***
— Ты действительно хочешь услышать мою историю? — немного хмыкаю я, поддаваясь вперёд к юдзё, сжимая её шею до хруста. Дешёвое украшение из бусин и металла на шее работницы досуга, видимо, купленное за пару йен в первой попавшейся лавке бижутерии, жалобно звякнуло в сумерках комнаты, когда я снова схватил её за уязвимую часть тела, оставляя на ней кровавые подтёки, становящиеся из красных лиловыми, прямо под моими пальцами. В мои планы «пока» не входит убивать её. Я хочу немного поиграть. Как дикий зверь, который играет с добычей, прежде чем убить её. Хищник, жаждущий игры, крови, и медленно наслаждающийся агонией жертвы — последними предсмертными хрипами. Наблюдать, как молодая лань погибает, жизнь покидает тело, а глаза становятся стеклянными, с застывшим в них последним страхом. Глаза — зеркало души. Отпечаток последних минут жизни. Это невероятно заводит: смотреть и видеть страх в глазах этой незнакомой девушки, ступившей в столь юном возрасте, на такой опасный путь, как — проституция. Я — Учиха Мадара. Она — всего лишь молодая юдзё, где-то в богом забытом месте, на нейтральной территории между страной Огня и Тумана. Обычный обшарпанный кабак, в небольшом захолустном городишке на отшибе. По совместительству он стал и публичным домом, не знающий ремонта, кажется, уже целую вечность. Повторяю свой вопрос, наблюдая, как сбивается от страха её дыхание, глаза наполняются ужасом, мольбой ко мне: пощадить, не трогать, не убивать. Это становится очень забавно. Ослабляю свою хватку, разжимая руку в чёрной перчатке, чтобы шлюха смогла отдышаться. Показываю одним лишь взглядом, что ей стоит поторопиться с ответом. Она почти беззвучно всхлипывает, дёргаясь от меня, наверняка мечтая в этот момент оказаться подальше от этого страшного места. На её тщательно выбеленным пудрой лице, я вижу выступающие снова капельки слёз, стекающих дорожками по щекам и шее. Она дрожит как осиновый лист в последний день осени. Губа шлюхи до сих пор кровоточит. Это наказание для юдзё за непослушание и неподчинение мне. Я люблю послушных шлюх. Она робко, словно в ожидании нового удара от меня исподтишка, поправляет своё тёмно-синие кимоно, съехавшие сейчас до груди, и оголившие её плечи, открывшие мне довольно недурную грудь, с сочными бусинками тёмных сосков. Тело продажной девки покрыл узор из синяков и гематом, контрастирующий с бледной почти мраморной кожей. Её с натяжкой можно было назвать красивой, но она была весьма недурна. Милая, грязная игрушка на одну ночь. После нескольких часов наших «утех», она, стала выглядеть, весьма потрепано: яркий макияж потёк, истерзанная, в синяках и ссадинах по всему телу. Смоляные волосы, выбились некогда из аккуратной, высокой причёски, придавая ей жалобный вид. Разбитая губа, немого припухшая левая часть лица с царапинами, размазанными до самого уха, даже сейчас она внутренне боролась. Я мог бы сравнить этот вид с бездомным котёнком, попавшим в непогоду. «Налицо совсем ребёнок» — отметил я про себя.***
Довольно хмыкнув, я вспомнил события, произошедшие несколько часов назад. Она билась подо мной на футоне, пытаясь сопротивляться моему натиску: отбиться от моих рук, убежать, умолять прекратить, царапаться и шипеть, словно дикая кошка. Я только наслаждался теснотой внутри, сопротивлением и попытками оттолкнуть, остановить меня. Я тонул в желании, что она разбудила во мне этими нелепыми попытками «во имя спасения своей продажной жизни». Я вжимал её руки в пол, оставляя на них алеющие отпечатки синяков, под её крики, содрогаясь от очередного оргазма, разрывая внутренности временной игрушки, когда заполнял это отродье своим липким и горячим семенем. «Лукавил ли я? Да. Её судьба была уже предрешена, когда я вошёл в эту обшарпанную комнату». — Я выслушаю вашу историю господин — с дрожью в голосе произнесла молодая юдзё. В руках я у неё появилась очередная бутыль с саке. Шлюшка поспешила прийти в себя и наполнить мою пиалу снова выпивкой до краёв. — Хорошая послушная сучка. Уже лучше — подумал я, усмехаясь своим мыслям, но не произнёс их вслух. Как только моя пиала наполнилась новой порцией саке, я сделал паузу, немого обдумывая с чего начать свою историю. Жестом свободной руки, за волосы я притянул девушку к своему паху: «Постарайся сделать мне хорошо» — приказал я тоном, не требующим возражений. — Слушай внимательно, — отпивая саке, протянул, растягивая гласные. Эта привычка осталась у меня со старых времён. Юдзё послушно сползла вниз, утроившись перед моим пахом, облизывая и вбирая в свой грязный рот мой член. Приятно, но я глубоко ушёл в свои мысли. Перед моими глазами мелькала только её чёрная макушка. Сдавленное мычание разнеслось по комнате, когда я поддался бёдрами вперёд, насаживая грязный рот на свой член глубже и глубже тараня её глотку, не обращая внимания, что она стала задыхаться от кашля, когда каменный от возбуждения член, упирался до упора яростно в её горло, непрекращающимися сильными толчками. Она даже не сопротивлялась. Грязная, сломанная игрушка.***
Я блаженно прикрыл глаза и отпил из своей пиалы, с каким-то замысловатым рисунком в виде цветов камелии и взлетающих журавлей, саке, морща нос. Тряхнув копной чёрных, лохматых смолёных волос, я лишь шире раздвинул ноги, получая удовольствие. Девушка была невероятно хороша в таких ласках. Видимо, было время тренироваться на клиентах. Пальцы сжали пиалу до хруста. POV Мадара. — Ты мой — протяжно тянет Хаширама. — Только мой, мой, — его жаркое дыхание обдаёт мою влажную шею. В маленькой комнате нечем дышать, но мы не можем оторваться друг друга, и открыть сёдзи. Тело сладко ноет, но нам так пьяно и сладко. Сладкая боль, как запах цветущий сакуры, окутывающий нас своим приятным дурманом. Мы молоды, пьяны, нам сладко и хорошо. Слишком хорошо и неправильно. Тогда нас это не остановило. Мы забыли, что есть слово «неправильно». — Ты моя шлюха, только моя, Мадара — шепчет он мне на ухо. Толчки становятся все горячее. Узко, постыдно, сладко, желанно. Я не слышу. Я ничего уже не слышу. Вполуоборот я вижу шёпот его губ, но мне все равно сейчас, что он бормочет. Я словно окутан сладким коконом наслаждения, она съела мою совесть и разум. Я — Учиха Мадара и я безумен. Я — Учиха Мадара и я его личная шлюха, готовая на всё, ради его члена. Конец POV Мадары. Во внутреннем дворике вовсю уже зацвела сакура, засыпая мир розовыми лепестками. Они опадали, кружась в воздухе. Холодные капли, внезапно начавшегося дождя безжалостно стали прибивать их к земле, смешивая их с ней, превращая в одну некрасивую массу. Ночную мглу разрезали яркие всполохи молнии на горизонте. Я, вздрогнул от стука капель в тонкую бумажную дверь. Стук стал усиливаться, вместе с первыми раскатами грома. Это отвлекло меня от болезненных воспоминаний о Хашираме. За окном непогода лишь усиливалась с каждой минутой. Сквозь тонкие сёдзи, было видно отчётливо каждую тень. Ветки ближайшей сакуры, стучали в сёдзи, грозясь продрать тонкую рисовую бумагу и проникнуть в комнату. — Так же как и тогда — прошептал я еле слышно, шевеля одними губами и отпивая саке. Мир померк для меня уже давно. Я содрогнулся в сильном оргазме, заканчивая свой рассказ и наполняя рот шлюхи обильно своим семенем. Я рассказал ей, простой работнице досуга, свою историю жизни. «Мой маленький брат, мой Изуна, мой свет, в этом озлобленном чёрном мире. Мы ведь, что имеем, не храним, а потеряем плачем». Я перевёл взгляд на тень, гнущейся от ветра сакуры. — Слышишь ли ты меня? Видишь ли, ты меня оттуда, брат? — отпивая саке, словно спросил я у тебя, как будто ты сидишь сейчас напротив меня, смотришь и снова улыбаешься мне. «Это всего лишь иллюзия» — я горько усмехаюсь, отпивая ещё саке. — Тебя больше нет, и не будет, я навсегда запомню тот день, день, когда ты умер, брат — вслух, рассуждая, горько произношу я. К горлу подступил ком, стало болезненно больно дышать, сердце сжало тупой болью. — Брат, Изуна — тихо зову тебя, но понимаю, что шинигами забрал тебя в другой мир, возможно, он лучше, чем наш прогнивший мирок. Меня охватывает ярость: «Проклятые Сенджу. Проклятый мир. Они забрали меня у тебя. Как я их ненавижу» — словно гадюка шиплю я в темноту».***
Краем взгляда замечаю, что девка смотрит на меня с изумлением, пытаясь отползти подальше, чтобы сохранить свою жизнь. Меня охватил неконтролируемый приступ ярости, боли и злости, в котором я не отдавал отчёта себе и своим поступкам. «Никто, кроме тебя, не сможет понять меня». Я взвыл, словно загнанный зверь в цукиёми. Откинув низкий столик, с глухим стуком на татами, я схватил шлюху за волосы, протащив по грубому покрытию за ворот кимоно. Меня не волновали её чувства, желания, или то, что я причиняю ей новую боль. Я не чувствую даже свою боль, которую она причиняет мне, пытаясь защититься от меня. Я совсем не обратил внимание на царапины от её ногтей, вцепившихся в мои руки, раздирающих мою кожу до крови, не на попытки остановить меня, утопая в горьких слезах отчаянья. Ничто давно не трогало меня. Не её истошные крики и развязанные полы кимоно, сотрясающиеся в жалких рыданиях худые по - детски плечи. Мне нет дела до её боли: я хочу унять свою боль, выжигающую огнём меня изнутри. Моя боль от твоей потери бесконечна. Боль жгучая, непрекращающиеся, как пламя Аматерасу. Комнату заполнили стуки дождя, грома, сердитый стук веток сакуры, качаемых ветром, рисовой бумаги, глухих ударов головы, разбиваемой в кровь о край опрокинутого на татами столика, сделанного из сплава самого дешёвого металла. Снова и снова, удерживая обмякшее тело шлюхи, прикладываю его головой об столик, не обращая внимания на лужу крови и брызги, покрывающее моё лицо кровавыми разводами. — Ты был прав брат. Ты был прав во всём, брат, словно безумный, шепчу я в темноту. Перед глазами, словно стоит твой образ. Ты лишь усмехаешься, смотря на меня, не произнося ни слова. «Я был всего лишь очередной игрушкой в цепких лапах Хаширамы Сенджу. Всего лишь милая игрушка для его похотливых утех». — Брат — тихо шепчу я, — брат, почему ты покинул меня? — ты мне так нужен сейчас. Кости черепа юдзё хрустят под моей рукой, превращаясь в кровавую кашу. Я брезгливо осмотрел результат своей работы, откинул шлюху встрону, наблюдая, как она со стуком падает в лужу собственной крови, смешанной с ёё же мочой. Она хрипит в агонии. Разбитое в месиво лицо, с заплывшими глазами, на губах, в предсмертных хрипах пузырится кровавая пена. Осталось только засечь время и посмотреть, через, сколько она сдохнет. Мне пришлось брезгливо поморщить нос, от сильного аммиачного запаха мочи, заполнившего комнату. Эта маленькая сука умудрилась обделаться, когда я бил её. Судя по всему, она ещё боролась за жизнь. Налив остатки саке в пиалу, я сделал большой глоток, снова вспоминая то, что хотел навсегда забыть. POV Мадара. Я всё отдал сейчас, чтобы этой стычки не произошло тогда. В тот чёртов, солнечный день и ты был бы жив сейчас. Прошло около суток, с того момента, как тебя ранил альбинос в стычке. Я отчасти верил в судьбу и эффект бумеранга. Один Сенджу — показал мне рай, а другой — открыл для меня невозвратную дорогу в ад. Твои раны оказались смертельными. Я сделал всё: нашёл лучших докторов, молился, но чуда не произошло. Когда из твоих покоев вышел очередной доктор, я чуть не взвыл от отчаянья. Шансы таяли, с каждой минутой. — Мы сделали все что могли, но, к сожалению, травма оказалась несовместима с жизнью — кланяясь, ответил доктор мне. Мне показалось, что в тот день я умер вместе с тобой, мой маленький брат, давший мне свет. Не разбирая дороги, отпихивая шепчущихся соклановцев с пути, я выскочил молнией в сад. Плевать, что они думали сейчас обо мне и что будет потом со мной или кланом. Я пытался дышать, но каждый глоток холодного воздуха давался с болью, тараня лёгкие. Боль? Это ничто, по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас, сидя на сырой земле. Глаза щипало от слёз. Не сразу, я почувствовал холодные капли дождя на своём лице. Холодный дождь, переходящий в ливень, заставил меня немного очнуться из небытия боли, в которую я погрузился. «Дальнейшая жизнь без тебя стала адом. Прости, что не смог защитить тебя». Картинки, шурша в моей голове, менялись одна за другой. Сегодня день похорон. Собрался весь клан, чтобы проститься с тобой. Грязные лицемеры делают вид, что переживают и искренне сочувствуют моей потери и потери клана. Им на самом деле абсолютно плевать на твою гибель и мою потерю. «Придёт время, и мы снова встретимся брат. Но ты ко мне не торопись. Обещай, что исполнишь нашу мечту». Это, было последним, что я услышал, перед тем, как ты покинул меня и отправился в вечный путь. Ты это я. Теперь, мы одно целое. Я буду видеть, этот мир за нас двоих, строить нашу мечту, а ты смотреть на все оттуда нашими глазами. Я достойно проводил тебя. «Ты прекрасен, мой брат, ты словно спишь сладким сном». Последний раз я прикасаюсь к тебе, пытаясь запомнить тебя таким на вечность. Ведь впереди — у меня вечность одиночества, страдания и боли без тебя. «Брат, моя кровь и моя последняя любовь». Мы — Учиха, мы братья, мы необычные братья. Хочу, ещё раз почувствовать атлас твоей кожи. Я склоняюсь перед тобой, наши губы разделяют лишь миллиметры. Мой идеальный брат. «Помнишь ли ты, как мы стали близки по-настоящему, не как братья?» — шепчу в твои губы. «Как ты, краснея, после возвращения из похода, признался мне, что любишь меня не совсем как брата. Как в первый раз мы по — настоящему познали тела друг друга. Потом ты мне признался, что я был твоим первым и единственным мужчиной. Помнишь ли наши ночи полные страсти?» «О Ками, мне кажется или я схожу с ума?» Мне кажется, что ты, даже сейчас, после моих слов улыбаешься мне. Моя рука скользнула по твоему белоснежному кимоно. «Ты похож на невесту, мой маленький брат» — тихо шепчу я. Рука скользнула под полу кимоно, поглаживая кожу на торсе и касаясь твоих сосков. Это твоё самое чувствительное место. Опускаюсь рукой ниже, скользя по нежной коже. Дальше последовал робкий поцелуй в лоб. «Спи спокойно брат» — тихо произношу я. Лишь пару капель слёз падают на твою щёку перед тем, как последняя горсть земли отберёт тебя навсегда. — Прости и прощай — тихо шепчу я. Конец POV Мадары.***
Из размышлений меня выдернули тихие жалобные стоны и шорох ткани. Юдзё попыталась доползти до двери и позвать на помощь. Я недооценил её. Она, будучи почти трупом, цеплялась за жалкие остатки жизни. Схватив её за ноги, я затянул шлюху, почти доползшую до двери обратно, оставляя кровавые разводы на светлом дереве полов. Ногой, прижав игрушку к полу, я сорвал остатки кимоно с её тела. — Ты, кажется, не закончила со мной — прошипел я, выхватывая кунаи, и вгоняя их в руки юдзе, повыше тех ран, что нанёс ей ранее. Она не кричит, а хрипит, не в силах говорить больше. Проиграла этот бой, она проиграла свою жизнь мне. Теперь, её жизнь в моих руках. Меня возбуждает это. Несмотря на то что она почти полутруп, я ставлю её раком, резко входя во всю длину закаменевшего от желания члена, сразу начиная насаживать резкими толчками податливое тело. Зная, что каждый толчок приносит боль. Кунаи в проткнутых руках ездят от толчков, разрывая раны ещё больше. Это приятно, чувствовать горячие нутро, бешеные стуки её сердца. «Тук-тук-тук». Из рук шлюхи, проткнутых кунаями, хлещет кровь от каждого моего толчка в её теле. Сердце девки делает кульбиты, вырываясь с разломанной грудной клетки. «Тук-тук-тук и тишина». Сердце сделало последние удары и затихло. В комнате стало тихо. Я рыкнул от неудовольствия, что она умерла в момент, когда я ещё не кончил. «Как она посмела!» Я не хотел останавливаться. Тело ломило в предвкушении разрядки. Я не привык церемониться с такими, как она. Притягиваю её голову за волосы, чтобы видеть искажённое агонией лицо. Пару толчков хватило, чтобы рыкнуть, заполняя грязное нутро, горячим семенем. Она шлюха, продажная девка, а я — нет. — Хаширама, ненавижу тебя. Ты заставил меня опуститься до уровня этой девки когда — то. — Пора бы закончить этот фарс — тихо произношу я, откидывая, словно куклу в сторону тело мёртвой шлюхи. Я оставляю шлюху лежать в луже собственной крови, смешанной с моей спермой и её мочой. Её тело ещё рефлекторно содрогается, но это лишь очередная иллюзия. Иллюзия жизни. Глаза уже остекленели. В них больше нет жизни. Перед тем как покинуть это мерзкое место, я оставляю щедрые чаевые и растворяюсь вскоре в темноте.***
Несколько лет спустя, Амекагуре. — Мы согласны присоединиться к вам, Мадара-сан — произносит, шелестя, рыжий парень по имени Яхико, бросая взволнованные взгляды на двух своих других друзей — парня и девушку. — Кто бы сомневался. У вас просто нет выбора. Ведь ваша деревня в трудном положении — произношу я, понимая, что чертовски прав. Им выгоднее сотрудничать, чем воевать со мной. Под маской моё лицо озаряет довольная улыбка. Я выиграл в этой маленькой войне. — Отныне мы Акацуки. Наша основная цель — выполнение плана «Глаз Луны» — произношу я. — Пока всё идёт по плану. Логово Акацуки. — Ну же, Итачи, давай старайся лучше! Не огорчай папочку, а то папочка накажет тебя! — Я ведь знаю, ты можешь лучше — протянул я, показывая голосом, что огорчён тем, что мальчишка не старается меня особо удовлетворить. Звонкий хлопок по его попе кажется, приводит его в чувства, заставляя работать ртом на моём члене более активно. Брюнет, лишь мычит мне в ответ, пытаясь показать всем видом, как он старается для папочки. «Да, говорить с членом во рту не так удобно, но он так старается. Он так похож на тебя внешне, брат».***
Где — то в Конохагакуре в это же время. Старая, но ухоженная могила на кладбище в Конохагакуре. Одна из многих, чей вечный покой и память она хранит. Часть её скрыта давно под ветвями сакуры, растущей рядом. Сакура в этот год цвела особенно пышно, засыпая серый камень обильно нежно — розовыми лепестками. Её ветви склонились настолько низко, что, кажется, они заботливо обнимали серое надгробье. Каждый месяц на этой могиле появляются свежие цветы. Красные, словно пламя костра — красные маки. «Здесь похоронен любимый брат — Изуна Учиха» — гласит надпись на камне. Ветви сакуры качаются на ветру, словно соглашаясь. Изуна Учиха — любил красные маки. Маки — как фирменная техника их клана. Огонь — может согреть, а может и сжечь дотла. Пару красных лепестков отделились от цветка и упали на землю, подхваченные ветром, они уносились прочь. Красные: словно капли крови. Здесь он нашёл свой покой, но не был забыт, теми, кем был по — настоящему любим. ___________________ Юдзё — (яп. 遊女 ю: дзё или асобимэ? , дословно «женщина для удовольствий») — собирательное название проституток и куртизанок (но не гейш), существовавших на протяжении всей японской истории.