Когда солнце взойдет над Акабой

      В Акабе жарко. Вечернее солнце все еще пылает под навесой грузных, безжизненных облаков. Кочевники нежатся в захваченном портовом городке, ища в нем пристанище после долгого похода через пустыню Нефуд, после лишений в воде и жилище. Сидят на мраморных ступеньках турецкого аванпоста; некоторые из них заселяются в жилые кварталы и готовятся к дальнейшим походам с майором Лоуренсом: чистят клинки, промывают рясу бедуинов около берега моря. Этим самым походом и победой они обязаны именно ему – англичанину, рискнувшему сделать то, что было не под силу даже арабским предводителям все годы Первой мировой Войны. Напасть на обороняемую Акабу с суши с пятьюдесятью воинами и выиграть это сражение — только Лоуренс Аравийский так сможет. Али сложно привыкнуть к воинственной натуре майора. Кажется, жизнь Лоуренса проходит под лозунгом «Сделать даже невозможное!», — пускай на араба он не походит даже издалека, мужчина самолично учувствует в восстаниях против турков: имеет голубые (и прекрасные, это Али отмечал не раз) глаза, свойственные только европейцам и бледно-мраморную кожу с частыми шрамами и ожогами. Когда майор показывал их Али, он проникновенно улыбался, говоря, что это всего лишь трофеи из битв, украшающие его тело. Араб тогда смотрел, не отводя глаз. Наверное, это было грубо. Али сказал бы, что влюблен; но влюблен безответно. Лоуренс, даже не смотря на участившиеся слухи о его гомосексуальности, взаимностью никогда не отвечал и обожания со стороны Али не разделял. Араб смирился с этим и лишь изредка с нежностью смотрел на удаляющуюся фигуру Лоуренса в развивающейся на ветру рясе бедуина. Али всегда был сильным человеком, но именно Лоуренс заставлял его быть безвольным, находясь рядом с ним. Он мог неделями обходиться без воды, но ощущал мучительную жажду каждый раз, когда рядом не оказывалось Лоуренса. *** Легкий июльский ветер пробирался Али под кожу, трепетал внутри черной накидки бедуина, когда араб прогуливался по вечерним улочкам Акабы. - Шариф Али, что вы делаете посреди улицы в такой поздний час? - удивленно восклицает Лоуренс, проходя мимо гуляющего по улицам мужчины. «Думаю о Вас, майор» - В моей комнатушке душно и тесно, - улыбнулся араб, - Я вышел подышать свежим воздухом. - Чудно, - Лоуренс засиял улыбкой. В уголках глаз у него появились добродушные морщинки, а лицо раскраснелось, будто от смущения, - Мы могли бы прогуляться вместе. В Акабе замечательнейший воздух. С примесью пороха, конечно, но я уже привык. День подходил к концу, когда Али и Лоуренс проходили по тесным закоулкам портового города. Воздух тогда был странно свежий, странно живой; иногда Лоуренс останавливался, чтобы поприветствовать бедуинов или кочевников, говорил с ними привычным, добродушным тоном; скромно улыбался, когда несколько мальчишек кричали с крыши дома «Лоуренс! Лоуренс!». Али тогда стоял в стороне и недоверчиво косился на них. - Это была замечательная прогулка, Али, - спустя время, сказал Лоуренс. Его светлые волосы выбились из-под белоснежной куфии из-за резких порывов ветра над морем, и, приметив это, Лоуренс потянулся поправлять их. - Позвольте, - Али легким движением руки заправил волосы Лоуренса под светлую ткань. Пальцы его с нежностью разглаживали грубоватые локоны, отчего лицо майора стало еще более раскрасневшимся и смущенным. - У вас прекрасное лицо, Лоуренс. Лоуренс поджал губы, будто услышал что-то невообразимо глупое. О чем только думает Али, говоря это? - Да, - он нервно улыбнулся, - Вы не первый, кто говорит мне это. Оно досталось мне от матери и в военном деле иногда бывает обузой, - он помедлил. - Может быть, - араб отвернул лицо в сторону, задумавшись, - Но от этого оно не менее прекрасное. Крики прохожих иногда прерывали тягучую минуту молчания, которая для обоих, казалась, была чем-то мучительным. Солнце уже полностью уступило место острому полумесяцу, а голубовато-оранжевое небо стало иссиня-черным. Изредка падали и снова появлялись далекие звезды; Али поднимал голову, чтобы увидеть их. Тогда Лоуренс поднимал и свою тоже. Они так и стояли в тишине, пока Али не решился сказать, не отводя глаз от прекрасного неба: - Мне кажется, я влюблен. Будет ли это обузой для Вас, Лоуренс? - Влюбленность проходит, - он поднял бровь, поворачиваясь к Али, - Если это нечто большее, то оно никогда не пройдет - ни через день, ни через тысячу лет. Голубые глаза Лоуренса прожигали араба насквозь и были столь яркими, как и звезды на небе. Они падали и падали, но эти две прекрасные звезды будто застыли во времени. Лоуренс с грустью приподнял уголок губы и продолжил: - Вы говорите так, чтобы удовлетворить свои физические потребности, и, живя здесь, к такому вниманию я привыкаю. - Но я даже не думал о физической близости. Я люблю вас не так, как мясник любит свою свинью. - Лжец, - засмеялся Лоуренс, все еще не отводя глаз от араба. - Тогда вы - самовлюбленный англичанин. - И вы не хотите меня поцеловать? - Хочу. - Это и подтверждает то, что вы лжец, Шариф Али, - он притянул мужчину к себе и сладко поцеловал в грубые губы. Али обхватил Лоуренса за талию, охотно отвечая требовательные поцелуи мягких и податливых губ англичанина. Лоуренс отпрянул и, отдышавшись, тихо продолжил: - Ах, Али. Вы заразили меня арабской лихорадкой под неведомым словом "любовь". Целуйте же. Целуйте. ***