Если бы ты был городом, Дженсен

Если бы ты был городом, Дженсен… Знаешь, наверное, это все таки был бы Лос-Анджелес. (Представляю, как ты сейчас возмущенно фыркаешь, и, может, даже думаешь: Какого черта? Он что, так ни хрена и не узнал меня за столько лет?) Вот только мы порой сами себя не так уж здорово знаем, как думаем, Дженс, так что давай я хотя бы попробую объяснить, ага?.. Я долго перебирал города, правда – примеривал к тебе и твой любимый Дублин, и наш Остин, и хмурый Ванк, и всякую чертову экзотику, вроде Сингапура, где мы даже не бывали. Ты есть в каждом из них, и все они есть в тебе: ты такой настоящий и крепко, добротно сложенный человек, что вполне мог бы посоперничать в надежности с каменными мостовыми улиц ирландской столицы; когда ты смеешься, запрокидывая голову, мне мучительно хочется заглянуть тебе в глаза – кажется, что в них сейчас отразится южное небо Техаса с летящими облаками; когда ты думаешь, что тебя никто не видит, ты ужасно серьезный – строгий и неулыбчивый, и при этом особенно родной, как однажды поймавший и оставивший нас себе канадский город. Но ты намного больше, чем любой из них. Тебе тесны их улицы и характер, ты не укладываешься в городские границы, отведенные им, и когда я подумал об этом, ответ пришел на ум сам собой. Ты – Лос-Анджелес, Дженсен. Город, не знающий границ, не признающий никаких физических координат, кроме собственных – вещь-в-себе, колючая одинокая звезда в пустыне неба, маяк для всех влюбленных, сумасшедших и наделенных даром мечтать. Город городов, вобравший в себя черты сотен самых разных мест на планете, откуда в него каждый день стекаются современные пилигримы в поисках своего Бога… Я знаю, ты не любишь Эл-Эй. Ну, во всяком случае, ты сам так говоришь, и кто я такой, чтобы тебе не верить?.. Ты так вкусно и подолгу ругаешь чертов смог, и чертов трафик, и чертов невкусный кофе, и бетонные кубики домов, функциональных настолько же, насколько уродливых, и чахлые пальмы, одиноко расчерчивающие небо над одноэтажным центром… Я вижу – ты веришь в то, что говоришь. Но еще я вижу, как ты меняешься, выходя из дверей LAX – словно с неслышным щелчком встает на место недостающая деталька, крошечный кусочек паззла, отсутствия которого вроде и заметно не было, но только теперь, когда он нашелся, картина становится по-настоящему завершенной. Вся эта шелуха простого техасско-канадского парня слетает с тебя вместе с клетчатыми рубахами и негнущейся джинсой классического кроя, в ЛА ты становишься таким пижоном, что я в который раз жалею, что не знал тебя до «Сверхъестественного» - двадцатилетним, чокнутым на всю голову, смешивающим шмотки в безумные коктейли по собственному вкусу, не боясь ошибиться и ошибаясь так ужасающе, что иногда это сходило за успех. Ты рассеяно киваешь мне, не отрываясь от телефона, пока Клифф грузит твои чемоданы в багажник, прыгаешь за руль, подмигиваешь габаритами и уносишься со стоянки прежде, чем я успеваю найти свою тачку – ты совершенно, безупречно, идеально автономный тут, в Эл-Эй, но странным образом только тут я по-настоящему не боюсь тебя потерять. Я знаю точно – все эти бесконечные съезды, развилки и кольца автострад, из которых соткан этот город, всегда приведут тебя ко мне. И не потому, что так предопределено главным архитектором, а потому, что это твой выбор. Этот город весь – ты. Иногда мне кажется, что это его вездесущая солнечная пыль въелась в твою кожу, притворяясь веснушками; ты пропитан Лос-Анджелесом, и жгучая соль его Океана встроена в твою ДНК, заставляя тебя снова и снова возвращаться сюда. Когда Стив притащил тебе дюжину новых песен, кажется, только ты сам и не знал до конца, какую выберешь для совместной записи – этот ваш неспешный разговор с городом Ангелов, по-моему, одна из лучших вещей, посвященных ему во все времена, правда. Столько в нем искренности, и горечи, и любви!.. Я помню, как снимал тебя для этого клипа – день был такой киношно-яркий, что казался ненастоящим, и ты казался ненастоящим… впрочем, ты мне часто кажешься таким, и поэтому мне никогда не расстаться со своей славой вечно лезущего в чужое личное пространство придурка, потому что иногда мне просто нужно дотронуться и убедиться, что ты действительно есть. Вообще-то, я тогда не думал, что эти кадры с моего айфона войдут в доступное всему миру видео – а ты и вовсе не сразу заметил, что я снимаю. Валялся на скамье на палубе, надвинув козырек бейсболки на лицо, лениво перебирал наощупь струны, заросший трехцветной бородой, как пират, и ветер раскачивал лодку на волнах… Можешь подкалывать меня этим до конца жизни – но я тогда подумал, что никогда не перестану заново влюбляться в тебя. А ты все выговаривал свое нежное и горькое Лос-Анджелесу, негромко, вполголоса, тише рокота гитары в твоих руках – и мне казалось, ты жалуешься ему о чем-то, о чем никогда не расскажешь мне. Словно у тебя с ним какие-то тайны. Впрочем, они у вас точно есть – иначе никак не объяснить тот факт, что только на улицах Эл-Эй я еще ни разу не смог переиграть тебя в наши «городские прятки», как сотни раз делал это по всему миру. Только тут я не умею отличить тебя в гудящей разноцветной толпе, продолжением волны катящейся по пляжу, и, сколько ни озираюсь, до рези в глазах всматриваясь в лица, выискивая твои приметы, всегда упускаю тот момент, когда ты вырастаешь совсем рядом и тянешь свое «хэ-э-эй». В такие моменты ты особенно похож на мальчишку, лучишься таким самодовольством, словно пари всей своей жизни выиграл, а не просто очередной раз подколол своего парня, незаметно подкравшись к нему посреди улицы, - и я поднимаю руки, сдаваясь, признавая твою победу. Я готов подарить тебе любую победу на свете, лишь бы всегда оставаться тем, кого ты дурачишь, тем, кого ты ищешь в этом людском водовороте улиц города Ангелов… Мы едим мороженое на деревянных ступенях пирса Санта-Моники, и в зеркальных стеклах твоих пижонских авиаторов отражается океан, облитый расплавленным золотом солнца. Ты смеешься, по-кошачьи подхватываешь языком холодные сладкие капли тающего пломбира, на тебе драные джинсы и стоптанные конверсы, и какие-то кожаные фенечки вместо дорогущих часов, и я думаю, что люблю Лос-Анджелес уже только за то, что он делает тебя таким. Вечно молодым и прекрасным, как он сам. Знаешь, это хорошая игра – в ассоциации, - хотя поначалу мне так не казалось. Если бы ты был музыкой, то гитарной акустикой, если бы ты был городом, то это был бы Эл-Эй, а если бы тебе вздумалось быть чем-то еще - то наверняка воздухом, который мне нужен, чтобы дышать.