Правило рук

В утреннем небе звезд почти не видно, и это умаляет его красоту. Луне не только как лунной Всаднице, но и как той, кем она была раньше, небо нравится звездное. Утром столько насыщенно-синих красок теряется в золоте — золоте, на котором помешан весь мир. Кажется, будто мудрость и глубина ночного неба в конечном итоге поглощаются алчностью солнца и людей, под ним живущих. Слишком высокомерно? Для Луны — нет. Мнение остальных ее все равно не очень интересует. — Зачем ты пришла? — Мирана смотрит, чуть задрав подбородок. В ее каштановых волосах поблескивают украшения, так похожие на маленькие звезды. Луна ей — конечно — не ответит. Она вообще не любит говорить с той, кто почему-то считается выше нее по положению. Выше — значит сильнее. И именно поэтому Луна недоумевает. Она-то сильнее. Тени, сотканные Мираной, будто изящная накидка, так и просятся на плечи. Эти тени не меньше, чем тончайшая магия этого мира. Этого не оценить трудно. Закрыть на это глаза — запросто! Луна хмурит тонкие острые брови и облизывает пересохшие губы. Саган смотрит на нее настороженно, но без враждебности. Дрязги между Всадницей и Принцессой его не касаются, зато погонять Нову — пожалуйста. На мраморном полу, разукрашенном вековыми трещинами, Мирана лежит, раскинув руки. Сейчас она сама как упавшая звезда. И даже Луна вынуждена признать — глаза на это закрыть смогли бы только слепцы, — что и сияет она ничуть не меньше, чем Полярная. Луна быстро подходит и бесшумно садится. Она не скрывает своего присутствия и ее сердит, что Мирана на него никак не реагирует. Вытянув руку, Луна касается шпилек, держащих волосы: тех самых, которые сейчас так похожи на крохотный звездный ореол. Волосы, отразив свет, покорно дают пропустить себя сквозь пальцы. Мирана приоткрывает глаза и, все так же вздернув подбородок, смотрит на Луну. Та не отвечает на взгляд: смотрит, как блестят звезды-шпильки в каштановых волосах. Мирана поднимает руку и в ответ касается волос Луны — походивших на материальное отражение лунных лучей; та резко дергает головой и вскакивает. Это был вызов,брошенный молча, но с согласия обоих. Вызов, который вызвал только недоумение и раздражение. Только запах, обернувший руки невидимой тканью, преследовал еще сутки. — Как и подобает горделивому воину, — усмехается Мирана, а Луна пытается понять, есть ли злоба в этой фразе. — Гордому, — поправляет Луна, наблюдая, как тонкая обнаженная рука Мираны опускается на каменный пол. — В значении тебя — это одно и то же. — И сколько же… Луна снова облизывает губы, прервав фразу, и переводит глаза на слишком откровенный разрез на бедре: кажется, стоит Миране чуть раздвинуть ноги — и необходимость в юбке пропадет. Неоконченное предложение повисает в воздухе, Мирана медленно приоткрывает глаза. Луна смотрит вглубь храма, и ее волосы, серебряно-голубые, змеей мечутся по плечам, движимые невидимой силой. Луна, не сказав ни слова, срывается с места и быстрее, чем Мирана успевает произнести хоть звук, скрывается в лабиринте храма. Мирана расплетает волосы, складывает шпильки и ленты в шкатулки, глубоко вдыхает и отходит. Луны нет уже несколько часов, а Мирана начинает то ли беспокоиться, то ли ревновать. «Она ведь наверняка с ней». Комната Луны — чистый аскетизм. Стол и шкафы пустые, кровать без подушек, пол без ковра. У Луны нет ничего, что надо было бы собирать — она в любой момент была готова выдвинуться в долгий путь. Комната Мираны — это пример для подражания любой воспитанной барышни. Белый полог над кроватью, покрывало с изображением луны, несколько подушек, три плюшевых медведя, оставшихся еще со времен жизни во дворце. Наполненные книгами шкафы, драгоценностями — шкатулки, одеждами — сундуки. Мирана заглядывает в комнату Луны — пусто. В холодных коридорах тоже пусто. Мирана уже не помнит, когда ей удавалось пробыть в одиночестве столь долгое время. За каждым новым поворотом она надеется увидеть расслабленную и надменную Луну, которая посмотрит на нее с высока своих амбиций. Но за очередным нет ничего. И за каждым новым тоже. Она находит Луну в одном из дальних святилищ. Спящую на ладони божественной силы. Ладони бестелесной, невидимой, но осязаемой каждой клеточкой кожи. — Луна? Она не двигается с места. От быстрого шага юбка Мираны разлетается в стороны. Подойдя вплотную, Мирана касается плеча Луны, напряженно вглядываясь в черты ее лица. Нет никакого беспокойства, скорее ревность к тому, что сейчас именно Луна ближе к Богине. — Тс. Мирана даже не понимает, откуда этот звук — такой ласковый, нежный и любящий. Замирает, как оглушенная. Она первый раз в жизни слышит голос Богини сама, а не через прислужников. И этот голос кажется ей самыми восхитительными звуками во всей вселенной. Луна поднимает руку, притягивает Мирану за шею и, не раскрывая глаз, целует. — Что ты… не прикасайся ко мне. Мирана вырывается и отскакивает на два шага, гневно нахмурив брови. — Тс. Снова раздается в святилище. И всего два этих звука наэлектризовывают воздух. — Вы — мои руки. Вы должны быть заодно. Голос шепчет из каждого уголка. Шепчет и залезает под кожу — дрожью до сердца. Мирана обхватывает себя руками. Мир под ногами шатается, и она едва стоит. Губы горят, и в горле стоит ком, что не вдохнуть. — Ты услышала меня? — Да, — едва находя силы, чтобы двигать губами. По волосам Мираны скользит дуновение чистой силы, обдав холодом. Лежа без сна всю ночь, Мирана снова и снова прокручивет в голове поцелуй и только ближе к утру понимает, что было то нечто большим, чем простым касанием губ. На губах каждой была вера, и, соприкоснувшись, вера откликнулась и в глубинах их сердец. Не тех, человеческих, что подвержены страстям, зависти или мести, а тех, что еще называют душой. Мирана облизывает губы и только после понимает, что делает это точь-в-точь как Луна. На завтрак — свежевыпеченный в каменной печи хлеб, ягоды и творог. Ни Мирана, ни Луна к еде не прикасаются. Они сидят друг напротив друга, смотрят в разные стороны и думают об одном и том же. О том, что им надо было бы обсудить, но из-за столь яростного соперничества за лучшую роль в глазах Богини они не могли на разговор решиться. После того как солнце восходит в зенит, Луна накидывает на плечи плащ и уезжает, не кинув прощального взгляда ни на храм, ни на Мирану. С каждым новым шагом пропасть несказанного разверзается и грозит обрушиться, но каждая неумолимо идет вразрез с желанием своего мира, на поводу у человеческого сердца. Расходясь, удаляясь друг от друга, ни одна еще не осознает твердо, что не существует для них такого понятий, как "добро" или "зло". Потому что свои стороны они измеряют совсем по-другому — Селимин. Добро и зло может сходиться в своей вечной схватке бесчисленное количество раз, и Мирана может стоять против Луны — Принцесса против Всадницы, каково, а? — но стоит Богине дать сигнал, и все моментально отодвинется на задний план. Они ведь поймут, что ближе друг к другу больше, чем все их кровные родственники вместе взятые? Только бы не в смерти. Мирана опускает глаза — Луну уже несколько секунд не видно. Губы все еще жжет у обеих.