No cut play

Знаете, какое детство самое ужасное? Счастливое детство. Лухану очень повезло так думали все соседские мальчики и девочки, когда он гордо приходил в садик с новыми самыми лучшими машинками. Лухана бережно оберегали от жестокости мира, и он наивно полагал, что облака из сахарной ваты, а бездомных псов не бывает. Он начал что-то подозревать, когда вкусные бабушкины пироги с яблоками и корицей перестали хрустеть так, как раньше, потому что самой бабушки не стало. И он долго смотрел на сахарные облака и пытался увидеть, на каком из них сидит его бабушка, потому что ближе неё у Ханя никого не было, потому что родители, занятые своими делами, оставили его на волю толп нянек и ворчащих учителей. Лухан сидит на сочной зеленой траве под палящим солнцем и вертит жестянку в своих руках. От нее отбиваются солнечные лучи и слепят мальчика, но он все равно смотрит. Потом откладывает банку, и перед глазами пляшут какие-то странные круги. Лухан несколько раз моргает, счастливый и очень довольный своим открытием: зрение возвращается через пару минут. Вокруг него много интересного, но это его дом, его сад, следовательно, каждый клочок земли уже изведан. Лухану всего десять лет, и ему до одури хочется свободы. Совсем, как в фильме про пиратов – чтобы морской воздух в лицо и по волнам собственное судно. Но все, что он сейчас имеет, это стертые коленки, грязную футболку, за которую точно влетит от матери и емкость для мыльных пузырей. Он дует сильно и чувствует себя волшебником, когда в воздух поднимаются радужные мыльные шарики. Лухан думает, что было бы здорово надуть очень большой пузырь, залезть в него и улететь. Ему в спину хлестает ветер, принося запах морского бриза. В голове Ханя загорается лампочкой решение «сейчас», и он со всех ног бежит со своего двора. Скорее, так, чтобы никто не догнал. Сначала по улице вниз, потом направо, они не должны словить. Впитать в себя вкус свободы, стать самому ветром. Улететь. Скорее. Побег считается удавшимся, когда завернув в незнакомый двор, Хань не видит за собой погони. Теперь только он и огромный мир. - Кто ты? Этот вопрос внезапный, если учитывать, что Хань считал, что во дворе никого нет. Но под тенью огромного дерева он видит мальчика, примерно своих лет. - Я сбежал из дома, – спешит он похвастаться своим подвигом. Глаза у мальчика темные, и он выглядит так, словно из фарфора сделан. Прикоснись, и пойдут трещины по нежному телу. - Подойди ко мне ближе. Лухан повинуется, и сам он – загорелый и живой, чувствует холод от нового знакомого. - Как тебя зовут? - Сэхун, – но почему-то Лухану показалось это странным. Он бы назвал мальчика Каем, и это имя точно отображало бы то, что он видел – холодная статуя, вылепленная самими божествами, а на дне взгляда - снега. Взор его полон мудрости, и казалось, что где-то в нем проглядывает старик. - Пойдем в дом. Тут очень жарко. Сэхун берет его за руку, и прикосновение такое же холодное, как и имя. Лухан смотрит на уходящее солнце, как оно золотом своим разливается по двору, и ему не хочется в душный дом, он только обрел свободу. Но Сэхун тянет его упорно, и Хань повинуется. Они сидят в его комнате, жуют мороженое. - Зачем ты убежал? По небу плывут огромные тучи, и Лухану кажется, что в воздухе пахнет дождем. Он-то точно знает зачем, но как объяснить? - Потому что я одинок? Звучит неубедительно. У него есть мама и папа, целый дом прислуги и ни одного друга. Взрослые слишком глупые, чтобы постоянно объяснять им, почему ты съел зубную пасту и, конечно же, получил за это. Тяжело объяснить, что он ненавидит своих учителей, которые свершают ужасное преступление, каждый раз отбирая его драгоценное время летом, когда так хочется побежать к холодной реке и словить как можно больше жаб. Они не слышат, как ночью поют сверчки и как это интересно - собирать светлячков в банку. Взрослые очень глупые и жестокие. - Тогда, оставайся со мной. Лухану не хочется, потому что мальчик, так похожий на фарфоровую куклу, тоже хочет забрать его свободу. Он это чувствует нутром. Ему нужно скорее бежать подальше, потому что они будут искать. За окном небо тяжелеет на глазах, голубизна его тонет в огромных тучах, ветер обрывает листы с деревьев, кружит в воздухе, в дом просится. - Куда же ты пойдешь, сейчас гроза будет. Оставайся. С этими словами Сэхун прокручивает ключ и просовывает его в щель внизу, так, что теперь они оказываются взаперти. Лухана пугает происходящее. За окном гремит гром, и по его щекам начинают литься слезы. Хань не понимает, откуда они и почему именно он плачет, и, наверное, лучше было бы побить этого непонятного мальчика, который смотрит на него совсем безучастно. - Отпусти, меня искать будут. Сэхун наконец-то улыбается и говорит что-то о том что «конечно же будут». Он идет в другой конец комнаты, спокойно достает лист бумаги и начинает рисовать заплаканного Ханя. - У тебя глаза, как у бездомного пса – такие же грустные и такие же красивые. А когда ты плачешь, то не становишься от этого уродливее. Странно, никогда прежде еще не встречал подобных тебе. Сэхун рисует, сосредоточенно и бесконечно долго, а потом отпускает бедного пленника с огромной неохотой, он чувствует, что Лухану хочется обратно в свою клетку и пока не время его оттуда забирать. И Лухан пронесет воспоминания своего плена и фарфорового мальчика через всю жизнь. Вторым воспоминанием, которое Лухань забрал с собой из детства, была дружба с Кёнсу. Он казался тихим ребенком, вобравшим в себя мудрость мира. Он копошился на заднем дворе своего дома с таким видом, словно ищет захоронение Тутанхамона. Именно ему взбрела идея отыскать мумию в доме старушки Ким. Его теория базировалась на одном факте: она слишком стара для того, чтобы быть живой, к тому же никогда не выходит на улицу, от чего по городу поползли слухи, что ее дом полон привидений. Мальчики не придумали ничего лучше, чем полезть в дом на рассвете, когда темные силы разлетаются по своим склепам. Только они не знали, что старушка Ким не мумия, хотя очень сильно на нее походила. Она жила в пыли своих воспоминаний, которые сейчас казались уже не ее прошлым. Ужасный пожар десятки лет тому назад навсегда изуродовал ее, от чего она перестала ходить и всегда надевала вуаль, покрывающую лицо. Она не выходила из дома, потому что боялась реакции людей. И только ранним утром, когда весь город спал, она подставляла лицо под утренний ветер, прикасалась ногами к холодной росе и чувствовала, как молодеет. В мире, где не было никого, кроме нее, она становилась красивой девушкой, какой была раньше. Только этим утром ее увидели Лухан и Кёнсу. Она не испугалась, просто смотрела Лухану прямо в глаза, жадно пила его красоту и почти молила, чтобы он не кричал. А Лухан стоял молча, смотрел на дно глаз мумии, и его пробирал страх, потому что там он увидел…другую девочку, душу которой замуровали в этом ужасно изуродованном теле, навсегда, и не вырваться ей, томиться вечность. Лухан стоял и плакал только от одного осознания, как той девочке там живется. Его глубоко потрясла та встреча. Кажется, тогда Лухан в последний раз сел в трамвайчик ребенком. Он понял, что его подловили, подставили и наглым образом пихнули из уютного мира детства в какой-то более жестокий и несправедливый мир, где много горя и бездомных псов. *** Когда Лухан вырастает, ему приходится прятать детские воспоминания за толстой шкурой цинизма. В его жизни появляется Крис (кстати заметить, Ханю все так же везло со знакомствами) и заставляет забыть о том, что когда-то Лухан был прилежным мальчиком. Лухан, в принципе, получает то, что так давно хотел сам – пример того, как он хочет поступать со своей уже взрослой жизнью. Восемнадцать лет кажутся чем-то запредельным, и в ушах снова стоит шум волн. Он в очередной раз сбегает из дома, и в этот раз, ему кажется, что навсегда. Потому что так больше жить невозможно - его хотят запереть в золотую клетку, стянуть горло галстуком и посадить в мир больших дядь и теть. - А поехали в Корею? Это предложение совершенно внезапно появляется в голове Криса, скорее всего, говорил он несерьезно, но Лухана было уже не остановить. Они уехали, понятия не имея, что им делать дальше. По иронии судьбы у Криса нашелся какой-то непонятный тип, у которого они могли бы перебиться первое время. И когда Лухан покидает родной Пекин, он чувствует, что мир вокруг меняется, больше становится, шире. И вернуться может заставить только отец, если приедет, свяжет и отправит бандеролью обратно. Но отцу проще отречься от непутевого, неблагодарного сына. Лухан знает, теперь он сирота. Где-то в дороге теряется его последняя детская непосредственность, и только облака почему-то по-прежнему ватные. Сеул большой и незнакомый, рычит непонятным языком, и Лухан как-то сразу становится меньше, его запал и уверенность в себе пропадают. Только огрызаться судьбе стоит совсем по-взрослому, раз уж он решился стать взрослым. Они попадают к тому самому знакомому Криса, и квартира больше напоминает притон, нежели убежище прилежного студента. Впрочем, Лухану все равно. Он наблюдает со стороны, пытается быть не с ними, но Крис там, а значит и ему нужно, потому что Лухан верный друг, потому что Крис не испугался разделить с ним эту участь. И в один из водоворотов дней, дверь этого Содома открывается, а за ней появляется что-то очень хрупкое. Так думается Лухану. Это что-то представляется Мином. И Лухан долго смотрит ему в глаза и не может понять, что это воплощение чистоты здесь делает. Мин создает впечатление прилежного мальчика и никак не вписывается во весь бедлам, что творится вокруг Ханя. Мин – своеобразная черная дыра. Лухан думал, что все обойдется, он как минимум не интересен этому мальчику. А значит все нормально. Но Мин притягивает. Сильно, неизбежно, так, что хочется пересчитать звезды в его глазах и нырнуть внутрь Галактики. - Они считают меня странным, – Мин садится на ручку кресла совсем рядом с Луханем. - Ты похож на Лиса из сказки о Принце. Мин улыбается очень красиво, слегка приподнимая уголки губ. Лухан смотрит на это и идет за очередным стаканом чего-то алкогольного. Лухан готов уже заламывать руки и кричать о том, что счастье ему в этом мире не светит. Мин из тех, чья любовь во всем своем уродстве кричит: "Сиди пока что рядом, дыши, считай удары сердца, просыпаясь, утыкайся в шею. Я добрый, я дам тебе погреться от чувств, которых у меня нет". И потому Лухан убегает на улицу, чтобы не видеть перед собой раскосых глаз, нарисованных росчерком черной туши. Он дает себе возможность к бегству, пока это еще возможно. Лухан в том возрасте, когда любовь - проверенное средство для грусти, похудения и быстрой смерти. А привычка как курение: здоровью - вред, а мозгу - травмы. Всего раз увидел и надо же, какие глубокие переживания вызвал в нем этот лисенок. Лухану впору любить все и вся, потому что хочется почувствовать, зашить впечатления под кожу, знать что живой, если болит. Он максималист по жизни и, скорее всего, все равно полезет туда, куда не стоит. Но когда Лухан возвращается в квартиру, Мина нет. И он облегченно вздыхает, потому что все то, что сейчас было, ему только показалось. И эта встреча станет вакциной и не вызовет тревог в дальнейшем. Лухан ложится спать и видит цветные сны, а на утро взъерошенный и заспанный идет на кухню. За столом сидит Мин, в его руках кружка, над которой клубится дым. Он поднимает взгляд и очень ярко улыбается Лухану. А того сгибает чуть ли не пополам, и по телу разливается боль, пробираясь под ребра и напоминая что-то больше сердечное. - Миньшо? – у Лухана получается слишком нежно, слишком мягко выговорить это, словно шелк прошелся по коже. Мину очень нравится акцент Лухана и как по-новому звучит имя из губ китайца. Это мгновение делает Лухана счастливым. Ощущение боли и в то же время какого-то счастья. - Я всегда боялся клоунов, потому что их смех – сплошные слезы. Никогда не понимал, что смешного в том, что перед тобой плачет какой-то глупый человек. И глуп он не потому, что мозгов мало, а потому что такой добрый. И все смеются до упаду. Вот тогда я решил, что буду клоуном. Клоуном, который над всеми смеется. И мне говорили, что я с ума сошел. Мол, клоуны грустные, и смеются над ними. А я сказал, что я буду таким клоуном, который стоит посреди арены и хохочет во все горло. - И как? – хрипло говорит Хань. - Посмотри вокруг - эта квартира так часто полна дураками, над которыми я смеюсь. И ты один, с кем я разговариваю серьезно. Лухан смотрит на Мина, и не понимает, за что ему все это. - И я точно знаю, почему ты здесь, небось, в своем доме постоянно кашлял от пыли. И тебя не любили многие точно так же, как ты кого-то не любил. Сколько раз ты забывал тех, кто тебя отлично помнит, а когда тебе звонили, говорил: «Прости, я не принц»? Но мне кажется, ты поймешь. Я многое хочу тебе рассказать. Лухана что-то обжигает, и он ловит себя на мысли, что Мин его видит насквозь. И это страшно. Ему бы совсем как в детстве сесть на пол, закрыть уши руками и кричать: «Совсем ничего не слышу». Но у Мина голос приятный, хочется слушать, поэтому он садится совсем рядом с ним, готовый внимать. Мин наклоняется очень близко к лицу Лухана и совсем невинно хлопает длинными ресницами, вызывая в Хане холодок по спине. - Знаешь, для того, чтобы стать хорошим писателем… даже не так, чтобы стать лучшим писателем, нужно самому попробовать все, – он почти касается губ Лухана, и это совсем не то, чего ожидал от утра Хань. Он вытягивается по струнке и даже не думает ударить Мина за столь откровенные намеки. Он сидит и ждет, пока Мин его поцелует, только вместо этого слышится мурлыкающий голос: – Только в одном беда, я не собираюсь становиться писателем. С этими словами Мин возвращается к своему напитку. Лухана чертовски злит поведение Мина, и он считает ровно до пяти, чтобы угомонить в себе желание выкинуть его прямо из окна. Какого хрена он вообще творит? Очень вовремя на кухне появляется Крис, и Лухан прожогом кидается на улицу. Он бродит весь день и не очень спешит обратно. Мин там, а значит, опять что-то может учудить, а Лухану этого не хочется, совсем не хочется теряться. А когда он возвращается, Мина нет. Не появляется он и на следующий день. Хань отмечает про себя длинные 7 дней, когда его сильно ломает и слишком много всего в голове, что отравляет горечью, которую никак из себя не вывести. В один из вечеров Лухан бредет на пустую баскетбольную площадку, освещенную одиноким фонарем. К уху тянутся тонкие нервы наушников, изолируя от мира, в котором Ханю нравится все меньше. Он пропускает момент, когда рядом с ним появляется Мин, аккуратно задевая наушники так, чтобы Лухан заметил его присутствие. - Мне стоит извиниться. – Мин мило кривит губы в улыбке. – Прости, пожалуйста. Лухан ничего не отвечает. Он все еще злится. - Я очень сильно люблю бездомных псов. Они даже умирают по-особенному - спокойно, без шума, без крика, приняв все, как есть, как будто им вовсе не страшно. У них огромное сердце, и они очень ранимы. И чаще всего у них в глазах читается: «За что?». А когда они умирают, то потом обязательно перерождаются в добрых людей. И вот когда я тебя увидел, то сразу же подумал, что ты похож на бездомного пса. - И потому решил пнуть побольнее? – Лухан выплывает из мира своих обид. - Нет, просто когда я жил в доме с монстрами, который оберегала птица с трубкой, я всегда мечтал о собаке. Только монстры они, знаешь, не любят добрых собак, да и птица грозилась ее сожрать. Я не решался. А сейчас я вроде как вырос, и уже можно все. И я еще не научился не причинять боль. Лухан смотрит на Мина, и замечает совсем новое в его взгляде – какую-то жестокость вперемешку с жалостью к себе. И ему странно, потому что захотел бы Мин, только пальцем пошевелить, и Лухан был бы у его ног, он стоял бы перед ним горой и точно убивал бы каждого, кто хоть как-то намеревался причинить его Миньшо боль. Он хотел бы называть Миньшо своим. Прятать свой холодный нос в его шее, ладони целовать, только Мину не верится. А все потому что дом с монстрами – это приют, а птица – наверняка воспитательница. И много горя знал Мин и никогда - любви. Такие люди в себе, в очень грубой скорлупе. Лухан закрывает глаза и видит, как Мин становится вершиной его собственного пантеона. И даже в нутре несущегося прочь вагона теперь не затеряться. Он представляет, как берет тонкие запястья в свои руки, прижимается к ним губами и вдыхает аромат тела. Ему бы хотелось видеть то, что он поет и упиваться всем, что видит. - Какой черт тебя принес с твоего Китая? Как ты вообще услышал? Я столько раз орал в открытое окно «Приезжай». Только не думал, что и правда приедешь. Думал, не услышишь никогда. Я так удивился, когда увидел тебя впервые в комнате. И очень обиделся, когда ты ушел. Хотелось тебя догнать и нож под ребра, чтобы знал, как там у меня всегда болело, а с тобой еще невыносимее стало. Ты сердишься? – Мин смотрит на Лухана в упор, – Не сердись, очень хотелось, чтобы ты приехал. - Ну и что мне с тобой делать? – Мин бы сказал что, но не может. Молчит. - Когда ты уедешь, я навсегда запомню, как ты меня называл. «Миньшо». Смотри, у меня так не получается. Скажи это ты, чтобы я хорошенько запомнил, ну же. - Миньшо, мой Миньшо. Лухан повторяет это, как мантру, а Мин смеется, звонко, голову запрокидывая, рыжие свои волосы растрепывая, из него прямо льется счастье и все на Лухана, на Лухана. Счастье больное, а как греет, как много его от одного только смеха. На следующий день Миньшо исчезает. Лухан не находит его ни в одном переулке, хотя старается искать хорошо. Он часто останавливается и все просит: «Вернись». *** Проходит время, улицы заметает снег, в лицо бьет, а Лухан ищет, ищет. Крис монотонно повторяет: «Прекрати». Лухан понимает, что демоны в темноте теперь совсем не исчезают, а монстры живут в нем и побеждают. Его карточные дома превратились в прозрачный пепел, ночь из ран вынимает тьму и осколки чужих небес. Он бродит по стране чудес, собирая в карманы ветер. Лухана больше нет, как и не было никогда, его душа - покинутое метро, что уже целый век пустует. И все придумано - этот чертов город и даже Миньшо. И мыслится проще, что если нет его самого, нет такого Лухана, то и Мина никогда не существовало. Но он встречает его в автобусе, на окне которого мороз рисует мертвые цветы. Мин укутан, только глаза видно. И Лухан стоит, подойти не решается, выходит, за Миньшо идет, в спину смотрит, ждет, когда обернется. Снег кружит хлопьями, снег прямо внутри Лухана, никогда не тает. Мин не поворачивается, идет. И Лухану страшно, потому что вдруг так никогда и не повернется? А он не осмелится окликнуть, ни за что. Они кружат улицами, как оледеневшим лабиринтом. Мин останавливается, а потом неспешно поворачивается. Заметил. Глаза загораются счастьем, против всякой воли. - Ты пришел меня убивать? – он счастливо смеется. - Я надеялся, что ты придешь, даже если забудешь путь. Думал, тебе не нужно искать причин. Мне так дико и угрюмо было с тобой, но я все равно ждал, что ты придешь. - Я хотел, чтобы ты меня нашел. Лухану легче дышится, ведь нашел, смог, победил. Он подходит к Миньшо, теперь уже точно его, и вместе они ловят снег ртом. Лухан вспоминает о своем пантеоне, и что Мин по-прежнему на вершине. - Знаешь, если бы я умел о тебе писать, то написал одну лишь строчку: «Как атеист любил Бога».