Желания и возможности

      Всю жизнь Эрен был окружен всевозможным вниманием. Его любил каждый в их огромной семье: и родители, объятия которых бывало доходили до лёгкого удушения; и тёти-дяди, бабушки-дедушки, которые задаривали в детстве игрушками, а сейчас — деньгами и «дорогими» безделушками; старшие двоюродные сестры просто обожали наряжать маленького Эрена в кукольные платья с рюшами, кружевными оборками, атласными лентами, в нынешнее время они уже думали о нём, как о соблазнительном красавце; для кузенов — он был примером, точнее все преподносили его как пример интеллигентного высокоморального мужчины. Никто не считал его молоденьким пареньком с мазохическими наклонностями, для них он значил намного больше, чем сын учёного Джаггера. Как же бы расстроилось семейство, узнай они о развлечениях их ненаглядного мальчика. Впрочем и это бы ему, возможно, простили, спустив всё на юность и неопытность лет. Главное, чтобы его будущее шло по их сценарию. Джаггер младший мечтал, чтобы в неделю добавили еще три дня, чтобы он мог уезжать в соседние города и заниматься тем, чем ему всегда нравилось, а не следовать указаниям его семьи. У него было всё. Абсолютно всё, о чём только можно подумать. Кроме того, на него были возложены огромные надежды. Эрен считал это платой за его сладкую жизнь. Только он никогда не считал её «сладкой». Любовь всей его родни, поступки и решения, которые от него ожидали, груз ответственности за честь и процветание их рода висели на нем огромным тяжелым мешком с булыжниками, который грозился в один момент сломать его изящные, худые плечи. Его мир и он сам давно уже начали рушится. Ему сулили блестящее обеспеченное будущее, прекрасную карьеру в журналистике, кресло главного редактора известного журнала, но увы, это не было мечтой всей его жизни. Свое бытие он считал грязным. Себя он считал грязным. Всех он считал испорченными и грязными. Всё, кроме щелчков его камеры и комнаты, залитой красным светом, оборудованной с любовью на деньги, не родительские, от которых трещал кошелек, а на свои, честно заработанные. Только через объектив его камеры мир и люди, живущие в нем, казались Эрену добрее, красивее, чище. Только фотографии, только что проявленные, заставляли его жить дальше. Жить надеждой, что однажды всё изменится, он уедет куда-нибудь непременно далеко, в модернизированную Европу, в жаркую Африку, в загадочную Азию, да хоть на крайний север, главное, чтобы была возможность фотографировать. Окруженный этими цветными и чёрно-белыми карточками, парень никогда не чувствовал себя одиноким, ведь это мир его глазами. Его мир. Там он был счастлив. Там он был настоящим.       Однажды, на одной из семейных вечеринок, посвященной его шестнадцатилетию, Эрен решил поведать своей родне о своем сокровище. Будучи ещё слишком наивным для своих лет, он рассказал семье и приехавшим родственникам о своей мечте стать выдающимся фотографом, даже принес документы от подходящих ему университетов и несколько любимых фотографий из своей коллекции. Он надеялся, что семья, так сильно любившая его, непременно поддержит его стремления. Ведь так и должно было быть. Но его надеждам не суждено было сбыться. Все родственники и гости замолкли в тот момент и непонимающе уставились на виновника торжества. Сам Эрен был не меньше удивлен их реакции. К нему незамедлительно подошла мать, потрепала его за щёку, поцеловала в макушку и сказала «Здорово же ты пошутил, Эрен, правда, тетушка Элис?» Все дружно захихикали, захлопали, кто-то облегченно выдохнул, кто-то шутливо погрозил ему пальцем, мол «Ай-да Джаггер, ай-да юморист, весь в нашего покойного дедушку Роджера!». У мальчика в глазах потемнело. Пошутил? Да как так? Эрен хотел было возразить, что настроен серьёзно, что его неправильно поняли, но потемневший от гнева взгляд отца заставил его осознать, что для его же блага лучше промолчать. После приема парнишка не помнил себя от досады и унижения. Над ним посмеялись, унизили. Его отец впервые в жизни позволил себе накричать на сына, даже хотел руку поднять, но мать вовремя подсунула ему те фотографии, чтобы сын избежал пощечины. Гриша, не раздумывая, порвал в порыве злости их на квадратики и растоптал на полу, сделав Эрену намного больнее, чем от простого шлепка по щеке. Это было последней каплей. Наивный мальчик умер. Реальность обрушилась на него с такой силой, что казалось, больше ничто и никто не сможет починить его израненную душу. С того момента Эрен решил ни за что никому больше не говорить о своем тайном желании. Разрушив его мир однажды, он не позволит сделать кому-то это ещё раз. Так что приходилось врать, юлить, лицемерить, да Эрен готов был опуститься на самое дно, лишь бы сохранить свой «мирок». Правда, он совершенно не замечал, что, пока падает, сам разрушается. Вечером он уходил из дома, отмахиваясь трансляцией матча по лакроссу, которую они с близким одноклассником договорились посмотреть. Если бы только родители распознали лукавый огонек в его глазах. Никакого одноклассника, трансляции, лакросса и в помине не было. Если бы родители чуть-чуть присмотрелись к своему чаду, то непременно заметили бы огромные синие мешки под глазами, наспех замазанные тональником засосы и укусы по всей шее, странную походку и то, что сын стал реже садиться за стол, унося еду в комнату, ссылаясь на объемное домашнее задание.       Возможно, его сексуальные похождения, беспорядочные связи, групповой секс, больше похожий на изнасилование его собственного тела, алкоголь, наркотики, сначала лёгкие, потом не очень, будоражили не только его кровь, но и всю его жизнь. Ему до ужаса хотелось доказать, что не такой уж он и хороший примерный мальчик, он самая развратная шлюха, самый обдолбанный наркоман, что в грехах ему нет равных. Хотя Эрен и скрывал свою личную жизнь, ему очень хотелось, чтобы весь мир знал о его деяниях. Секс он любил, чего таить, «это нормально», как говорил ему отец, но эта необузданная похоть порождала ненависть к себе. Можно заниматься любовью с самым близким и любимым человеком на свете и ловить кайф от этого, можно трахаться с кем-то по-дружески, не забыв об обоюдном удовольствии, можно делать кучу всего развратного, не унижая при этом самого себя. Эрена же ебали. Жёстко трахали во все щели. Почему? Потому что он сам умолял их об этом. Ему хотелось чувствовать всё острее, чувствовать боль, унижение, страх, обиду, Господи, да что угодно, главное чувствовать. Предлагать себя как шлюху оказалось самым лёгким способом. Ему было неважно, что потом, после всех надругательств над его телом, он будет горько плакать, обняв колени и свернувшись калачиком на ещё горячей и мокрой от спермы и пота постели, он будет проклинать весь мир, ненавидеть себя, у него начнется немая истерика, он порвет все простыни, разобьет косточки рук о стену, закинет побольше колёс, чтобы унять этот ураган. Это всё было потом. Важно сейчас. Важен момент, когда он чувствовал, что нужен кому-то, пусть даже на полчаса, на час, на ночь, но, всё же, необходим. Все это дошло до того, что в одну ночь после нескольких таблеток какой-то химии и пары дорожек хорошего кокса, чтобы забыться и получать «удовольствие», у Эрена случилась передозировка. Тут ему улыбнулась удача не только в том, что врачи успели его спасти, но и с тем, с кем проводил ту ночь. Возможно, был бы кто-нибудь другой на месте этого человека, то оставил бы мальчишку корчится от боли и захлёбываться пеной, ибо любой бы сначала испытал шок, а затем уже пришли бы мысли о бегстве. Никто не хотел иметь дело с полицией. Ведь мальчик был несовершеннолетним.       В общем, в семнадцать с половиной лет Эрен добровольно согласился пройти реабилитационный курс в наркологической клинике в другом конце страны, конечно же, ведь родители не знали и не должны были узнать. Подпись подделали, заплатили деньги врачам за молчание. Всё как полагается. Всё для того, чтобы обеспечить мальчику комфорт и скорейшее выздоровление. Всё-таки в окружении его постоянных «клиентов» нашел один вполне хороший мужчина, который заставил пойти Джаггера на этот шаг. Парень был искренне благодарен Богу и вообще всем святым за то, что дали ему второй шанс. Озарение снизошло. Благодаря поддержке того мужчины, он вспомнил, что лишь только две фотографии были уничтожены, весь его мир был всё еще жив. Так, собственно говоря, какого чёрта он делает со своей жизнью? Что за цирк для себя же он устроил? «Эрену плохо, Эрену больно».       — Больно всегда. Было, есть и будет. И если осознаешь это уже сейчас, поверь мне, ты избежишь многих разочарований. К этой боли можно привыкнуть. С ней можно и нужно жить. Ты создан, чтобы быть счастливым, Эрен. Мы не можем получить всё и сразу. За каждый момент счастья нужно платить втрое, чтобы потом нам позволили быть счастливыми снова.       Голос этого странного мужчины смог повлиять на разум замученного паренька. Джаггер впитывал каждое слово, медленно приходя к истине, что сила — это оставаться всегда на плаву в этой и без нас печальной жизни. Быть выше всех проблем, лишь упрямо шагая к своей цели. Три месяца проживания якобы в Европе у давнего друга по переписке наложили свой отпечаток. В восторге были даже члены семейства. Солнце снова светило над головой мальчика. Его как будто перезапустили. Он закончил школу, разорвал все контакты со своими «клиентами», поступил в университет, который отец выбрал для него. Эрен особо не расстраивался, как раньше, что не может следовать своей мечте: фотографировать он не бросил, к тому же в этом учебном заведении было много направлений, в том числе и кафедра искусств, всегда можно было задуматься о переводе. Парня поселили в общежитии, так как университет находился в соседнем пригороде, ему выделили отдельную комнату, об этом похлопотал отец. Один из углов своего просторной жилища он облюбовал маленькой «студией», сделав перегородку, так получалось даже две комнаты. Жизнь налаживалась, он продолжал созваниваться с тем мужчиной по имени Том, делился с ним своими победами и неудачами, слушал его проблемы с новым парнем, который был чуть старше Эрена, сам Эрен был рад, что хоть чем-то может помочь своему спасителю. Позднее он приезжал к Марку и Тому на выходные. Марк Строуфилд, двадцать три года, был бывшей моделью. Внешность этого парня была воистину прекрасна. Его телосложение было чуть изящнее, чем у Эрена, волосы были чуть ниже плеч, медового цвета, раскосые зелёные глаза, кожа бледная, ухоженная, идеальная. Весь он был идеальным. Ну, кроме характера. Своенравный, капризный ребёнок, вечно требующий внимания и любви. И Том был готов дать ему это. Картер влюбился, а Строуфилду не осталось ничего, кроме как поддаться и окунуться вновь в омут самых горячих и нежных чувств с головой. Мужчина рассказывал, что у Марка тоже было не простое прошлое. В конечном счёте бывший наркоман и молодой перспективный модельер поладили. Даже очень хорошо. Все были счастливы. В университете Эрен завёл, если не друзей, то точно товарищей, с некоторыми даже повстречаться успел, но ничего грязного и развратного в этих отношениях не было. Любви, конечно, тоже не наблюдалось, но симпатия и простое желание с кем-нибудь встречаться всегда имелись. Джаггер не отказывался и от девушек. Продолжал любить секс, но уже был разборчивее и осторожней в этом деле. А в последнее время проводил ночь только с девушками, большинство парней оставались в пролёте. Это не означало, что Эрен перешёл на фронт традиционных отношений, просто теперь он хотел делать это с тем парнем, к которому непременно испытывает пылкие чувства. К простому физическому контакту он потерял интерес. Просто так удовлетворять свои потребности, не чувствуя ничего по отношению к партнеру, он считал скучным и неинтересным. Лучше он подождет. Никаких наркотиков, никакого алкоголя. Редко сигареты, да и то чаще электронные с каким-нибудь ароматом. Пар со вкусом мяты согревал Эрена даже зимой, а как же нравилось девушкам, когда они с ним целовались. Всё было просто прекрасно, пока кто-то там наверху не решил снова над ним посмеяться.       Эрен влюбился. И хорошо, если бы в какого-нибудь однокурсника или девушку из соседнего общежития, так нет, проще никак нельзя. Если влюбляться, то только по-крупному, только в профессора. Честно говоря, мальчик и сам не знал, что с этим делать. Сходит с ума? Сходит. Сохнет как рыба на суше? Да ещё как. Всё указывало лишь на одно: это уже серьезно. Эрен ещё никогда так себя не чувствовал, никогда не испытывал такой влюблённости. У него был неудачный опыт с первой любовью. Смысла скрывать он не видел, но, кажется, его отшили в тот раз. Не то, чтобы он сильно страдал, хотя это слегка повлияло на его состояние тогда, просто среди сплошного разврата, выпивки и наркоты, он забыл об этом, как о страшном сне.       Сейчас же его чувства намного отличались от прежних. Он думал в первую очередь о последствиях своего признания, о Ривае, в какое положение он поставит его в первую очередь. Совершенно не хотелось обременять и без того измотанного мужчину своим помешательством. Не мог же он знать, что сам и являлся причиной нервозности Ривая. Эрен вообще всегда переживал за него. Как-то раз, когда абсолютно у каждого в университете наступило время откинуть книжки и насладиться вкусными булочками, горячим кофе или чаем, ароматным обедом в столовой, да и просто уединением с едой, парень заметил, как Ривай что-то долго рылся в своем портфеле, в конце-концов выдохнув обреченное «забыл», он вышел из аудитории с пачкой сигарет. В голову мальчика тут же пришла мысль, что мужчина оставил дома свой обед и теперь, чтобы заглушить голод, он ушел курить, а впереди еще долгие часы лекций, значит, домой он попадет только вечером. «Он будет ходить голодным!» — молнией пронеслось в голове. Как же это было глупо! Эрен тут же вскочил, захватив с собой коробку бутербродов с плавленым сыром, помидорами и зеленью и стандартный капучино из кофейни напротив, тут же ринувшись к кабинету профессора. Там его не оказалось, и Эрен это предвидел, поэтому оставил свой «обед» на небольшом комоде с книгами, стоящим рядом с дверью. Он даже не подумал, что таким образом оставил себя без перекуса. Хотя, когда это влюбленные люди думают о себе? На самом деле Ривай забыл простую зажигалку, из-за чего ему пришлось спрашивать у каждого встречного наличие огонька. Перерыв был достаточно большой, а в это время есть ему практически никогда не хотелось, поэтому ничего не оставалось, как курить. Увидев картонную коробочку с сэндвичами и еще не успевший остыть кофе, мужчина, мягко говоря, обалдел. Записки с самыми пылкими признаниями под дверью, дорогие ручки, упакованные в подарочную бумагу, да даже порт-сигар, чего ему только не дарили анонимные воздыхатели, но еду... Аккерман, усмехнувшись креативности отправителя, взял кофе и отправился обратно в аудиторию.       Вообще раньше Эрен считал любовь очень муторным и трагичным делом. Ему казалось, что характерная тяжесть в груди будет ощущаться, словно внутри пушечные ядра, сердце будет болеть от количества сделанных ударов в секунду, сам он попросту не выдержит головокружения и потеряет сознание, к тому же постоянные мысли по ночам будут только заставлять сердце ещё сильнее ныть. Любовь будет только мешать ему. Так казалось. На деле же он пребывал в прекрасном настроении; мир как будто улыбался, в груди приятно жгло; внутри словно заполнялся сосуд приятным тёплым тягучим веществом, стоило ему увидеть Ривая; сны были самыми сладкими, заполненные самыми сокровенными желаниями, поэтому утром, стоя под горячим душем и фантазируя, Эрен блаженно закрывал глаза, судорожно выдыхал и просто кайфовал, пока рука скользила по его напряженному члену. Он чувствовал себя счастливым, когда ловил пристальный взгляд мужчины, невольно смущался (хотя чего ему смущаться после всего сделанного), когда Аккерман наклонялся слишком близко, заглядывая в его конспект. Запахи — это вообще отдельная тема для Джаггера. Ривай пах свежестью. Ему всегда представлялся зеленый лес после обильного дождя, в особенности молодая ель с сочными каплями росы на ветках. Кажется, он даже за десять километров учует его запах и узнает, что это именно Ривай. Эрен готов был запереться в газовой камере, если только ему пустят этот запах через вентиляцию. При каждой удобной возможности, парень принюхивался к мужчине, что заставляло чуть покраснеть уже Ривая. Так бы все миленько и продолжалось, если бы душа не запросила большего. Хотелось принадлежать. Всецело. Хотелось, чтобы подчинили, доказали, что сопротивление — пустая трата времени. Мужчина излучал очень сильную ауру, и Эрен прекрасно это ощущал. Он чувствовал себя загнанным в угол кроликом перед хищно улыбающейся пантерой. Более того, ему и мысль не приходила в голову, чтобы противостоять или ввязаться с ним в перепалку. Даже когда профессор Аккерман его отчитывал, тот послушно стоял, чуть опустив голову, а в душе радуясь хоть такому вниманию. Ему нравилось. Ему безумно нравился Ривай. Разозлённый, уставший, удивленный, разгневанный, холодный, смущённый, весь целиком. Еще Эрен фанател от очков мужчины. Когда с утра по расписанию у него были лекции Аккремана, это было самым лучшим началом дня. Не выспавшийся, зевающий, бледный от недосыпа мужчина в очках с чёрной оправой, он был самым милым существом в глазах Эрена. Обычно Ривай всегда носил линзы, стесняясь своего плохого зрения, хоть очки ему очень шли. Эрен же обожал этот колючий пронизывающий взгляд сквозь стекло линз. «Жаль, что я не могу его сфотографировать. Как же я хотел бы иметь хотя бы один снимок с ним» — часто проскальзывало в мыслях Эрена. Поэтому у него было куча зарисовок с мужчиной. В глазах мальчика Ривай был самым чистым, самым порядочным человеком, он был для него идеалом. Хотелось стать лучше только для того, чтобы иметь право просто стоять рядом с ним, держать за руку. Джаггер был уверен, что за все его грехи он не достоин такого богатства. Мужчина слишком хорош для него. Но возможно, эта влюбленность — спасение для Эрена. Ему уже был дарован второй шанс на жизнь, что если это второй шанс на любовь?

***

      Этот день должен был ничем не отличаться от предыдущего. Будильник, душ, завтрак, дорога в университет, пары, лекции, Ривай, глупые приколы сокурсников — всё как обычно. Правда, на улице был несвойственный городу холод, что даже замёрзло озеро в парке, где обычно в это время еще плавали утки. Эрен не был готов к такому резкому похолоданию, поэтому ему ничего не оставалось, как надеть осеннее пальто и обмотаться шарфом, «чтобы хоть что-нибудь грело». На самом деле не очень-то шарф его спасал. Хотелось поскорее вернуться домой, закутаться в тёплое одеяло и пить горячий шоколад. Но увы, после занятий он обещал встретиться с Томом и Марком, которые были проездом в его городе. Отменить было бы некрасиво, да и встретиться с давними друзьями очень хотелось. Никто же не ждал такого сюрприза от погоды. Около четырёх часов дня он стоял около итальянского ресторана, где они должны были все встретиться. Марк, со своей способностью теряться даже среди указателей, где-то блуждал по городу в поисках этого местечка, Том сказал, что задержится. Эрену пришлось стоять на холоде в лёгком пальто, высматривая в мимо проходящем потоке златовласую голову Строуфилда. Как только Тому пришла идея отпустить этого горе-дизайнера одного ходить по магазинам? Ведь ориентация в пространстве Марка сразу исчезает, стоит ему выйти из какого-нибудь бутика. А ведь ему так не терпелось встретиться с этими двумя и рассказать о Ривае, о своих чувствах, попросить совета, ведь он все ещё не представлял, как ему сделать первый шаг и завоевать сердце мужчины; очень не терпелось похвастаться, что его тоже теперь можно записывать в ряды проткнутых любовной стрелой маленького ангела. Пока парнишка мысленно проклинал Томаса за отсутствие мозгов, а Марка — за неумение ориентироваться, из паба рядом с рестораном вышел потрепанный мужчина. Шатающейся походкой он пытался дойти до своей машины, припаркованной совсем рядом, но для него это расстояние казалось походом на Гималаи. Сталкиваясь с идущими на него людьми, матерясь, падая, он неудачно задел трясущегося от холода Эрена.       — Смотри, в кого врезаешься, парнишка, перед тобой сам Роберт … Э-э-э... Стоп, ты-ы-ы... мне к-кого-то напоминаешь.       — Сэр, я не знаю, кого Вы во мне увидели, но я Вас впервые вижу. — «Чёрт, чёрт, чёрт, ну почему именно он? Не нужно было вообще отвечать. Боже, пусть он просто уйдет, пусть не вспомнит, прошу!»       — Нет, стой! Я же знаю, что говорю-ю-ю...ик. Ты... Ты же...ну как же там тебя... Эрен! Малыш Эрен! Вот так встреча! — все это время он размахивал своей рукой, норовя задеть глаз парня.       Эрена передернуло от его «малыш». Разум говорил бежать, не оборачиваясь, иначе приключений на свою замерзшую пятую точку не избежать. «Строуфилд, мать твою, где же ты?»       — Мистер, Вы ошиблись. Вы, кажется, куда-то спешили.       Мужчина противно захихикал.       — Знаешь, после того, как ты неожиданно пропал, я больше никуда не спешу. Смотри, Джаггер, вот что ты со мной сделал. Таким я нравлюсь тебе ещё больше?       — Ты мне никогда и не нравился.       — Да? А раньше ты так не думал. Особенно, когда я драл тебя, как последнюю шлюху Америки. Ты так стонал, кричал мое имя, ммм, я успел по тебе соскучиться! Куда же ты пропал? Хотя неважно. Теперь я тебя нашёл, а значит, нам нужно навёрстывать упущенное. Целый год, Джаггер, тебе лучше бы приготовиться. Пойдем-ка, тут недалеко как раз...       Эрен застыл. Нет, только не снова. «Уйди, умри, сдохни, исчезни, Господи, зачем снова?» В его голове творился хаос. Болезненные воспоминания чёрными чернилами омрачили его светлые мысли. Сколько боли, сколько унижения он вытерпел, пройди через всё это снова, он сломается теперь уж точно. Нужно бежать, но конечности замерзли и не могут реагировать так быстро, как хотелось бы. Значит, нужно защититься словами, нужно отпугнуть. Эрен даже не предполагал, что только усугубит свое положение, но он тогда только думал о том, как бы потеряться для этого человека снова.       — Да я презирал тебя всё это время. Меня тошнит от одного твоего имени. Ты думал, что я просто кайфовал от того, что ты долбился в меня? Да я молил всех богов, чтобы это побыстрее закончилось. Я стонал, только чтобы ты поскорее кончил и свалил. Ты мне мерзок. Был и остаешься. Что, сам забыл, как угрожал мне, если я с тобой не пересплю? Ты самый ничтожный сукин сын, которого я только мог встретить. Я ненавижу тебя.       Тут Джаггера понесло. Все эмоции скопились, сердце сжалось от гнева и старой боли, весь мир сосредоточился только на нём одном. Он готов был накинуться на этого чёртова Боба, который заставил вспомнить, заставил вновь почувствовать давно забытое. Сам мужчина зверел, моментально протрезвев. В мутных глазах всё ярче загорался недобрый огонек, руки сжались в кулаки до белизны на костяшках, лицо исказилось гневом. Он был похож на дикое животное, готовое к моментальной атаке. Однако, избивать парнишку он не был намерен, хотя удар в скулу тот всё-таки заработал. Затем подхватив мальчика под руку, потащил во двор домов. Одна из кирпичных стен приглянулась ему больше всего к ней он и прижал испуганного паренька. В крови алкоголь смешался с адреналином, способность осознавать свои действия полностью отключилась, голову заполнили лишь жажда и безграничное желание. Эрен пытался оттолкнуть Роберта, но разница в росте и весе была слишком велика. Он бил его по щекам, в нос, украшая по-своему его прекрасное лицо вдобавок разбитой губой. Мальчик почувствовал, как его затылок мило поздоровался всё с той же стеной. Тупая боль разошлась по всей голове, а горячая кровь стекает по затылку, на секунду он перестал вырываться, чем воспользовался Боб, срывая несколько пуговиц с его рубашки, тем самым оголяя кусочек бледной, так манящей его кожи. Мужчина мгновенно присосался к ключице, и это привело Джаггера в чувство. Воспоминания картинкой пронеслись в его голове. «Надо что-то делать, неужели ты снова позволишь такое сотворить с собой, Эрен?» Горячее дыхание обжигало нежную кожу, оглушала, пальцы мертвой хваткой вцепились в бедра, оставляя темные отметины. Робу хотелось «пометить территорию», хотелось подчинить, доказать, что как бы ни бежал, все равно не получится. Бессвязной речью он шептал «Мой. Только мой». Одна рука Паркера сдерживала мальчика, другая потянулась к ширинке. Тут неожиданно Эрен, как говорят, в состоянии аффекта, со всей присущей ему силой оттолкнул мужчину в бок, тем самым впечатывая его виском в стену. Роб упал. Из виска лилась кровь, окрашивая красным лёгкий покров снега. Джаггер застыл. Неужели он убил его? Нет, Боже, только не это. Дрожащей рукой парень потянулся к шее своего насильника, пытаясь уловить пульс. К его великому счастью, всё его самые худшие ожидания не оправдались, мужчина жив. Просто отключился. Эрен даже как-то вздохнул свободней. Решив, что вызов скорой — будет самым оптимальным вариантом сейчас, он набрал номер, назвал адрес, соврал, что нашёл случайно и тут же отключился. На дисплее было уведомление о единственном сообщении от Марка: «Где ты? Я даже уже нашёл этот чертов ресторан. Скоро будет Том. Соизволь поторопиться». В этом весь Марк. Сил идти и встречаться с этой парочкой совершенно не было, поэтому он поспешил убраться из злосчастной подворотни. К тому же его прикид красноречиво говорил, что с ним совершенно не всё в порядке. Том бы начал выпытывать, кто это сделал, нетерпеливо вертя телефон, чтобы позвонить «нужным» людям и наказать урода. Марк бы свалился в обморок от вида крови. Сплошные проблемы. Он и так был многим обязан Тому. С этим как-нибудь самостоятельно можно разобраться. Написав Строуфилду, что у него возникли проблемы в университете и ему придется срочно ехать назад, что он дико извиняется и всё в таком духе, он отправился на остановку медленными шажками, так как перед глазами плясал весь мир и люди в нём. Уже на остановке Эрен получил «приятную» новость о том, что автобус приедет только через два с половиной часа. Тут он подумал, как забавно получается, он умрет от холода. Ни наркотики, ни алкоголь, погода. Его сломит холод. Пальто пришлось снять, ибо оно промокло от моросящего снега и нисколько не согревало. Просидев так всего тридцать минут, хотя ему показалось, что целых три часа, перед Эреном остановился чёрный порше. Он с усмешкой подумал, что это очередной гость из прошлого будет мучить его и давить воспоминаниями двухлетней давности. Его удивлению не было придела, когда на грани сознания, он уловил знакомый запах свежего леса. Он будто находился в вакууме, перед глазами смутно вырисовывался мужчина с тёмными волосами, а вот разглядеть лицо не получалось и лишь такой знакомый голос отчаянно повторял «Эрен, Эрен, ты слышишь меня? Очнись, Эрен!». Какой приятный голос. С хрипотцой. Который ему всегда нравился. Его голос. Он чувствовал знакомые гладкие руки, которые приподняли его голову и легонько били по щекам. «Слава Богу» — подумал он тогда.       — Профессор Аккерман? — только и смог выдавить мальчик, и затем, не способный больше держаться на этой грани сознания, он упал в темноту. Ему лишь хотелось, чтобы этот аромат не исчезал, голос продолжал ласкать слух, а руки — гладить его лицо, но, к сожалению, он ничего не чувствовал, кроме пустоты.       Ривай был просто не в себе от гнева, отчаяния, беспокойства. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и его сердце сыграет в догонялки с кровью и выиграет, но он не доедет до больницы, а Эрен умрет в его машине. Как романтично. «И умерли они в один день». Но Риваю сейчас было далеко не до саркастических комментариев своего мозга. Ему нужно было как можно скорее доставить его мальчика к медикам. Черт, его мальчика. Именно его мальчика. «И какая тварь посмела сотворить с ним такое?». Ривай был страшен в гневе, но был ещё страшнее, когда в нём играл такой взрывной коктейль неизвестных ранее чувств. Мальчик был холодным словно лёд. Теплое пальто Ривая, обогреватель в машине, конечно, помогали, но мужчина всё равно боялся, что тот умрет от обморожения. Аккерман нарушил все дорожные правила, какие только были введены. Мысленно наплевав на штрафы, которые ему обязательно пришлют, да и еще и с кругленькой суммой, он несся на скорости, в три раза превышающей положенную. Сейчас это было неважно. Сейчас весь мир был неважен. Наконец добравшись до белоснежного здания частной больницы и чудом не попав в аварию, он подозвал к себе уже выбежавших медиков. На входе его встречала жена Смита, Хандзи Зое, которая всегда раздражала Ривая, но сейчас он подбежал к ней, умолял заняться Эреном лично, говорил что сделает всё, что угодно, пусть только поможет. Зое была в шоке. Шок в ней.       — Ривай, возьми себя в руки, всё будет хорошо с твоим парнишкой. Тебе сейчас самому нужно накапать успокоительное...       — Хандзи, что ты стоишь, его уже давно увезли. Я прошу тебя, нет, умоляю тебя...       — Хей, хей, всё под контролем, его готовят к осмотру. Я не уйду, пока ты не согласишься принять лекарство.       — Я на всё согласен, только помоги ему.       — Вот и славно.       В конечном счёте Ривай успокоился без помощи лекарств. Пока Эрена осматривали, он терялся в догадках, как такое произошло с юношей. А потом ему стало страшно. Страшно от собственной реакции. Он обезумел от вида избитого, потрёпанного мальчика. Мужчина видел тот багровый засос на ключице, который только разжег в нем гнев ещё сильнее. Не ускользнули и синие отметины пальцев на выпирающих бедрах парня. Его что, пытались изнасиловать? От этой мысли стало ещё хуже. «Нельзя сейчас думать об этом, нельзя, иначе сорвёшься. Держись, идиот, держись!» Его спасла Хандзи, выскользнувшая из палаты.       — Что с ним?       — Ничего такого, что могло бы быть объяснением твоего выражения лица.       — Хандзи, шутить со мной сейчас — не самый лучший вариант...       — Всё. Намёк понят. Извиняюсь. У него лёгкое сотрясение и воспаление лёгких, если ты о главных проблемах. А так, ссадины я обработала, умыла, переодела. Недельку полежит, и забирать можно. Ему сейчас покой нужен. Всё в лучшем виде, как ты и проси... Эй, Ривай, он сейчас спит, подожди!       Аккерман уже сидел перед кроватью больного. Он наклонился и невесомо поцеловал того в лоб, а затем медленно взял бледненькую ручку мальчика и поднес тоже её к губам и прижал к лицу. Зое лишь хитренько улыбнулась. Решив пока не обременять друга с бумагами, она вышла, тихо прикрыв за собой белоснежную дверь. Сегодня она открыла совершенно нового Ривая. «Ох, как же будет Эрвин рад!». Сегодня ей будет, что рассказать за ужином.       Эту ночь Ривай провёл в больнице, не отходя от кровати Эрена. Он так и задремал, опираясь локтями на колени и держа руку мальчика. Не очень-то удобно спать в таком положении, но мужчина как-то не задумывался об этом. Главное, он сейчас рядом. Эрен проснулся достаточно рано и сначала не понял, где находился. Его горло ужасно болело, как будто шею обвязали колючей проволокой, как в рекламе таблеток от кашля; голова была обвязана бинтом и просто раскалывалась. «Да уж, куда я опять вляпался?». Он помнил, что с ним произошло, но затем память обрывалась на моменте с автобусной остановкой. «Видимо, кто-то сжалился и доставил меня в больницу? Нужно непременно найти и поблагодарить этого человека». Искать долго не пришлось, стоило Джаггеру снова открыть глаза и уставиться на свою руку, запечатанную в ладонях Ривая. Ривая Аккермана. Его профессора. Даже для реальности это было слишком. Он подумал, что бредит и решил пошевелить рукой, вдруг это всего лишь галлюцинация, и перед ним сидит его сестра, например. Как только пальчики погладили скулу мужчины, тот открыл глаза. Нет, реальность. Так они смотрели друг на друга минуты три. Затем Ривай усмехнулся и, якобы не заметно проведя губами по ладони вновь, отпустил его руку.       — Как ты себя чувствуешь?       — Бывало намного лучше. — просипел мальчишка в ответ. Говорить было больнее, чем молчать.       — Ты очень напугал меня, Эрен.       — Знаю, простите.       — Если у тебя какие-то проблемы, то нельзя на них просто не обращать внимание.       — Да, точнее нет, у меня нет никаких проблем. Это произошло случайно.       — Тогда давай обратимся в полицию. Тебя же хотели изнасиловать, правильно понял?       — Как вы догадались?       Голос становился тише, говорить парню было труднее. И Ривай это заметил.       — Ладно, забудь. Я не буду докучать тебе своими расспросами. Если захочешь рассказать, можешь на меня рассчитывать. Ты голодный?       — Есть немного.       — Отлично. Столовая, я думаю, ещё не открылась, да и за еду оттуда я не ручаюсь, поэтому если ты мне дашь пятнадцать минут, я принесу тебе самый ароматный кофе и самые вкусные сэндвичи во всём штате, идет?       — Идёт, — мальчик просиял.       — Отлично! — мужчина успокаивающе погладил его ладонь и встал. Уже у двери из палаты он обернулся и пристально посмотрел на Эрена. Под таким взглядом парень невольно вздрогнул и отчего-то покраснел, а мужчина мягко на это улыбнулся и вышел. Сегодня, возможно, они станут друг другу чем-то больше, чем просто лектор и его студент.