***
Элетея приезжает в Хайевер осенью, рыжей и холодной. Спрыгивает с коня в руки Фергюсу и крепко обнимает, и только тогда на её лице появляется слабое подобие улыбки. Она переодевается в своей старой комнате. Последние пару недель как следует затянуть все ремни на доспехах стало сложновато, и дальше будет хуже. В шкафу висят её старые платья, пахнущие пылью и лавандой. Её родители, невестка и маленький племянник мертвы, а платья всё ещё тут. Она примеряет одно, но сразу же отказывается от этой идеи — слишком уж оно тесно в талии и груди. Кажется, ей придётся пошить новую одежду. На вырост. — Я беременна, — говорит она брату за ужином, поданном в его комнате. Всего полтора года назад это была комната их родителей. Фергюс давится. Прокашлявшись, произносит: — Я думал, Серые Стражи… — Я тоже. Должно быть, скверна не успела меня как следует пропитать, — она рассматривает ложку с рагу. Есть не хочется, и, кажется, начинает мутить. — Сестрёнка… Что собираешься делать? — Я сказала королеве, что хочу повидаться с тобой, пожить немного в родных стенах. Полгода у меня есть. — Кто отец? — Тот, кто не должен об этом узнать. — Понятно, — говорит Фергюс, хотя ему непонятно ничего. На шее его сестры — ремень с пряжкой сзади. Меньше всего это похоже на украшение, и больше всего — на ошейник, как у её пса, только без шипов. — Я не могу быть матерью, — медленно произносит Элетея. — Может, до всего и смогла бы. Хотя я тогда сама была ребёнком. Теперь я Страж. И буду Командором, это уже решено. Кажется, во мне больше ничего не осталось. Только долг. За Ферелден, за Серых Стражей — больше ничего. Вокруг меня всё время опасность, я сама этого хотела. Ребёнку будет лучше здесь. Ни он, ни она не упоминают, что однажды эти стены уже не спасли одного ребёнка их крови. И других детей, оказавшихся в замке во время резни, учинённой людьми Хоу. — Я сделаю всё, что нужно, — только и говорит Фергюс. — Хорошо, — она отодвигает от себя нетронутую тарелку и, помедлив, добавляет. — Если я умру до того, как смогу с ним познакомиться, скажи, что я его не бросала. Скажи, я хотела, чтоб он жил. Фергюс кивает. Больше они никогда не возвращаются к этому разговору. Элетея гуляет по стене замка, надев тёплые сапожки и плащ на меху. Её сопровождает молчаливая служанка. Дыхание тает в воздухе паром. Элетея смотрит на восток. Осень, холодная и рыжая, как она, подходит к концу.***
Она рожает зимой, это длится всю ночь, и героиня, сразившая Архидемона, сначала кричит и зовёт свою мёртвую мать, потом утробно воет, а под конец только стонет. Фергюс ждёт за дверью, и он в чистейшем, незамутнённом ужасе. Рождение Орена он в своё время пропустил, приехал к праздничным вымпелам на флагах над Хайевером, застал усталую Ориану в постели, а сына — спящим в колыбели. Меньше всего он думал, что дарение жизни настолько кошмарно. Мимо него снуют служанки, и Фергюс не может не думать о том, что слыхал про скверну, и о том, что его сестра может действительно оказаться неспособной быть матерью, и попросту умереть в родах. Ещё он думает, что здесь, рядом с ним, должен стоять ещё один мужчина, выставленный за дверь, чтобы не мешался в женское таинство. Ни одна беременность в мире ещё не началась без вмешательства мужчины, ведь так? В комнате раздаётся странный звук, словно писк котёнка, и сразу за тем — обиженный рёв. — Дай его мне! — тихо и сдавленно командует Элетея, и Фергюс толкает дверь её комнаты. — Брайс, — произносит Элетея, поднимая на брата усталый и бесконечно гордый взгляд. — Это Брайс.***
Логейн приезжает в Хайевер весной, чтобы передать Элетее письмо из Вейсхаупта и сопроводить в Амарантайн. Необходимости в этом нет — он мог бы послать в Хайевер гонца и ехать инспектировать новую резиденцию к приезду Командора. Но он не хочет упускать возможность. К тому же, столь важные вести сложно доверить гонцу в стране, оправляющейся после разрушительного Мора и гражданской войны. Его проводят в главный зал. Хайевер — старая крепость с узкими каменными переходами, обвитыми плющом, то и дело над головой оказывается открытое небо. Непривычно после глухих потолков Денерима. Элетея стоит у противоположной стены, в окружении женщин, и Логейн понимает, что впервые видит её в платье. Оно немодного фасона — странно для благородной девицы из лучшего рода — неусложнённого покроя с широкими рукавами, и простого зелёного цвета, без всех этих неестественных оттенков и переливов, которыми, кажется, весь мир обязан Орлею. Последний раз нечто подобное Логейн видел на аристократке много лет назад, и это была Ровен. Он останавливается. Женщины оборачиваются на звук открывшейся двери, и Логейн понимает, что на руках у Элетеи — свёрток с младенцем, а на боку — короткий меч. Когда он впервые увидел её в Остагаре, она была как треснувшая чаша, до краёв полная горя, гнева и желания мести. Говорила немного, точно подбирая слова, смотрела прямо. Он был занят другими, более своевременными проблемами, но, помнится, и тогда его поразило, что молоденькая девчонка, выросшая в холе и ласке и только что пережившая потерю всего, что составляло её жизнь, сохранила способность здраво оценивать обстановку с, по крайней мере, позиций тактики. Это могло вызвать симпатию, даже уважение — в другой ситуации, когда это было бы хоть сколько-то уместно. Когда он узнал, что слухи о выживших Серых Стражах имеют под собой реальную почву, то и на миг не усомнился, что рано или поздно они встретятся. Вряд ли эту девицу что-то сможет остановить. Его когда-то — не смогло. Однажды Кусланд этого имени бестрепетно противостояла самому Каленхаду, а Логейн Каленхадом вовсе не был. Когда они встретились вновь, она уже совершила свою месть Хоу, и Логейн увидел, что чаша опустела, но осталась треснувшей. Перед ним была женщина без возраста, движимая обязательствами и долгом и, кажется, вообще не умеющая улыбаться и думать о личном. И тогда ему показалось, что он смотрит в зеркало — кривое, пыльное, да к тому же разбитое, но всё же не утратившее отражающих свойств. Может быть, он согласился стать Стражем ещё и потому, что что-то в нём отчаянно хотело предостеречь её, помочь, не дать пойти неверным путём. Но, разумеется, было слишком поздно. Наверное, поздно было ещё в самую первую их встречу. И он не вспомнил, что ей меньше лет, чем его дочери, ни на миг не задумался об этом. Война — это не то, что можно выбрать. Она случается с людьми, приходит незваной, ломает всё снаружи и внутри. У Элетеи Кусланд не было выбора — как не было его когда-то у юного Логейна Мак Тира. Он всегда знал это, но только сейчас, увидев Элетею с чужим ребёнком на руках, подумал: мечтала ли она и браке и детях, прежде чем война удочерила её, не спросив позволения? Может быть, сходство ослепило его, и он просто не видит девочку, которой нет и двадцати, девочку, насильно лишённую возможности когда-то стать женой и матерью, жить под чьей-то надёжной защитой и петь над колыбелью? Элетея отдаёт ребёнка одной из женщин, говорит что-то — наверное, отсылает — и идёт навстречу гостю. — Логейн, — приветствует она. — Пора? Он кивает, отмечая, что жизнь в родных стенах явно пошла ей на пользу. Покидая Денерим, она выглядела больной, а теперь всё, кажется, прошло. — Если путь тебя не слишком утомил, выедем завтра на рассвете, — предлагает она. — А сейчас давай я покажу тебе твою комнату.***
В первый раз она покидает Амарантайн вскоре после отражения атаки на город. Башня Бдения сильно пострадала, хотя оборону укрепляли на совесть, и Элетея должна была убедиться, что восстановление идёт должным образом. — Хочу навестить брата, — говорит она в начале лета. — Вернусь скоро. Она оставляет всё на него, потому что знает — справится. Он не против. Элетее повезло, что у неё есть ещё что-то кроме Ордена, ради чего можно жить. Если, чтобы помнить об этом, ей нужно время от времени посещать Хайевер — пусть так и будет. С тех пор она ненадолго уезжает каждый год, обычно — летом.***
Это шестое лето в Амарантайне, и Элетея всё ещё здесь, потому что сиюминутные дела постоянно требуют её внимания, и отъезд всё откладывается и откладывается. В конце лета в Башню Бдения без предупреждения прибывает небольшой отряд с гербом Хайевера на щитах, и их предводитель везёт в седле вертлявого темноволосого мальчика лет пяти на вид. — Элетея! — вопит мальчик и спрыгивает в руки Командору, хохоча. Логейн думает, что давно не видел на лице Элетеи столько эмоций: она злится и, кажется, вот-вот улыбнётся. — Брайс, — приветствует она племянника, потом переводит взгляд на брата. — Фергюс, ты совсем рехнулся, тащить его через полстраны? — Он совершенно замучил всех в замке вопросом, когда же приедет его дорогая Элетея, так что разбирайся с ним сама, — с вызовом отвечает Фергюс, спешиваясь. — Я бы точно рехнулся, если бы пришлось выслушивать это ещё год! Нечего смотреть на меня таким замораживающим взглядом, на самом деле ты рада нам обоим. — Я с тобой потом поговорю, — обещает Элетея, и, наконец-то спустив племянника на землю, берёт его за руку и ведёт через двор. Логейн проходит через комнату Командора и приоткрывает дверь спального алькова. Элетея, одетая, спит на разбороненной постели рядом с ребёнком, между ними книга и какие-то игрушки. Она возилась с племянником весь вечер и, видно, задремала случайно. Логейн делает шаг в комнату, и Элетея рывком приподнимается, сжимая руку на рукояти кинжала и обводя альков мутным непроснувшимся взором. — Это я, — вполголоса произносит Логейн и, кивком пригласив её на выход, прикрывает дверь. Она выходит через минуту, трёт лицо и отходит к столику для умывания. — Случилось что? — спрашивает хрипло. Плещет в лицо водой. — Как раз хочу это узнать. Намокшие волосы прилипают к шее, когда она оборачивается. — Сначала я решил, этот ребёнок — твой племянник, — говорит Логейн, и видит, как сужаются её глаза. Словно в прицеле. — Но на самом деле он ведь твой сын. — Нам с Фергюсом нужно было потише орать друг на друга о его предполагаемом браке, — делает вывод Элетея. Она садится за стол и кивком приглашает своего заместителя сесть напротив. — Он зовёт тебя по имени прилюдно, — Логейн опускается на свой любимый стул с высокой спинкой. — И мамой, когда думает, что никто не услышит. — Фергюсу не следовало его сюда тащить, — с досадой произносит Элетея, заглядывает в кружку на столе, и убеждается, что та пуста. — Хорошо, он мой сын. Я не хотела кричать об этом на каждом углу, потому что Башня Бдения — неподходящее место для ребёнка, и я не могу растить его и одновременно командовать Орденом в Ферелдене. Ты понимаешь. — Да. Я понимаю. Меня интересует только, кто его отец. — А вот это не твоё дело, — она коротко приподнимает верхнюю губу, и это не улыбка. — У меня нет мужа, и я могу хоть каждый год рожать, никому не докладываясь об отцовстве. Уж это-то право я всяко заработала. И тебе я ничего не обещала, Мак Тир. И я ничего тебе не должна. — Ничего, — покладисто соглашается Логейн. — Но видишь ли, дело в том, что я умею считать чуть лучше, чем ты, видимо, привыкла думать. И ты не потрудилась даже научить сына врать о возрасте. — В этом не было нужды! Он никогда не должен был оказаться здесь. — Он мой? — спрашивает Логейн, уже зная ответ. Сын, который по возрасту мог бы быть его внуком. Сын, который не знает его. Который никогда не должен был оказаться здесь и вообще увидеть Логейна. Бастард, рождённый не с той стороны простыни. — Я не уверена даже, мой ли он, — устало произносит Элетея. — Чего ты от меня хочешь? Мы оба знаем, что должны делать. Ребёнку не место в этом. — Я уже ехал по этой дороге, и знаю, куда она ведёт. — Чего ты хочешь от меня? — повторяет она. И тогда он отвечает.***