Третий закон Паркинсона

— Прости. Ты выглядишь как... Как будто у тебя есть семья. — А ты — как замороженный йогурт в яркой банке, — Брок низко и неловко рассмеялся. Не слишком-то уютно было находиться в обществе трезвого как стеклышко новоиспеченного командира, когда у самого все пляшет перед глазами. — У меня нет семьи, кэп. Новый командир вызывал смешанные чувства. А в состоянии опьянения вся эта мешанина и вовсе скатывалась в сраный хаос. Брок осознавал, что с повышением теперь можно проститься: все награды будут сыпаться на сверхчеловека, а если кого-то из особо отличившихся и зацепит краем, смотреться рядом они все равно будут мелко и жалко. Брок не понимал, как можно доверить руководство засекреченной боевой группой такому растиражированному, мать его, персонажу. «Может, еще оркестр с литаврами впереди пускать?» — ворчал он вполголоса, и сам чувствовал, что несет полную чушь. Брок испытывал восхищение. Самому ему доводилось руководить несколькими операциями, и он понимал, как важен боевой дух и сплоченность команды... Так вот, вошедший всего пару месяцев назад в двери тренировочного зала светловолосый человек принес с собой этот боевой дух и щедро поделился им с каждым. Черт знает, как это у него выходило. Стив Роджерс мгновенно запомнил имена всех своих бойцов, он был с ними дружелюбен, но не как золотистый ретривер, которому все равно, кого вылизывать, и не как заигрывающий с бывалыми вояками новичок-командир... Он знал меру своей ответственности — и каждый парень из «Удара» сразу же почувствовал, что входит в круг тех, за кого капитан Америка станет отвечать. Случись что. Или не случись ничего. И если ничего плохо ни с кем из них не случится, они будут знать, кого благодарить. Сложно сказать, как это воспринималось другими бойцами. Броку хотелось лезть на стену. Он чувствовал себя ершистым подростком, которого пытаются взять за ручку и показать, как лучше. Он не готов был признать, что Стив Роджерс знает, как лучше, все его инстинкты бунтовали против этого. «Музейный экспонат, ископаемое. Да я в младшей школе комиксы про него читал. Да он на планшеты смотрит, как на восьмое чудо света». Брок знал, что врет сам себе. Во-первых, электроникой капитана уже было не удивить, этот этап миновал безвозвратно... А во-вторых, Роджерс отлично знал, как воевать, и это было все, что действительно от него требовалось. Вчера Брок первый раз увидел его в настоящем деле. А сегодня, получив увольнительную, отправился в бар, чтобы наконец-то расслабиться. Кто же знал, что капитана тоже потянет в это местечко. Хотя стоило догадаться: раритетный музыкальный автомат, еще довоенный, без этих пошлых арочек и светящихся панелей, паркетный танцпол, хорошая выпивка... Впрочем, выпивка явно не помогала. А вот говорить хотелось до звездочек в глазах. Поэтому продолжили они одновременно: — Замороженный... как? — усмехнулся Роджерс. И замолчал, потому что Брок сказал отстраненно: — Ну то есть, формально нет. Я сплю с женой парня, которого обучал лута ливре. Работал тренером в начале двухтысячных... Мы вроде как друзья, он выиграл престижный турнир под моим руководством. Второй ребенок Мелиссы — от меня... Славная девчонка. Роджерс положил подбородок на сомкнутые ладони, чтобы глядеть в глаза Рамлоу. Взгляд был озадаченный. Ну точно. Вряд ли ему когда-нибудь изменяли, и сам он вряд ли мутил с чужими женщинами. Стоило бы посильнее прикусить язык, но Брок отчего-то, напротив, расслабился. Потому что подумал вдруг, что у кэпа просто не было времени на все эти шашни. Болезни, война, ледяная кома, война. И он, конечно, может смотреть на своего подчиненного, как на полное дерьмо, но вряд ли станет. Слишком мало у него опыта, чтобы судить. Ну хоть где-то слишком мало. — Такие дела, кэп. Семья вроде как есть. Но я не могу приехать за дочкой и забрать ее на уикенд. И не то чтобы Фрэнк был так хорош, хотя мы с Мелиссой его не стоим... Просто я не очень-то надежная пара, в любой момент могу сорваться на задание в самую дальнюю задницу мира... да и девочки привыкли к отцу. Мне ничего не светит, — подытожил он. — Ты любишь эту женщину? — спросил Роджерс и слегка отвел глаза в сторону. Ну точно как подросток, хотя выражение лица при этом у него было... жесткое. Четко обрисовались скулы, и губы были плотно сжаты. — Иногда ненавижу. Но чертовски привык, — сказал Рамлоу, и капитан посчитал это исчерпывающим ответом. — Как зовут твою дочь? — Кейт. Ей четыре. Роджерс смотрел на него, очевидно, размышляя о том, как это люди могут так долго, так самозабвенно тонуть в склизком вонючем болоте. И, в случае с Броком, даже не пытаться выбраться на твердую почву. — А тебя-то у самого с этим как? — спросил он, чтобы хоть что-то спросить. — Женщина, с которой я хотел прожить жизнь, прожила ее без меня. Но она меня дождалась. Мне сказали, что это чудо. Это как если бы Джек Доусон вернулся к Роуз живым. Я не знаю, кто такой Джек Доусон. — Это... это из «Титаника». Из сраного «Титаника», черти его дери, — расхохотался Рамлоу, расплескивая виски по столешнице. Звук его смеха быстро перешел в хриплый истерический кашель. — Тупая! Слезливая! Мелодрама! *** — Кто тебя просил лезть в мою жизнь? — спросил Рамлоу очень спокойно, но в горле его клокотало. — Кто, мать твою, дал тебе право вмешиваться? — Решающей могла оказаться каждая секунда, — невозмутимо ответил сверхчеловек. Глаза он теперь не отводил, а значит, считал себя в своем праве. — Не мне рассказывать тебе про панику. Эвакуационная команда не успела бы добраться до пригорода. Эти люди ведь не имели к тебе никакого отношения. Его, судя по всему, страшно бесило, что эвакуация в Нью-Йорке была проведена не для всех. Политики и военные шишки успели повывозить свои семьи, знаменитый Тони Старк отослал свою женщину с каким-то срочным поручением, так что прямо-таки никто ни о чем не догадался. А вот простые горожане мирно поглощали свои бизнес-ланчи в кафешках, когда разразилось... то самое. Вторжение, которое каждый второй в группе «Удар», да и во всем «Щите», теперь видел в кошмарных снах. Брок тоже видел. А еще он никак не мог забыть, как звонил-звонил-звонил на телефонный номер Мелиссы, одурев от животного страха за самых близких. И не мог дозвониться. Сенсорный телефон, забытый второпях, гудел на полу гостиной. В его памяти осталось восемь вызовов от «Рамлоу. Тренер». Восемь вызовов по восемь или девять бесполезных гудков каждый. Больше, чем мог позволить себе любой из «Удара». И все без толку, потому что семейный минивэн четы Конлонов в тот момент уже въезжал на скоростное шоссе — благодаря единственному анонимному звонку. На который вообще могли не обратить внимания. Но которому поверили, повинуясь четким указаниям неизвестного доброжелателя. Стив Роджерс умел говорить так, чтобы его слушались. — Чем ты думал? Чем вы думали, сэр? — устало спросил Брок у своего командира. Тот покачал головой: — Сложно сказать. В тот момент у меня просто появилось немного времени. Это потому, подумал Брок, что самому ему в тот момент некому было звонить. Его состарившаяся рядом с другим человеком женщина кушала яблочное пюре где-то в предместье Вашингтона. А больше у капитана не было никого. И от этого стало холодно и неуютно, потому что, уж насколько сам Рамлоу был неустроен в жизни, в сравнении с Роджерсом он казался прямо-таки образцовым семьянином. Он кашлянул и сказал, перебарывая неловкость и досаду: — Я... А, черт. Спасибо. И его капитан улыбнулся краем губ: — Девочки в порядке? — В полном. Мелиссе я сказал, что звонил мой сослуживец. По моей просьбе. Надеюсь, вы не против. — Нет. Если это пошло тебе на пользу. Брок ухмыльнулся, уловив еле заметные сальные нотки. Что бы там ни говорили про кэпа, он был солдатом, таким же, как они все, а значит, умел схохмить на эту тему. — Угу, пошло. Три благодарности по всей форме за один только вечер. Он счастливо улыбнулся, вспоминая. Роджерс глянул на него и отвел глаза. — Рад за тебя. Брок и сам был рад за себя, хотя его все не отпускало какое-то нелепое, странное ощущение: словно он замерз, отчаянно замерз где-то на первом или втором звонке, на который ему не ответили... с отвратительной попсовой песенкой вместо гудков... Замерз, и все никак не может согреться. Он крепко пожал теплую, совсем не сверхчеловеческую руку капитана Роджерса, коротко кивнул ему и вышел за дверь. И, только в шелестящем безмолвии лифта, спускаясь на цокольный этаж с парковкой и подземным выездом, пробормотал, едва шевеля губами: «Э, здоровяк, да с тобой будут проблемы». Он еще не отдавал себе отчета в том, какие будут проблемы и почему, но точно знал одно: их придется разгребать именно ему. И никому другому. Паршивое было чувство, надо сказать. *** — Он никогда тебе не нравился, — проскрипел с высоты своего роста Джек Роллинз. Джеку сделали полсотни операций и собрали заново его не слишком приятное лицо после той аварии в Афганистане... «Удар» тогда прикрывал переговоры на нейтральной территории между функционерами «Щита» и торговцами оружием, был атакован с вертушек, а проводник, сука, бросился бежать, сверкая пятками под развевающимся чакманом. Роллинз уложил его выстрелом в голову. Свидетели были не нужны. Может, именно из-за той потерянной минуты «Тойота» Роллинза перевернулась при попытке маневрировать и по возможности забрать своих, а потом загорелась от очереди из вертолета. Когда Рамлоу добрался до Джека, узнать его в том обуглившемся куске мяса уже было невозможно. Но атака была отбита, а медицинский «Апач» подоспел быстро. Роллинза чинили в Кабуле, потом в Вермонте, только в черепе у него теперь было шесть титановых пластин... «Мистер Железное лицо», так его теперь называли, соединив прозвище маньяка и прозвище супергероя. Роллинз не был ни тем, ни другим, просто покалеченный боевик, который после трех лет реабилитации сумел снова встать в строй. Если Рамлоу и верил кому-то, то только Джеку. — Я не говорил этого. Рамлоу стоял у окна, смотрел на залитый теплым светом Джорджтаун и тер предплечья ладонями скрещенных рук, словно пытался согреться. Роллинз деловито проверил крепление кобуры, похлопал себя по корпусу. — Не говорил, может, и не понимал. Но так и есть. В больнице все кончено. Еще пару часов ждем, и если с отчетом он не явится... — Есть личностный фактор. — А у кого его нет, — пожал плечами Роллинз. Рамлоу кивнул. Личностный фактор — это когда вчера у тебя было начальство, инструкции и приказы, а сейчас все превратилось в ебанный вертеп. Когда директор «Щита» мертв и объявлен предателем, и ты полдня мечешься, как говно в проруби, пока решается, под чьим управлением тебе теперь находиться. На этот счет тоже есть инструкции, но Фьюри, похоже, считали если не бессмертным, то очень и очень предусмотрительным, поэтому никто целых два часа ничего не предпринимает, время уходит впустую. Потом координацию «Удара» принимает на себя Пирс. То есть, один из майоров, конечно, но на самом деле Пирс... Скользкий тип, кабинетная крыса, но Пирс понятен, и у них, судя по всему, общие цели. Пирс объясняет, где копал Фьюри и с кем он снюхался. Рамлоу складывает в уме два и два... Его осведомленности хватает, чтобы убедиться: Пирс не лжет. Подтасовывает, недоговаривает, но он точно куда честнее старого одноглазого лиса. «Мы строили эту систему вместе. Нашей целью был порядок и безопасность. Да, любой ценой. Но то, что мы получили в итоге, того стоило. А теперь все разваливается на глазах, потому что крот оказался на самом верху. Мне нужно знать, что хотя бы на вашу группу я смогу положиться. Вы со мной, Брок?» Рамлоу смотрит на нашивку «Щита» у себя на предплечье. Организация, которая казалось ему незыблемой. Люди, которым он подчинялся. Какая же мерзость. Дрянь. «У меня есть, чем ее заменить», — глядя ему в глаза, произносит Пирс. И становится еще пакостнее, но вертеть рулем — не в характере Рамлоу. Кажется, это и не в характере Стива Роджерса тоже, но тот выбрал заведомо проигрышную сторону: верность погибшему директору. У него еще оставался шанс одуматься: время поездки от клиники «Щита» до здания Трискелиона. Рамлоу предпочел считать его в минутах пешком. Рация сработала как раз в этот момент. — Объект на нулевом, — доложила агент Руссо. — Окей, готовность один. — Есть, сэр. И тут же затрещал интерком. Рамлоу с удивлением услышал, а потом и увидел Пирса, тот заметно волновался, тер переносицу под очками и то и дело разминал кисти рук, словно мыл их с жидким мылом: — Как сообщили мои люди, накопителя с данными при нем нет, так что разговор вряд ли закончится успешно... Выдвигайтесь по сигналу. Я пришлю своих агентов в дополнение к вам, Роллинзу и Солту. — Сэр... — начал Рамлоу, стараясь не заговорить с новым начальством слишком резко, — толпа волнующихся агентов в узком пространстве — это... не лучший вариант. — Вы же знаете, на что он способен, — Пирса, похоже, волновало не то, на что способен Роджерс, а отсутствие при нем флешки. Но Рамлоу сейчас не хотелось доискиваться истины. Нужно было делать дело. — Знаю. Но, сэр... — Я уже сталкивался с такой силой. Они не похожи на людей, они чудовища! Не переоценивайте себя, Брок. Внутренне Рамлоу выматерился, потому что слова Пирса могли означать только одно. — Будет приказ стрелять на поражение? — он положил ладонь на рукоять электрошокера. Он сам выбрал электрошокер как наиболее эффективное оружие и выставил оптимальную мощность. Разряд остановил бы сердце тренированного человека, как преждевременная дифибрилляция. — Только если не сработают магнитные наручники. — Вас понял, — отозвался Рамлоу с мрачной иронией в голосе. Паникующий Пирс оказался зрелищем не из приятных. Но у того в рукаве, похоже, был еще один козырь. — Возьмите его или, во всяком случае, задержите, люди, в которых я уверен, еще не успели подтянуться в Вашингтон... Докажите свою верность, и я дам вам допуск к информации, я поделюсь с вами секретной разработкой, которая поможет нам выиграть эту войну. У Рамлоу голос сел до хрипа или даже сипения, когда он переспросил, цепко впившись глазами в лицо Пирса на трехдюймовом экране: — Войну, сэр? — Если капитан Роджерс откажется с нами сотрудничать, мы получим войну, — холодно кивнул Пирс — и выключил интерком. — На позицию, — велел Рамлоу своему напарнику. Роллинз, мгновенно напрягшийся, как готовое к прыжку животное, передернул широкими плечами: — Помнишь того пуштуна? Меткий выстрел с колена, разлетающиеся куски черепа, визг тормозов "Тойоты"... Разумеется, он помнил. И ответил, не задумываясь: — Хрен забудешь. — Терпеть не могу перебежчиков, — вылюнул Роллинз. — Если наш дружок облажается с отчетом, зададим ему трепку. Не пересрись, когда придется стрелять. Я бы сделал это без возни с шокерами. Сразу. — Ты слышал приказ, — не оборачиваясь, ответил Рамлоу. А потом сказал практически себе под нос: — И ты прав. Он мне никогда не нравился. Ебанное совершенство... — Но? — Да никаких «Но». Тут не может быть ничего личного. — Вот это другой разговор. Роллинз похлопал его по руке и застегнул молнию своей куртки до самого подбородка. *** *** *** Ему стоило огромных трудов выбраться с объекта. Яркий свет фонарей все еще слепил: обожженная роговица была заменена аналогами, но каждая клетка тела до сих пор сигнализировала о невыносимой боли. Новая кожа, словно одежда не по размеру, казалось, готовилась затрещать и разорваться в любой момент, особенно в сгибах локтей и коленей. И в паху. Он все же двигался довольно быстро, большими пантерьими скачками, нужно было успеть до пересменки медицинского персонала и охраны. Надежда была лишь на то, что секретный госпиталь охраняют от атаки снаружи, а не от побега изнутри. Последний, кто мог бы устроить, побег, дезертировал с поля боя. Ну или упокоился на речном дне, одно из двух. Времени было в обрез, но он все же успел выкрасть плотную тканевую маску у одного из охранников. В ней были прорези только для глаз, и это было то, что нужно. Он никогда не привыкнет к своему новому лицу. А уже остальным его и вообще не стоило видеть. Кроме того, чем меньше светилось открытых участков кожи, тем незаметнее он был в темноте. Да и лицо, надо сказать, лучше чувствовало себя без лишнего соприкосновения с воздухом. С Джеком Роллинзом, если подумать, судьба обошлась куда милосерднее. У него хотя бы осталась своя кожа, которую можно было пересаживать на обожженные участки, а не череп и кости... Перебежками, прячась от прожекторов, он отошел на значительное расстояние от бывшей фабрики, еще времен Холодной войны таящей в себе подземную больницу-бункер. Выбрался на асфальтированный, а не выложенный плитами участок дороги, а затем нашел неважно припаркованную машину. Все складывалось как нельзя лучше. Дорожной полиции все еще было, чем заняться, и он, задрав маску на затылок, не привлекал особого внимания. Конлоны по-прежнему жили в пригороде Нью-Йорка. Навигатор рассчитал расстояние и время поездки: обернуться он успевал еще до рассвета. Нужно было просто выжимать из этой развалюхи все, на что та была способна, и следить за приборами. От режущих ночь фар дальнего света глаза раздирало болью. Хотелось вертануть рулем и протаранить очередного ублюдка, но пока у него было неотложное дело, и следовало спешить. Его колотило от боли, от ярости, от желания выместить все это на ком-то... Он старался дышать глубоко, но этого не позволяла новая трахея. Поэтому он включил приемник, прощелкал все радиостанции до какого-то религиозного канала и стал слушать воркование священника. Это паршиво, но успокаивало. А потом, повинуясь подсвеченным фарами указателям, он свернул с оживленной, никогда не спящей трассы на уютную двухполосную дорогу, оставил машину в придорожных кустах и добрался до дома Фрэнка пешком. Коттедж сиял ухоженностью, газон был недавно пострижен, и все, как в былые времена, говорила о скромном достатке, но большом внутреннем достоинстве хозяев... Поднимающийся ветер раскачивал детские качели под окнами. Что если заглянуть в спальню девочек? Что если позвать Кейт по имени? Нет, нельзя... Папа-чудовище — это нехорошо, неправильно. Пусть уж лучше останется в памяти «Рамлоу. Тренером», иногда привозящим подарки и разминающимся с отцом на лужайке. А потом внезапно пропавшим. Ну да. На втором этаже горел свет. Там располагалась спальня Фрэнка и Мелиссы... Свет в их комнате мог означать что угодно, но ему так отчаянно хотелось увидеть хоть что-то родное, что он поднялся по водосточной трубе, прокрался по карнизу над верандой и заглянул в забранное незакрытыми жалюзи окно. Фрэнка в комнате не было. Может, отошел в душ, может, нашел новую работу и задерживался до полуночи. А может, завел любовницу. Мелисса в сползшей с плеча маечке держала в руках небольшую черную коробку, баюкала, как ребенка. У нее было много таких сокровищниц: старые открытки, вещички детей, подарки, которые нельзя было показывать мужу... Она все это хранила. И сперва он думал, что это одна ее жестянок с секретиками. Но не узнать эмблему «Щита» на крышке было невозможно. Рамлоу, которого отныне не звали по имени, только Объект-2 или пациент, внутренне похолодел... Он знал, что никаких ниточек, связывающих его и Конлонов, не осталось. Все было вычищено и уничтожено. Его семья не должна была пострадать от карателей. Прижавшись к стеклу, он старался вглядеться в коробку повнимательнее, но даже неяркий свет ночника жег ему глаза. Решившись, Мелисса подцепила ногтями замочек, нажала и приоткрыла... Ахнула, вцепилась пальцами в щеки, а потом медленно, опираясь на локоть, легла ничком на подушку и перестала шевелиться. Только подтянула колени к груди для тепла. Коробочка осталась стоять на разворошенной постели. Там были награды Рамлоу. Все четыре его награды, включая «Серебряную звезду» за Афганистан. Аккуратно уложенные в полиэтиленовые ячейки, с обязательными лентами и без каких-либо записок или пояснений. Но Рамлоу и без того отлично знал, кто мог их прислать. Он прикусил губу и вздрогнул от того, какая она была мягкая, туго натянутая, горячая... Казалось, прижми ее зубами к зубам посильнее, и брызнет кровь. Нет, с новым телом определенно следовало обращаться бережно. Оно еще должно было как следует послужить ему. Спускаясь по крыше, как паук, он старался дышать как можно ровнее, чтобы не потерять сознание от боли. А спрыгнув на траву, и глядя снизу вверх на сияющее теплым светом окошко Мелиссы, пробормотал с непониманием и клокочущей злобой: — Ну кто давал тебе право лезть в мою жизнь, а, капитан? Он сплюнул в тень сгусток крови, потому что все-таки прокусил губу. И добавил, примериваясь к прыжку через забор: — Гребанное совершенство. Двигался он по-прежнему бесшумно, уверенно и смертоносно.