Беспокойные

Маленькая Луна впервые встретила древнее племя Тесл спустя три месяца после смерти своей матери. Представители племени были похожи на людей, разве что ростом не вышли. В прошлых жизнях — преимущественно человеческих, — многие из них занимались наукой и различными исследованиями, а некоторые были видными деятелями культуры. Открытие подвида мозгошмыг обыкновенный, воссоздание первообразной творческой кривой и многое другое — все это было делом их рук. Точнее, мозгов. Теслы жили на пылинках, жили вольно и счастливо, не зная ни бед, ни огорчений, ни потерь. Они постоянно рассказывали маленькой Луне истории об экспериментах и гипотезах, о магах и магглах, о магии и науке, об искусстве и творчестве... Мистер Лавгуд почему-то не мог их видеть. — Наверное, дар видеть их дан только таким талантливым девочкам, как ты, — улыбался он и гладил Луну по волосам каждый раз, когда она взахлеб рассказывала истории о своих новых друзьях. Общение с неведомым мистер Лавгуд всегда поощрял. С тех пор теслы всегда были с Луной и даже отправились в Хогвартс вместе с ней. — Не можем же мы оставить тебя без поддержки! — так прокомментировал свое решение самый старый тесл, который называл себя Нью. Радостная Луна уже предвкушала, скольких талантливых девочек она сможет перезнакомить с гениальными представителями своего племени. Но почему-то все однокурсницы, стоило Луне только начать свой рассказ, лишь отмахивались от нее и крутили пальцами у виска, старательно игнорируя ее в дальнейшем. Однажды, будучи уже на третьем курсе, она снова сунулась к девочкам и на этот раз получила сполна: — Вот Полоумная! Дура! Тебе в Мунго лежать надо, а не в школу ходить! Луна засела тогда в коридоре, где почти никто не ходил, и шептала себе под нос тихо и быстро: — Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Теслы пытались успокоить девочку, но никакого научного средства так и не смогли придумать. Они грустно летали вокруг нее на своих пылинках и качали головами из стороны в сторону, неодобрительно и сочувствующе. — Ты не сумасшедшая, — вдруг услышала Луна чей-то звонкий голос. Она подняла глаза и увидела рыжую веснушчатую ведьмочку. Без сомнений — это Джинни Уизли. Других рыжих ведьмочек своего возраста Луна не пока знала. — Почему? — неуверенно спросила она. Теслы терпеливо ждали теорию с доказательством. — Все вокруг шепчутся, будто бы у тебя галлюцинации. Будто ты видишь человечков с большими головами, которые живут на пылинках. — Да, именно так, — несмело улыбнулась Луна. — Они правы? — Два разных человека не могут видеть одни и те же галлюцинации. И Джинни тоже улыбнулась, указав пальцем прямо на парившего рядом совсем маленького тесленка. Кажется, это был Тон, младший из сыновей Нью. Луна замерла, но, вместо того, чтобы задать правильный вопрос, спросила совсем другое: — Кто тебе это сказал? — Перси, мой брат. Он вычитал это в какой-то заумной маггловской книжке, сказал мне, а я запомнила, — Джинни протянула руку Луне. — Ну, ты так и будешь здесь сидеть, сопли размазывать? — Не буду. Кстати, если ты не знаешь, меня зовут Луна Лавгуд, — она поднялась с пола и отряхнула мантию, осторожно, чтобы не задеть ненароком кого-нибудь из тесл. — Очень... — Очень приятно, — перебила ее Луна. Ей почему-то очень захотелось произнести его первой. Джинни возражать не стала. Теслы были рады. Теперь они могли начать поиски другого талантливого ребенка, чтобы помочь ему или ей перестать быть одиноким. Они верили, что Луна и Джинни не забудут их, и, может, вместе откроют или создадут что-нибудь новое. Например, картину или заклинание. * * * Луна и Джинни стали неразлучны до начала пятого курса: они вместе гуляли по Хогвартсу, ходили в библиотеку, делали домашние задания, болели за гриффиндорскую команду по квиддичу, а на каникулах почти каждый день посылали друг другу записки. Луна делала из них небольшие конвертики, вырезала в правом верхнем углу дырочку и вешала их на специальный крючок в шкафу: складывать письма подруги просто кипой казалось кощунством. Джинни подобное кощунством не казалось вовсе, но стопочка записок от Луны всегда была аккуратной и внушительной, а розовые сердечки, которые она пририсовывала в уголках пергамента розовыми чернилами, лишний раз напоминали об их необычайной важности. Были моменты, когда отношения между девочками могли измениться, но не менялись по разным серьезным причинам. Стоило вспомнить только об одном памятном дне, когда группа учеников, среди которых были Луна и Джинни, проникла в Отдел Тайн. Все дышало опасностью, и всем было страшно. — Если тебе станет легче, возьми меня за руку, — шепнула тогда Луна подруге. Ни одна более оригинальная фраза ей в голову не пришла. И Джинни неуверенно сжала предложенную ладонь и, наконец, перестала бояться. Ее сердцу стало тепло и спокойно. Она бы ощутила что-нибудь еще, если бы могла. А потом Джинни выросла, внезапно превратившись из девочки в девушку, и кое в чем опередила подругу: начала крутить романы с мальчиками. Настоящие романы, с поцелуями и свиданиями, о которых Луна не спрашивала даже у тесл. Еще в конце четвертого курса Дин Томас предложил Джинни встречаться, но почему-то тогда, запутавшись в сети мрачных событий, в преддверии лета и «времени писем», Луна не обратила на это внимания. Только в новом сентябре, когда Джинни только и делала, что бегала на свидания, Луна забеспокоилась. Рядом не было тесл, и никто не мог объяснить природу этого давящего беспокойства. Луна пыталась поговорить с Джинни об этом на одной из их редких теперь встреч, но вместо нужных слов она произнесла неловкое: — Если тебе когда-нибудь потребуются покой и отдых, приходи ко мне. — К чему ты это, Лавгуд? — улыбнулась Джинни и приобняла ее за талию. От этого действия, от этих слов, от этого грубовато-шутливого тона беспокойство только возросло. В ее голове заплясали странные и неприятные слова, среди которых особым ядовито-зеленым свечением выделилось слово «ревность». Луна не знала, что делать с этой ядовито-зеленой гадюкой, не знала, почему она встала в ее голове рядом с именем Джинни. Луна не придумала ничего лучше, чем спросить об этом в очередном письме к своему отцу. Мистер Лавгуд прислал такой ответ: «...что касается твоего вопроса. Знаешь, ни одна энциклопедия мира не даст тебе точного определения слова «ревность». Я могу только предположить, что чувство это связано с другим каким-нибудь чувством. Например, с любовью. Будь осторожна, доченька, мальчики склонны разбивать маленьким талантливым девочкам сердца. Остерегайся их, родная, ведь они так похожи на брунбронов, пообедавших моей магдиссертацией в прошлый четверг». Луна перечитала письмо отца и улыбнулась словам, вышедшим из-под его пера: — Может быть, разбивать сердце способны не только мальчики, папа. Равно как и обедать магдиссертацией. Луна стала меньше общаться с Джинни и попыталась сосредоточиться на учебе, в надежде, что это убьет ревность. Но она, разумеется, осталась, и на протяжении всего пятого курса Луна чувствовала себя птицей без крыльев. Чего-то не хватало катастрофически, и даже несмелые ухаживания Невилла не могли заменить ей внимания Джинни. Или просто — заменить Джинни. А потом она позвала Луну в свою спальню, и, хотя ученики одного факультета не должны были приходить в гостиную другого, Луна не смогла отказать. В конце концов, голубое покрывало балдахина вместе с парой заглушающих заклинаний надежно защищали их от внешнего мира и его правил. Сначала они обе долго молчали и просто занимались своими вещами. Луна не торопила. Джинни не торопилась. А потом, вздохнув так, словно она подписала — себе или кому-то еще, — смертный приговор, сказала: — Я все-таки люблю его. — Кого? Гарри? — Луна перевела взгляд с лица Джинни на огонек, которым невозможно обжечься. — Да. Мне неспокойно, — ответила она, обняв себя руками. — Почему неспокойно? — меланхолично поинтересовалась Луна, ведя в своей голове настоящую войну с гидрой по имени Ревность. — Будет война. Не будет покоя, тишины, убежища. Только ты у меня останешься... Ты одна. Луна чуть улыбнулась. Гидра застыла. «Только ты у меня останешься». — Луна? — Да? — Можно я голову тебе на колени положу? Луна почувствовала, как краснеют ее щеки, и быстро ответила: — Конечно. Если только мои ноги помогут тебе избавиться от грусти. Джинни засмеялась и устроилась у своей лучшей подруги на коленях. Она бы, наверное, ощутила что-нибудь еще, если бы Поттер не существовал. Луна задумчиво гладила Джинни по голове. Ей показалось, что она нашла в себе причину рождения гидры: нежность, которую она испытывала по отношению к своей рыжей ведьмочке, была немного сильнее, чем требовалось просто для женской дружбы. * * * После сдачи СОВ время полетело быстрее, чем Луна успевала вычеркивать дни из календаря. А потом началась война, и вскоре вычеркивать дни стало попросту неоткуда, потому что в подвале Малфой-мэнора у нее не оказалось даже карандаша. Но Луна не боялась того, что могло случиться с ней в этом подвале или в гостиной-пыточной этажом выше. Она и гидра, превратившаяся в милого щенка по имени Хоуп, ждали и верили в то, что им еще удастся увидеть Джинни. И им действительно удалось: в конспиративном доме, куда Луна попала после освобождения из плена, их комнаты располагались по соседству. На следующую ночь после заселения Джинни пришла к ней сама. Она выглядела уставшей и руки у нее были ужасно холодные, их не согревало даже тепло огонька, которым невозможно обжечься. Наверное, ей нужен был покой, и Луна уже в который раз не нашла в себе сил отказать. Они снова лежали вместе... Как тогда, в спальне девочек. «Интересно, сколько она пролила слез, пока меня не было рядом?», — думала Луна, ласково гладя ее по волосам. — Ты ужасно похудела, — Джинни задрала голову, глядя на нее снизу вверх. — И, знаешь, я ведь очень волновалась за тебя. — Верю. Джинни вдруг вскочила, оказавшись так близко, что Луна почувствовала ее дыхание на своей шее. — Поцелуй меня, — прошептала она. Целовать девушку — странно. Целовать девушку, которая тебя не любит, и которую, видимо, любишь ты — даже немного стыдно. Но Луне понравилось. Впрочем, стоило поцелую закончиться, как Джинни растворилась в темноте. Луне еще долго казалось, что от ее собственного тела пахнет духами Джинни. В ту ночь обеим снились дурные сны. Война продолжалась, и снова вдвоем им удалось оказаться только в ночь после финальной битвы. Джинни нашла Луну почти на самом верху Астрономической башни, потому что ей как никогда раньше нужен был покой. — Ты когда-нибудь пила огневиски? — спросила она. Волосы ее потеряли весь цвет и выглядели абсолютно безжизненно. — Нет. — Хочешь попробовать? — Пожалуй. Хотя теслы бы не одобрили, я думаю, — пожала плечами Лавгуд. Джинни почему-то вздрогнула. — Я попросила какого-то домового эльфа достать немного. Он притащил целую бутылку, представляешь? На радостях. Не знаю, откуда она взялась здесь, — без улыбки рассказала она. — Из «Трех Метел» украл, — вздохнула Луна. — Все домовые эльфы клептоманы от природы. Милые такие. Выпили, не чокаясь. «За Фреда. За Колина. За профессора Люпина. За Тонкс». Глотнув, Луна закашлялась: огневиски обожгло ей горло и пищевод. Джинни налила в стакан воды и протянула ей. — Нужно все-таки было разбавить, прости, — виновато сказала она. — Ничего. Хорошее лекарство против грусти, смотри, слезы из глаз пошли, — чуть улыбнулась Лавгуд. А потом Джинни вдруг отставила в сторону бутылку, и прошептала Луне на самое ухо, как в конспиративном доме: — Мне кажется, что я замерзаю... Пожалуйста, согрей меня. — Конечно, Джинни, — кивнула Луна, не обращая внимания на почти приказной тон. Раздеваться было необязательно. Война закончилась. Теслы продолжали искать талантливых детей по всему миру, гидра по имени Ревность давно исчезла, а щенок по имени Хоуп — вырос. Джинни по-прежнему не любила Луну, Луна по-прежнему любила Джинни, и их обеих по большому счету устраивало такое положение вещей.