Снизу мир кажется перевёрнутым

– Саша, давай остановимся не на долго. Он остановился почти мгновенно. Просто в этом не было никакой необходимости, поэтому, — почти. Это ж не приказ. Только просьба, на которую он мог и возразить. Может быть, у него есть более необходимые дела, чем торчать в мокром парке? Но нет. А мне нужно срочно поговорить. Я очень боюсь потом из дому вылететь, мне кажется, это нельзя до дома откладывать. Я посмотрел Саше в глаза. Наверное, с тревогой. Но это не касается вопроса, который я хочу обсудить. Это касается того, что я всё время планирую ситуацию... Ну как бы её назвать..? Благодарности. Ну у меня ж не выходит! Я вообще не понимаю! За что он может быть, вдруг(!), благодарен мне? Хорошо хоть моя нервозность на пределе - из-за этого его друга безголового, и это всё накладывается. И может быть, ему не заметно что от чего? Я невольно зло ухмыльнулся: прорвало. Саша всё понял. Насколько всё, кто ж его знает? Он зачем-то сел на мокрую лавочку. Я оперся на неё коленом рядом с ним. Он смотрит на меня очень внимательно, он готов к любым моим словам. Саша, я замечаю в последнее время, что ты очень быстро подчиняешься, без разбору, чему угодно, как сейчас. Ждёшь, выжидаешь? Ты ждёшь, когда я справлюсь? Ты уступаешь, всё время надеясь каждый раз, что это часть ситуации, которую я спланировал, чтоб наконец получить этот прорыв? По моему лицу проехалась боль. О, нет, только не подумай, что это твой друг способен вызвать у меня такие реакции! – Саша, я не понимаю: почему он так себя ведёт? Объясни ты мне... Мне не понятно. – Что именно? Объясни. Он посмотрел на меня испытующе. Я должен сам рассказать ему всё, что думаю. Конечно, здесь не Саша сдаёт экзамен на понимание ситуации. Здесь что-то не понятно мне. – Он, что, не понимает, что наедине, в единоборстве, я снова одержу верх? И так будет всегда, при любых обстоятельствах. Зачем он снова провоцирует меня при всех? Я увидел твой офис, его офис. Узнал, что это здание принадлежит ему, узнал его фамилию, наконец. И сколько примерно у него ещё зданий и прочее. Впечатлило. Но, Саша, я не буду с ним расшаркиваться, если дело дойдёт до дела. И второй раз я не буду великодушным: ему будет максимально больно. Он мазохист, может? Я не думаю, что он глупый и не понимает. Я ж не выпендриваюсь. Я действительно подчиню его. И пять таких, как он. – Считай, что ты всё объяснил. Мокрый лист берёзы прилип к мокрой спинке скамейки за сашиной спиной. Я всё время съезжаю взглядом на этот лист. Как же я страшно зол. Я снова впился нервным взглядом в сашино лицо. – Мияши, ты правильно поступил на его территории при таком скоплении народа. Ты его предупредил. Он отступил. Что тебе ещё нужно? – Ты с ним разговаривал. Почему он продолжает? – Я поговорю с ним ещё раз. И ещё десять раз. Но я им не руковожу. Его слова и его поступки — это его дело. – Ты руководишь своими друзьями только, когда они тебя спрашивают о бизнесе? – Совершенно верно. Пойдём домой? Я кивнул. Саша, вставая со скамейки, дотронулся невзначай до моей замёрзшей кисти. Его ладонь показалась горячей. Я поспешно поставил ногу на асфальт, автоматически отступив на шаг. Он прошёл вперёд и обернулся, забирая меня взглядом с собой. Я пойду куда угодно, не то что домой. Я поравнялся с ним и мы не быстро пошли дальше. Как, скажите пожалуйста, с ним разговаривать? Что я должен из всего этого понять? Что он не будет вмешиваться в мои отношения с его другом? Что он не научит меня, как мне с ним себя вести? Сказал, что я всё правильно сделал. Да уж, конечно, правильно! А что я должен был, как его друг, лезть на рожон? Я сильнее, с меня и спрос. Мне ничего никому не нужно доказывать, я нуждаюсь в этом, что ли? Сто раз — нет. Вот и правильно. А что, если Ростислав так и будет дальше вести себя как расхлябанный придурок? Придётся его прикрутить. Детский сад. Хорошо, хоть, до дома не далеко. Скоро парк кончится. Как я зол. Саша бросил на меня внимательный взгляд. – Ты не накрасился в офис? Нашёл о чём поговорить? Самый занимательный сюжет. – Неуместно. Я ж не пудель. – Извини. К чему это его «извини»? Что-то я слишком зол. – Мияши, перестань беситься. Я действительно с друзьями играю в демократию, и отступать от этих правил не собираюсь. Если ты захочешь их прибрать к ногтю, я не обижусь. – Ты что? Я изобразил обиду. – Саша, какой к ногтю? Они все — серьёзные взрослые дядьки. Я не могу не помнить, что это всё местные воротилы, элита из элит. И тут я такой — здрасте! Я могу отгавкиваться какое-то время, а дальше что? Ростиславу не хватило одного раза? Всем остальным не хватило одного раза? Наладь как-то свою демократию в позитивное русло! – Ростислав? – Конечно. Мы же познакомились и он мне так разрешил себя называть. Он тебе не сообщил? Саша о чём-то задумался. Видимо, его друг предстал перед ним в новом свете от этой перепалки в офисе и нашего чудного «знакомства». – Ваши отношения слишком далеко зашли. Сегодня они зашли ещё дальше. Мы поживём и увидим, что будет дальше. Теперь уж я внимательно на него посмотрел. Вот как его понимать? Ладно. Я-то уж точно посмотрю, что ты будешь с этим делать дальше? Будешь ещё таскать меня к своим друзьям? ---- Cаша очень близко встал рядом со мной в лифте. Не дотронулся. Здесь камера наблюдения. Но так близко, ближе невозможно, и не касаясь при этом. Свихнуться. Потом обошёл меня быстро и начал открывать дверь, я всё время кручу беззвучно в кармане свои ключи. Он вошёл первым и прошёл вглубь. Я закрыл дверь и облокотился о неё задницей. Ну и что? Чем хочу. Что он собирается делать? Вечный вопрос от двери. Нужно идти сдаваться чему угодно. Я оттолкнулся задницей от двери и пошёл снимать сапоги. Плевать мне, чего он там хочет. Выкажет недовольство — прикручу его. Всяко, я отсюда никогда больше не вылечу. Только я вылез из сапог, Саша меня обнял сзади. Я в курточке, не очень это удобно, потому что он однозначно полез руками под одежду. Чего хочет? Руки холодные. А он и пользуется тем, что они холодные: слишком сильные ощущения. Ну уж, нет, - начал ремень расстёгивать. Ну вот зачем ему сейчас мои яйца в коридоре? Руки греть? Ну вот, что после такого? Он опять... будет это, вместо, чтобы трахнуть меня здесь, в коридоре? Блин, что? Взрыв провоцирует? Я не взорвусь. – Саша, мм... покажи мне на себе, чего ты хочешь от меня потом?! Ааа... держи. Расшифруй, если хочешь. Или вообще, делай, что хочешь! Он принялся наконец-то снимать с меня курточку и джинсы до конца снял. Я развернулся и пошёл в спальню. Не вижу смысла торчать в коридоре. Саша пришёл следом с джинсами, бросил их куда-то. Я доразделся и влез в кровать греться. Он запрыгнул ко мне. Мы обнялись. – Саш, что ты творишь? Зачем? Я никак не могу выйти из этой ситуации. А ты хочешь помочь? – Нет. Сам барахтайся. Я не могу. Ты забарахтался уже до чёртиков. Ты не должен был научиться за два месяца. Ты не должен в ближайшие дни сделать абсолютно всё. Ты можешь делать то и столько, сколько нужно. Я не собираюсь тебя подталкивать или подгонять. Но ты и сам себя не гони в шею. От дурного настроения, ничего не ускорится. – А почему ты не хочешь просто прервать? Ну если ему это так уж нужно, сам бы сделал что-нибудь. Хоть бы там, в коридоре. Ну опустился бы на свои колени, постоял полминуты... Так, это из области фантастики. На мои щёки полезла температура, а голову сковало внутри спазмом. Я такое представляю и думаю, что... Это, может быть, я могу перед ним и то с оговорками, а ему-то точно требуется очень серьёзное основание, чтобы... Как я вообще мог такое подумать, что он ради скорейшего траха, может отказаться от моей, будь она неладна, учёбы? Ойй... нельзя, нельзя даже мысленно проклинать такие вещи! Я что-то совсем не в себе! Представляю, сколько на моём лице тревоги и растерянности. – Потому что ты можешь и у тебя получится. Вот ты же мне приказал показать, чего я там про тебя фантазирую? Прекрасная идея, мне как серпом по яйцам. Я выполню, куда ж мне деваться? Ну да, приказал. Злой слишком, вот и вырвалось. Могу отменить, поразмыслив. – Пять вариантов схематично. Или меньше, но полностью. Разрешаю один, но самый яркий. Фиг я отменю: интересно. Только вот тебе выбор, чтоб и ты голову поломал. – Тебе в ванную нужно? Саша кивнул. – Иди. Можешь закрыться, я тебя там тревожить не буду, сиди сколько нужно. Саша вылез из-под одеяла и ушёл. Терпеть не могу, на самом деле, когда за мной в ванной подглядывают. Вот, прочувствуй, как я это не люблю. Я тоже вылез из кровати и принялся бродить по комнате. Мне так неловко. Я стесняюсь? Зачем я задал ему этот вопрос ещё и в такой ужасной форме? И он сказал, что и ему как серпом по яйцам. Но я не отменил, он не отменил... Да и чего я стесняюсь? Я здесь столько всего уже сделал. Выворачиваю себя на изнанки. Да и, ладно бы, это были мои изнанки? А может быть, я такой и есть? Ведь увидел же он во мне что-то такое с первого взгляда! Как же я всё это ненавижу. И ничего не могу сделать. Не могу от него оторваться. Не хочу и не могу. Всё. У меня всё упало в пятки, когда я увидел, выходящего из душа, Сашу. Он в полотенце. Он никогда не выходит из ванной в полотенце. Это я так делаю, и то только потому, что без ничего стесняюсь. Он стал держать там три полотенца одного цвета для меня и одно, другого, для себя. Ужас какой-то. Саша приостановился около меня и пошёл к кровати, остановился к ней лицом и снял полотенце, забросил его на кровать подальше. Я подошёл поближе. Сердце из пяток вернулось, и колотится, как телячий хвост. Лучше б там, внизу, лежало. В висках стучит. Пора бы с собой справиться. Я схватился за свой хвост, он у меня не, как у телка, сзади, а совсем даже спереди. И мне его хочется задушить. Сейчас он мне понадобится, а он в таком же раздрае, как и я. Саша взобрался коленями на кровать. Это я случайно, практически в первый раз, тогда так угадал? Он ткнулся головой в матрац и раздвинул ягодицы руками. Я захлебнулся яростью. Всё сразу или вид уже смазанного входа? И у меня на это стояк? Я не собираюсь это брать! Толкнул его на бок, и быстро оказался на кровати. Лес рук, ног. Мало что я, конечно, соображаю, только понимаю, что он не сопротивляется. И как мне удалось своротить это крепкое тело? Только уже всё в порядке, он уже подо мной, и я могу не церемониться, раз смазка уже на месте. Я с удовлетворением взял нехилый... Блядь. Провокатор или старательный исполнитель, даже разбираться не буду — выебу. – Смотри. Смотри, смотри. Я, конечно, тебя не порву, но могу растерзать! Такую ярость контролировать невозможно! Смотри! Жить не могу, думать не хочу, тебя только хочу. Как хочу?! Вот так? И вот так! И сто раз так. И не вывернешься. Сам хочешь, чего не могу. Получай! Смотри. Я и это могу. И на боль у меня не встаёт, блядь, на тебя только встаёт, в любых позах! Сволочь ты, Саша. Извращенец... извращенец... из... вр... щеее... ццц... ммм... мм.. Больно мне, чтоб ты знал! Видел? Насмотрелся? Блядь, как маленький: любимую игрушку не дали, в комнате приберись! Упал навзничь рядом. Саша обнял меня одной рукой, если б ещё одно лишнее движение... я б его трахнул кулаком по морде. Ой, что я несу? Лицо у него, такое лицо... Так значит, когда они там мечами махали у них от ярости члены кольями стояли? Не может быть... Я наконец, почувствовал, что мои плечи расслабились, и я скопытился. Вот сейчас ещё немножко полежу и успокоюсь. Я хочу, наконец, успокоиться. Я. Хочу. Блядь, хочу. О, здравствуй, вселенская каша в моей голове. Не хочу кормить тебя своим мозгом. Почему, блядь, не получается получить то, что я хочу? Пора и успокоиться. Гад ты, Саша, чисто гад. Спровоцировал-таки взрыв. Что б тебе было что-нибудь менее «подчиняющееся» показать? Я б и не взорвался. На кой тебе от меня это доминирование, если тебе в голову такие фантазии приходят? Или просто ради провокации? Может, спросить у тебя? – Саша..? Имя, как якорь. – Саш, а почему ты..? – Что? – Можешь так легко сдаваться, или это только кажется, что легко? – А ты собирался не полностью? Открою тебе один большой секрет, который ты по определению знаешь: сдаваться полностью может только топ или нижний, у которого нет на эту тему иллюзий. Короче, только тот, у кого нет каши в голове. У меня нет каши, но просто я совсем не о том думаю. Совсем не знаю, о чём думать, потому что чего-то всё же не понимаю. **** Саша дома, я знаю. Мне очень захотелось поймать его за каким-то его занятием, за которым он меня ждёт. Или хотя бы выяснить, в какой комнате он сидит, пока меня ждёт? И я тихонечко повернул ключ в замке, и тихо нажал на ручку. И оттуда полилась музыка. И это живой рояль, и сашин голос. И поёт что-то до боли знакомое. Я постарался очень тихо вплыть в квартиру и очень тихо прикрыть дверь. Проворачивать замок не стал — никто нас не украдёт. I only wanna be the man... Ах, я понял, что он поёт! Il Divo. Как красиво. Какой у него голос! Не вышколенный баритон, конечно, но вроде того. А вот до этого он пел на испанском, значит? До меня дошло. И тут девушка сбилась. Мне почему-то представилось, что там миловидная краснеющая лапочка, пытающаяся взять себя в руки, хоть от смущения готова залезть под рояль. Я не услышал, а только потому, что она сбилась, понял, что Саша вместо girl спел guy. Просто я утонул в своих воспоминаниях, и если б о чём-то личном, а то об моих впечатлениях от этих шикарных мужиков! Девушка быстро оправилась, потому что сопровождение подтянулось к голосу и песня не прервалась. Я тут, прячась в коридоре, затаился в ожидании продолжения сашиного испанского. Сейчас выйти и прервать эту прелесть я просто не в состоянии. И он, разумеется, продолжил на испанском. А чего ему? О, боже! Нельзя ж так, Саша, в самом деле... И голос твой в песне тоже достаёт до печёнок. И я не могу не присваивать эту песню себе, хоть это глупо. Песня — это просто песня, даже, когда в ней guy вместо girl. Я приготовился и очень хотел это услышать: I don't wanna change the world as long as you're my guy... Но Саша спел какое-то другое слово, я его не уловил! Голова — решето. Совсем мало что соображаю. Только, разумеется, это какой-то синоним парня, нужно будет погуглить и почитать этих синонимов. Всё, я сдался и поплыл по тексту, подпевая, больше не могу сопротивляться: I only wanna be the man to give you everything I can every day and every night love you for all my life. I don't wanna change the world as long as you're my chap it's more than enough, just to be the man you love. Just to be the man you love. Хоть ноги и подкашиваются, а на лице чёрт знает что, но нужно выйти. Потому что Саша, скорее всего, знает, что я здесь давно, и не хорошо девицу дальше мучить. Я вытащился из-за угла. Саша повернулся от рояля: – Привет, счастье моё! На лице хитрая улыбка и взгляд заговорщика. Понятно, решил девицу засмущать до смерти. Она прошмыгнула мимо меня, едва взглянув от рояля, а потом опустила голову, и ни звука. Саша направился провожать её. Выдрал у неё сумку подержать, пока она надевала пальто. Сапожки Саша ей, разумеется, не позволил скинуть, ей же играть нужно было. Ну да, Саша не мог допустить такой ошибки. Так, о чём это я? Разумеется, он не мещанин. – Созвонимся. И девушка выпорхнула на волю. – Саша, что это было? – Преподавателя по вокалу тебе ищу! – Вот таким странным способом? Сам поёшь? – А, проверял её! Как аккомпанирует и вообще. Ты это видел? – Не можешь допустить, чтобы девица в меня влюбилась? – Не могу. Хотелось бы мужика в преподы найти, но где ж его взять? – А твой? У тебя ж был мужик? – У. Но очень давно. Да и уехал он. Посчастливилось в Москву. Да и не взял бы я его для тебя. Трахал я его, хоть он и натурал. – Да ну? Как это? – А вот так. Голос с ума сводит, хочется пробовать и пробовать. Так что, я б его тебе не показал, даже, если б мог. Девицу тебе, девицу! – М-м. Девицу. Эту? – А что? Аккомпанемент чудесный. Мне нужно чтобы тебя научили петь романсы и песни, типа того, а не голос выкручивали. Так, что, эта подойдёт. – Вот только она вряд ли оправится от твоего «парня». Откуда песню-то эту знаешь? – Другую найду. Не проблема. Специально для тебя учил. – Когда? Разве что не дома? Я страшно удивился. – Два года назад. Саша, видимо, больше не хотел участвовать в этой пресс-конференции. Пошли «неудобные» вопросы. Обнял меня сзади и положил подбородок на плечо. Понятно, ещё и не хочет, чтобы я его видел. Но он спокоен. И сердце, и руки. Однако? Как это: для меня? Вряд ли имеет смысл выпытывать. Лучше подлизаться. – Саша, спой первый куплет, я его не слышал, и твой испанский — это нечто. – Ладно, что хочешь. А, ему польстило. Я полную яда ухмылку выпустил на лицо. И мнé пригодилась эта поза. Иногда лучше не смотреть в глаза, всё равно, ведь, он знает, что сейчас на моём лице. А я знаю, о чём он намеренно проговорился. И пожалуй, я сдохну, если не услышу ещё хоть фразу из этой песни. Так хочется этой пытки. Выкрути, отожми меня, Саша. Раздави прямо сейчас, что тебе стоит? Фиг мне. Ничего не будет. Так, хоть, спой! И он начал, прямо так, обнимая и не расцепляясь, на ухо практически. Шикарное пианиссимо. Я просто с ума схожу у Il Divo от их pianissimo, но это... Саша, это невозможно... Si me ves hallarás en mis ojos el amor eres tú la mitad que a mi vida completó, Lo que soy te daré sin miedo a algun error creo en ti y dejaré en tus manos mi ilusión. Quiero estar dentro de tu corazón, Poder lograr que me ames como yo. Саша развернул меня к себе. Петь английский припев он не собирался. – Да ты вроде бы испанский понимаешь? – А что там понимать, Саша? ¿Lo que soy te daré? ¿Quiero? ¿Сorazón? Во всех песнях всё одинаково. – Да, ты романтик, - саркастично заметил Саша. – Как и ты, как и ты. - «Такой же «романтичный,»» - с прохладцей подумал я. Да, стоило учить эту песню для меня, чтобы потом не спеть припев! Как же обидно. – Знаешь, иногда шедевры приносят в жизнь разрушения ни с чем несравнимые. Иногда бы лучше никогда их не слышать. – Даа? Я очень удивился. Но порадовался, что он бросил петь не из-за того, из-за чего я подумал. А потому что что-то своё травмирующее вспомнил, какую-то параллель вытащил только что. Нечаянно, наверное? А я подумал, что он не хочет мне в руки давать излишнюю эмоциональную власть над собой. А оказывается, он ещё больше хочет дать. Что-то из него сейчас попрёт. Какие-то секреты, которых я бы никогда не узнал, если бы не вот эта случайность. Интересно, мне повезло? – Ты хочешь спеть что-то другое? – Нет, это стих. Хоть и без разницы. Вот, слушай. Он подтолкнул меня к кровати и присел расшнуровать мои сапоги. Молчал. И я молчу, потому что боюсь спугнуть. Сашу? Ну вдруг он передумает? И не прочитает стих. Хотя, мог бы просто его назвать... Ведь, если ж шедевр, то я его знаю? И тогда бы мы просто поговорили или он поговорил. А я бы послушал. Саша стащил с меня сапоги и задвинул меня поглубже на кровать. И взял мои руки. Так смотреть может не тот, кто будет сейчас читать стих, а кто-то, кому глубоко пофиг все стихи мира. В его лице решимость рассказать о глубочайшем провале (в моей голове возникли картинки обмена разведчиками двух величайших разведок мира). Вот такая вот ассоциация. Я уже сгорел от интриги, что ж это за стих? И снова глубочайшее пианиссимо: – Я спросил сегодня у менялы, Что даёт за полтумана по рублю, Как сказать мне для прекрасной Лалы По-персидски нежное "люблю"? Так ошалеть, как я, от голоса, от безликой интонации, как будто это проза, как будто он о себе вчерашний случай рассказывает! Я закрыл рот, знаменуя этим конец куплета. А Саша просто продолжил рассказывать. – Я спросил сегодня у менялы, Легче ветра, тише Ванских струй, Как назвать мне для прекрасной Лалы Слово ласковое "поцелуй"? И ещё спросил я у менялы, В сердце робость глубже притая, Как сказать мне для прекрасной Лалы, Как сказать ей, что она "моя"? И ответил мне меняла кратко: О любви в словах не говорят, О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза, как яхонты, горят. Поцелуй названья не имеет, Поцелуй не надпись на гробах. Красной розой поцелуи рдеют, Лепестками тая на губах. От любви не требуют поруки, С нею знают радость и беду. "Ты - моя" сказать лишь могут руки, Что срывали чёрную чадру. – И чё? - вырвалось у меня против воли. - Что здесь такого? - попытался я как-то смягчить ситуацию, а потом просто выпалил то, что на самом деле рвалось наружу: – Ты так божественно читаешь, как и поёшь! Я тоже так хочу. Саша улыбнулся, хмыкнув себе тихонечко под нос. Он смутился комплименту! Я просто видел это и не мог поверить. И с чего ему смущаться? – Поучишься — будешь петь. А чтоб так читать, нужно просто понимать, чтό читаешь. Просто нужно пренебрегать ритмом ради смысла, вот и всё. Я не очень понял, что он сказал, потому что засмотрелся как двигаются его губы. Он, наверное, как всегда, исчерпывающе ответил на мой вопрос? Я попытался сконцентрироваться на его лице. Мы всё же разговариваем о чём-то, а не... А, да. О... о его глубокой ошибке. – Ссашаа... – Форма в стихе не главное. Главное — содержание. Когда удаётся зарифмовать слова, не потеряв смысл, тогда получается настоящий стих. А когда рассказываешь, то, как бы, наоборот раскручиваешь: из формы вытаскиваешь смысл. И в конечном счёте, форма опадает шелухой, просто остаются правильные слова. Уловил? – Даа. – Ну вот. А чё? А то, что я очень рано в школе прочитал этот стих. И он совпал с моим скрытным характером, и я, к большому моему сожалению, принял его за руководство к действию. А это, ведь, просто — поэтический образ. Это не руководство к действию, как я его воспринял. Набил себе шишки, и много, пока понял, что нужно разговаривать, общаться, объяснять и обсуждать. Я, наверное, ничего не понял. Или что-то такое уже понимал, но на моём лице было скорее недоумение, чем согласие. – Ты знаешь «Незнакомку» Блока? – Мгу. – Ну вот, это поэтический образ. Если бы это была какая-то реальная женщина, знакомая Блоку, то это бы был прекрасный лирический стих. А так, это символ. И здесь — то же. Я был слишком маленьким и совсем не имел никакого опыта, и ещё этот резонанс с характером. Хотя, если бы не это, то и забыл бы этот стих, как другие, а так выучил напамять и начал по нему жить. Нельзя так поражаться чему-то удачному и гениальному. Вот и эта песня. Пусть себе будет. Я мудро улыбнулся и забрался к нему в объятия. Мне уже не хотелось никакого припева. Главное, что я могу свернуться калачиком у Саши в руках и погладить его по груди, а всё остальное — ерунда. **** Сегодня, в субботу, мы лениво проснулись, позавтракали кефиром с подогретыми круассанами. Саша ещё вчера предупредил, что мы поедем куда-то обедать. Я по этому поводу дико нервничаю. Опять его друзья. Пошёл краситься. Саша ковыряется в гардеробной. Все двери открыты, и я принялся громко задавать дурацкие вопросы, впрочем, давно меня подмывало это поспрашивать. – Саша, а почему у тебя столько одеколонов? Ты ж не душишься. Совсем. – Почему ты такую ерунду спрашиваешь? Неужели не понятно, что дарят? – А зачем? А почему ты не скажешь, чтоб не дарили? – Своим. А чужим не буду ж рассказывать. – Так раздарил бы водителям? Консьержке? – Глупости не говори. Не пересекающиеся миры. – Не на столько? – Слушай, Мияши, завязывай. – Саша, а у тебя здесь есть дешёвый одеколон. – М-м? – «Digne.» Он фабрики «Заря.» Вряд ли хоть что-то стоит, по сравнению с другими? Это ж кто тебе такое подарил? Офисные работники в складчину на двадцать третье февраля? – Нет, Мияши. – А-а. Понял. Это ты сам себе купил. Захотел понюхать как пахнет достоинство? – Да. Именно. Я шёл по какой-то улице к Кремлю... – По Малой Мясницкой? – Не знаю. Я их здесь помню, а здесь не помню. Там столько смыслов на каждом шагу... что все их вспоминать... никакой души не хватит. – И увидел в витрине? – Ну да. Зашёл, понюхал и купил. Достоинство, оказалось, обворожительно пахнет. – Да, мне тоже нравится. Я осекся от двузначности этих фраз. Нужно было заткнуться вовремя, когда мне Саша предложил. Он, наконец, пришёл ко мне, и встал рядом. – У нас ещё полно времени. Ты закончил, судя по твоей разговорчивости? – Да. Мы перешли в комнату и расположились в креслах. Саша вызвал такси на через сорок минут. – Саша, ты там порешал со своими друзьями? Навигация когда-нибудь начнётся снова и твой Ростислав придолбается со своими загонами. Я не хочу ощущать себя бесприданницей на корабле. – Столько экспрессии! Не корректное сравнение, не находишь? – Ох, не понимаю я в какие игры вы играете, и что мне за это будет? – Ты же ещё ни разу не прокололся. Что тебе будет? Ничего. – Я всё время ощущаю это: шаг влево, шаг вправо... Я ж понятия не имею как правильно? А ты меня этому не учишь. Тоже в эти игры играешь? – Миха, слушай, этому не научишь. Достоинство не воспитуемо. Я так подозреваю. Ты за это время не попросил денег, ни разу не закапризничал, не истерил и это не потому, что хотел мне понравиться, а просто потому что ты такой есть. Ты очень тонко истеричный. Только глубоко внутри. – А если я по дурости проколюсь? Я же просто безголовый девятнадцатилетний студент. Против вас просто школьник. И нервный, как ты правильно заметил. Я замолчал, оборвав все, рвущиеся наружу слова. Как же мне надоело играть, я просто барахтаюсь. Сделай же что-нибудь. Вот, я сижу здесь весь перед тобой. Хоть что-нибудь. Я жду, что же ты скажешь? – Если ты не хочешь быть частью игры, а хочешь быть частью жизни, то можешь уйти прямо сейчас, я тебя не держу, а отпускаю. Я поднялся на ноги и ушёл. Такие подарки нельзя не принимать. Их нужно принимать. Больше всего хотелось поцеловать его, обнять, свернуться калачиком у него в руках и уснуть, прижимаясь к груди. Слёзы навернулись ещё внутри квартиры, ещё до того, как я прошёл мимо своего комплекта ключей, лежащего на комоде у входа. Я очень тихо притворил за собой дверь. Потом я без промедления появился на улице в просвете между деревьями и перешёл на другую сторону. Слёзы уже лились ручьём, но я их не вытираю. Если он смотрит в окно, то слёз не видно, а вот все движения и осанка, это всё считывается легко. Поэтому, не горблюсь и иду спокойно, насколько это возможно. Больше всего на свете хочется бежать обратно. Хочется рыдать и уговаривать меня не прогонять. Хочется не жить. Хочется вернуться. Теперь уже можно размазать слёзы и разрыдаться в голос, вздрагивая плечами и кусая губы. Я и реву. Как жалко, что всё так глупо. Горе от ума никто не отменял. Как же мне хреново. А ему? Как он меня отпустил? Как это глупо. Зачем он меня от себя прогнал? Разве он не мог пообещать, что защитит меня от всего мира и ото всех? Значит знал, что не сможет. Значит это было слишком опасно. Ему будет спокойнее, если я буду жить своей простой жизнью. И я не должен подвергать его всяким возможным опасностям. Я не мог стать ему камнем на шее. Я не должен. Я просто должен возвратиться в свою, мать её, грёбаную обычную жизнь. И не путаться у него под ногами. Нужно купить минералки и умыться, а то людей распугиваю. Я полез в карман и наткнулся рукой на мобильник, значит, не в тот карман полез. Больно так, люди. Чего пялитесь? Краска потекла? Сейчас умоюсь, потерпите. Когда ещё эта боль пройдёт? А краску сейчас смою. Добрая девушка в ларьке посоветовала ещё платочки одноразовые купить и позвала ко входу, вызвалась помочь умыться и зеркало вынесла. Как-то это всё на автомате пролетело, только слова в мозгу больно отпечатались: – Что, с девушкой расстался? – Разве из-за девушки так плачут? С отцом поругался. – Разве из-за отца так убиваются? – И то правда, убиваюсь. Убиваются. Поверь. – Вижу. Пройдёт когда-нибудь. Не убивайся так, бессмысленно это, поверь. – Спасибо тебе. Пойду я. Плохо мне. Пострадаю ещё. Покисну. – Иди, конечно. Не мучайся сильно, не надо... Я кивнул и пошёл. Телефон достал и тупо уставился на него. Кому мне вообще теперь звонить? Саша. Саша... Саша! Невыносимо это, Саша, невыносимо... Я сунул телефон обратно в карман. Лерку обрадовать ещё успею. Хочется побыть одному. Не хочется. Не хочется! Чёрт возьми! Я снова вытащил телефон и, пока не передумал, отыскал номер Карины. Нажал вызов. И жду как дурак. – Мияши? – Да, Карина, привет! – Ты, что, с Сашей расстался? – Почему? – Ты бы не позвонил... Или дело какое-то есть? – Нет, угадала. Расстался. – Мияши! Ты где? Я срочно хочу тебя увидеть! – Иду по проспекту к набережной... – Красный дом прошёл? – Прошёл. – Возвращайся обратно. Жди меня у красного дома. Я сейчас буду! И отрубилась. Что бы это значило? Ну зато я сейчас буду в приятной компании. Карина выбежала из парадного этого самого красного дома, кто бы сомневался? – Привет, Мияши! Я кивнул. Она меня внимательно изучила, прощупала. – Что случилось? Вы же не поссорились? Александр Игоревич не стал бы ссориться... Всё серьёзно? – Да, серьёзно. Он мне предоставил выбор. Отпустил. И я ушёл. Я уже не мог больше играть в эти игры, а он мне ничего другого предложить не захотел. Карина, это... – А ты не захочешь вернуться? – Нет. Он за мною бегать не будет. А я за ним и подавно. Так, что всё серьёзно. И никакого выхода нет. – Ну пойдём погуляем... Мы пошли вдоль проспекта и молчали. Такая не напряжённая тишина. Карина красивая. Так странно оделась: цивильный прикид. В длиннющей юбке. И видел-то я её в готской раскраске, а теперь совсем не накрашенная, как я. Наверное у меня глаза всё ещё на мокром месте, а, может быть, уже и просохли. Может, уже и не видно? Карина остановилась. – Мияши, у меня есть к тебе предложение. Я повернулся. И понял, что у неё есть очень даже предложение. Только не понимаю... Сейчас услышу, конечно, но что-то подсказывает мне, что уже пора подбирать челюсть с асфальта. – Я бы хотела, чтобы ты на мне женился. Я понимаю, что мы мало знакомы, но у нас будет возможность познакомиться поближе. И это очень удачная партия. – Карина, ты меня совсем не знаешь... – Ошибаешься, я тебя очень даже хорошо знаю. А я тебе, ведь, понравилась тогда? – Понравилась. – Ну ты сможешь познакомиться со мной поближе. – Карина, это, конечно, всё хорошо, но ты не знаешь... И я даже не знаю... смогу ли тебе рассказать... – Давай, я сама тебе кое-что расскажу, а ты внимательно послушай, не перебивая. Ладно? – Ладно. Давай. – У дяди Саши до тебя был мальчик такой весь с виду прекрасный, как ангел. Дядя Саша тогда как раз церковь строил. Это большая внутренняя работа. А он ему мешал. Стал вести себя как мразь последняя. Его уже только бить нужно было. Но дядя Саша выслал его за границу жить. Папа ещё ездил в Москву, дела в дипкорпусе улаживать. Когда дядя Саша наконец объявил, что скоро познакомит всех с новым любовником, все слетелись, как мухи на мёд. И я пошла, конечно. Я видела, как он тебя целовал у бара, тогда ещё не знала, что это на самом деле за сцена была. И разумеется, сразу же захотела с тобой пообщаться, пока ты не знаешь кто я, чтобы разузнать о тебе побольше. Ты мне понравился на первый взгляд, на второй и на третий. Понимаешь? Я с готовностью кивнул. Конечно, я понимаю. Как я мог не понравиться? Сам себе нравлюсь. – А потом, на следующий день, я пришла к папе в квартиру. Его не было. Я сидела у зеркала в спальне, возюкала макияж от нечего делать и не заметила, как он вошёл. Ему позвонили на мобильник и он начал рассказывать всё в подробностях, что там у вас в кабинете происходило. Дяде Роме. Он там тоже был, с тобой знакомился, но папа же не мог это всем рассказывать? Видимо с дядей Ромой поговорить не удалось с глазу на глаз, вот они и общались по телефону. Я не знала, что мне делать: провалиться сквозь перекрытие ниже на этаж или выйти, сказать, что я... В общем, решила сначала дослушать. Но папа ушёл в ванную, как только отключил телефон. Я тихо вышла из квартиры, сделала вид, что меня там и не было. Так что я всё, абсолютно всё, знаю: ты трахал моего папочку! Я в экстазе. – Карина, дядя Саша? – Да. Дядя Саша. Роман и папа — школьные друзья. А дядя Саша — папин друг. И они втроём дружат. Так всегда было, с самого моего детства. Я не помню, чтоб было как-то по- другому. – Карина, твой папа — классический латентный гомик. Извиняюсь, уже не латентный. Я просто гомик, а Саша... Ты же не могла об этом не знать? О чём ты вообще говоришь? – Меня всё равно скоро выдадут замуж. Приведут какого-нибудь придурка или ещё лучше — отвезут к какому-нибудь козлу. Только ты сможешь охранить меня от них в этой жизни. И от папочки, и от баранов с козлами! Только ты сможешь сохранить меня, из всех — только ты. Я её обнял, а что я ещё мог сделать? Выгодная партия. Поиграем в жизнь. Я сам напросился. Жизнь — самая захватывающая игра. Карина в моих руках дрожала и готова была расплакаться. Я её погладил по волосам. – Не расстраивайся больше, чем есть. Не надо. Я согласен. – Правда? Она быстро собралась, вся подобралась и, чуть отстранившись, посмотрела мне в глаза. – Я надеялась, что ты поймёшь. Я молча разглядывал её лицо. Что-то меня заклинило. Я вроде бы должен что-то сказать? А! Лучше сделать. Я привлёк её обратно и не спеша нашёл губы. Ударило током, я еле сдержался, чтоб не оторваться. Она же не могла этого долго ждать? Это ж было не долго? Да и вообще, учитывая обстоятельства, можно было бы отложить и на завтра. Или на потом. А вот, я, кажется, понял: это всё-таки уговор, и можно было и совсем никогда не целоваться. Я что-то не то делаю? Но она с такой страстью отвечает, что я просто... Так, понял. Чёрт. Она не надеялась. Мы постояли, обнявшись. Немного успокоились. – Карина, может быть, я неправильно понял? – Правильно. Я бы, конечно, и просто на уговор согласилась, но если ты... То это вообще - мечта идиота. Пойдём, я тебе одно место покажу. Ту церковь, что дядя Саша строил. На набережной. Он, конечно, не рассказывал? – Нет, не рассказывал. Краем своей боли, краем сознания, я дотянулся до мысли: «Вот почему Карина так цивильно оделась. Она хотела в любом случае показать мне церковь...» Конец 1 части.