Ты - мой мир

Юнги греет ладошки о чашку горячего кофе и улыбается как дебил. На улице собирается гроза, гремит гром, прохладный ветер забирается под тонкую футболку, неприятно холодя тело и вызывая мелкую дрожь. Юнги дрожит. Намджун притягивает его к себе близко-близко, до синих пятен на теле, до побелевших костяшек пальцев, не оставляя ни миллиметра между. Целует жадно, до боли сминая и прикусывая губы. Юнги чувствует горячий язык у себя во рту и задыхается, из последних сил цепляясь за широкие плечи. Кожу жжёт. Юнги переводит взгляд на вишнёвое дерево, широко раскинувшее свои ветки у ворот, и нервно шикает — он обжёг ладонь, пролив кофе. Ставит чашку на металлическое ограждение балкона и подставляет руку под дождь, только начавший мелко орошать землю. — Дай руку! Растяпа, — Намджун хватает его за запястье, разворачивая Юнги к себе лицом, — Ты уже и чашку в руках удержать не можешь, — он ощущает на себе самый родной, но такой далекий взгляд и поднимет голову. — Чего? — Любишь? — Юнги смотрит ему в глаза не моргая, сердце стучит бешено, будто вот-вот остановится. И останавливается... — Очень. — Мир. Ты — мой мир... Мой... — сердце Юнги не стучит, оно захлёбывается. Захлёбывается в океане из тех нежных и горячих чувств, что рвут грудную клетку каждый день, полосуя чем-то тупым и ржавым, потому что очень больно. Захлёбывается в ощущениях, их много, слишком много, оно не выдержит, еще чуть-чуть... — Мой мир, — Намджун поглаживает его по волосам, по плечам, спине и целует у висок, а из глаз Юнги катятся прозрачные солёные ручейки. Он хочет закричать, зареветь, биться в истерике или же утопиться, предварительно выцарапав себе глаза, чтобы ничего не видеть, но вместо этого просто зажмуривает их посильнее, может, слезы перестанут бежать. Как же хочется сжечь эту квартиру, дом, город, Землю, эту безумную реальность, всё — не оставить ничего, и себя тоже не оставить. Время останавливается на жалкую секунду, на сотую, тысячную долю, но останавливается. — Её? — Намджун молчит, опускает голову, смазывает ожог, перематывает и завязывает бинт кривым бантиком вокруг ладони, а Юнги ждет, ждет этого крохотного, но такого значимого "да". "Ну же, скажи это, скажи и отпусти, освободи меня, я больше не могу, пожалуйста, убить же ты не сможешь." Но он молча уходит, унося аптечку, противно шаркая шлёпками на ногах и зацепляясь плечом о дверной косяк. Юнги большими глотками опустошает чашку, морщась от приторного сладкого вкуса. Намджун всегда делает для него сладкий кофе, потому что он любит сладкое. Но сейчас кофе сладкий прямо до горькости. Юнги кусает губы в кровь, чтобы вкус железа заменил ту горечь, что он ощущает, кажется, даже на запах. Открывает рот шире, откидывая назад голову и глотает воздух, жадно глотает, царапая горячую кожу на спине, от чего Намджун в смеси с поцелуями прикусывает шею и выступающие ключицы. Он толкается медленно, плавно, движения размашистые и уверенные, Юнги прижимается сильнее, зарываясь пальцами в короткие серебристо-белые волосы. Рваные вдохи и выдохи вперемешку со шлепками и звуками поцелуев играют одурманивающую мелодию, от которой осознание происходящего расплывается перед глазами белой дымкой. Намджун проводит своими обжигающими ладонями вдоль торса Юнги, поглаживая живот, грудь, плечи, пробегаясь вдоль рук и сплетая пальцы, сжимая костлявую ладонь сильно-сильно. Намджун подходит слишком неожиданно, берет Юнги за здоровую руку и тянет во двор, босого под проливной дождь, а сам разувается на выходе. Юнги ни капли не сопротивляется. Они пробегают по двору, по всем лужам, промокают насквозь, а затем Намджун приседает, обхватывает Юнги руками за пояс и поднимает, кружа меж прозрачных блестящих водных капель, сыплющихся из синего неба. Юнги лежит на кровати, ему жарко, душно и больно. У него болит всё — тело, сердце, душа, даже мысли какие-то безумные и больные. Намджун обнимает его за талию и дышит куда-то в грудь. — Ты — мой мир, — Юнги зажмуривается и натягивает на них одеяло. Всё равно не сгорит. Юнги раскидывает руки в стороны, подставляя лицо хлынувшей воде, и как дурак улыбается, пряча горячие солёные ручейки меж безвкусных и холодных. У Намджуна в кармане джинсовых брюк играет телефон, и Намджун опускает Юнги на землю. Смотрит на дисплей телефона с пару секунд, затем суёт его обратно в карман. — Возьми трубку. Не заставляй будущую жену волноваться, — Намджун с болью смотрит на Юнги, а тот разворачивается, забредает в лужу и, вновь расставив руки в стороны как крылья, начинает кружиться. — Алло! — Юнги прикрывает глаза.