Повод

Слуги обтерли тело Станниса широкими, мягкими полотенцами, третий подал ему одежду. Когда Станнис застегнул последний крючок дублета, тяжелая дверь скрипнула и отворилась. – Стол накрыт к ужину, милорд, – почтительно поклонился четвертый слуга с клочкастой седой бородой. – Ваша леди-жена ожидает вас. Станнис кивнул. В трапезной и в ясный день было всегда сумрачно, хотя она считалась самый светлой комнатой замка. Узкие окна в потолок пропускали достаточно света, чтобы до наступления темноты не приходилось зажигать свечи. По всему замку круглый год разжигали камины, да лето было необычайно долгим и жарким, но в трапезной все равно царила сырость. За столом, справа от пустующего сиденья хозяина замка, сидела Селиса, закутанная в шерстяную шаль. При звуке его шагов она было поднялась, но Станнис взмахом остановил ее: Селиса была в тягости. Станнис внимательно посмотрел на жену и стиснул зубы: он не видел ее больше полугода, и с тех пор она плачевно изменилась. Возможно, виной тому были неверные отсветы свечей, но лицо Селисы было неровно покрыто красными пятнами, волосы ее поредели и свалялись, и вся она как-то осунулась. Впрочем, беременные женщины часто дурнеют. Когда его собственная мать ожидала Ренли, она занемогла так, что последние месяца три провела в постели, но мейстер Крессен говорил, что отец любил ее так сильно, как никогда до того не любил. Хотя когда жена Роберта, Серсея, вынашивала королевского первенца, она казалась еще более прекрасной, но Роберту всегда везло больше, чем остальным. – Добро пожаловать на Драконий Камень, милорд, – поприветствовала его Селиса, как того требовал вестеросский обычай. Голос ее срывался. Станнис едва не скривился – глупая традиция. Так должны говорить, когда кто-то приезжает впервые, он же здесь правил. Он поцеловал Селисе руку и опустился на отодвинутый слугами стул. – Ворон из Королевской Гавани прилетел слишком поздно, и я не успела подготовить все необходимое к вашему возвращению. – Это неважно, – заверил жену Станнис, отпив вина из кубка. Это и впрямь было неважно. Будь на то его воля, он бы никогда не вернулся на эти опостылевшие камни, к еще более надоевшей жене, но мейстер, отправлявший ему письма каждые две недели, в последнем послании отметил, что ребенок в ее чреве толкается все сильнее и чаще и, должно быть, роды не заставят себя долго ждать. Долг Станниса – находиться рядом с женой хотя бы до тех пор, пока она благополучно не разрешится от бремени. Он снова посмотрел на Селису – на ее дрожащие руки, на приподнятые брови, на приоткрытый бледный рот. Они были друг другу чужими, оба не хотели этого брака. Станнис, если бы Роберт не настоял на союзе с Флорентами, посвятил бы себя государству и обошелся бы безо всяких женщин. Селиса же плакала, узнав о помолвке, плакала в септе, когда он накинул на нее свой плащ, плакала во время брачной ночи. После нее она сначала долго не позволяла даже прикоснуться к себе, хотя бы просто поцеловать руку, затем, когда допустила к телу, всеми силами показывала, насколько ей противно. Будто Станнис получал удовольствие. И она часто кричала – до хрипоты. Однажды ему пришлось даже ударить ее – когда Селиса опозорила его перед знаменосцами. Не при всех, конечно. Вдруг Станнису стало жаль ее. Он помнил, как, ощупав покрасневшую щеку, Селиса переменилась в лице, и затравленное выражение осталось в ее глазах навсегда, хотя иногда его было и не так заметно. Он один раз бил ее – но никогда не целовал. – Миледи, – окликнул ее Станнис. Когда Селиса подняла голову, он положил руки ей на плечи и наклонился. Не слишком-то уверенно и умело накрыл ее губы своими, почувствовав, что она беспокойно напряглась. Отстранившись, Станнис прочитал в глазах жены то, в чем она не призналась бы и на исповеди, – изумление. И отвернулся. Что же, у него с Робертом, несмотря на всю его удачливость, было и кое-что общее: им обоим, чтобы поцеловать законную жену, требовался повод.