжигающий внутренности, превращающий воздух в кислоту. Он опять, и опять, и опять просыпался от собственных стонов, трогал себя – там, и кончал, представляя. И снова напивался, сбивал костяшки пальцев в кровь, пытаясь заглушить стыд и перестать думать – думать о том, что снов теперь недостаточно. «Я буду гореть в аду». «Прости меня, Господи» - думал он, обещая себе, что никогда – нет – никогда больше не... Но сны не оставляли его. Потом мелькнула мысль – страшная, шальная. «А что, если…? Что, если поддаться соблазну?» Он отмел ее сразу же, слишком ужасными могли быть последствия. Кот бы его никогда не простил. Он мучился. Снами, стыдом, пониманием того, что он никогда – никогда – не получит желаемого. Боль и ревность опутывали его, словно стальными прутьями, сжимая грудь раскаленными тисками, не позволяя дышать. Он отмалчивался, мог неделями не говорить почти ничего, рыдал, как девчонка, когда его никто не видел. Он надеялся, что все пройдет. Однажды утром он проснется и почувствует – все. Отпустило. Но время шло, а ничего не менялось. И вдруг все решилось само собой. *** Он возвращался с очередной попойки – теперь они случались все чаще – и увидел какую-то тень в переулке. Неизвестно зачем, – должно быть, алкоголь сыграл свою роль – он последовал за ней. Шел по узкой тропинке, то и дело спотыкаясь и хватаясь за стены. Собирался уже повернуть назад, но услышал женский смех, показавшийся знакомым. Чистый, радостный. Он лился звенящим ручьем, и Физик замер. К смеху девушки примешивался еще один. Мужской. Хриплый, низкий – алкоголь мгновенно прилил в голове, а кровь – к паху. Вдруг стало душно, и Физик, не осознавая своих действий, подбежал к парочке. Грубо схватил девушку за руку и отпихнул. «Проваливай. Быстро!» - прозвучало четко и точно, будто язык не заплетался только что. Она смотрела во все глаза, а потом рванула с места и побежала, не смея ослушаться столь грозного на вид парня. Вася, конечно же, ничего не понял. Только открыл рот, чтобы потребовать объяснений, как вдруг Физик прижался к нему и поцеловал. Не давая оттолкнуть, держа за руки – еще чуть-чуть, Кот, немножко – он терся об него, дышал рвано – через нос - и почти скулил. Прошло 10 секунд, или минута, или целый час, и Сергей оторвался от теплых губ друга. Отпустил его, посмотрел испуганно, прошептал онемевшими губами – «прости» и убежал, не разбирая дороги. Вернулся он только к рассвету. Завтракать не стал и сразу же отправился в спальню. Раньше он думал, что ему плохо – теперь понял, что ошибался. Стало только хуже. В тысячу раз. В чертову тысячу раз! Желание только усилилось. Но дело было не в этом. Главное – он потерял брата. Конечно, можно все исправить, сказать, мол, спутал по пьяни с девкой – глупость, но Кот бы поверил, захотел бы поверить. Можно было бы обратить все в шутку. Если бы не та фраза. «Как давно я этого хотел, братишка, как давно». Нельзя было этого говорить. Теперь точно все пропало. Вася вошел без стука, у него всегда имелся запасной комплект ключей от квартиры друга. Закрыл за собой дверь, сложил руки на груди, посмотрел серьезно. И захохотал. Смеялся долго, надрывно, громко. Вдруг замолк. «Давно?» - Физик знал, что тот имел в виду. «Годы». «И я» - тихо, но уверенно. Сергей не сразу понял. Думал, ослышался. Думал, показалось. Но друг улыбнулся, и тут он почувствовал, будто в его груди взорвалось маленькое солнце. Казалось, воздух закончился, а по спине побежали мурашки. Он улыбнулся неуверенно, вскочил, обнял Ваську и тоже рассмеялся. Они так и стояли, вцепившись друг в друга, не отпуская. Смеялись, бормотали всякое и целовались до умопомрачения. Теперь было можно. И плевать на общественность, на друзей – они все равно ничего не узнают. И на Господа плевать. Пусть они потом будут гореть в аду, но сейчас – их время. Они слишком долго ждали. В комнате словно звенели золотые струны, воздух наполнился чем-то теплым и мягким. Это было счастье. Чистое, незамутненное. Их счастье.