Расплата

      Его ненавидел почти каждый игрок. Особенно этот очкарик Хьюга. После совместных матчей капитан Сейрин поджидал его возле раздевалки. В полном молчании они ждали, когда все уйдут.       Только когда сумрак заполнял собой коридоры спорт комплекса, Ханамия получал по морде. Он даже не сопротивлялся. А смысл? Джунпей был выше, сильнее, а излишнее сопротивление могло только больше навредить его и так изрядно избитой физиономии. Ханамия никогда ничего не говорил, даже не огрызался. А смысл? Ярость в глазах Хьюги всегда орала за них двоих.       Этот рослый идиот все никак не мог простить Ханамии то, что Тэппей ушел из баскетбола. После каждого совместного матча он молча ждал его возле раздевалки, а потом в исступленной ярости избивал его. Правда, надо отдать должное Джунпею, он всегда бил четко по лицу, так, чтобы болезненно рвалась тонкая кожа его губ, чтобы опухали скулы, чтобы заплывал от внутреннего кровотечения глаз.       Конечно же, Ханамия не мог появиться в таком виде пред Тэппеем, что бы он ему сказал? Спотыкнулся, упал, очнулся - вся рожа в дерьмину? Поэтому всегда после матчей с командой Сейрин он заваливался к Казуе. Его вечная ухмылка, вагон пошленьких шуточек были просто необходимы.       - Опять этот очкастый педрила? - усмехнулся Казуя.       - А ты как думаешь? Не сам же я башкой об асфальт долбился, - криво улыбнулся Ханамия, но тут же пожалел об этом, ибо не успевшая зажить на губе рана снова открылась, и кровь болезненным потоком потекла по подбородку, - Тц…твою мать! - прошипел Ханамия, вытирая рукавом губу.       - Да, если бы ты сам об косяк долбился, последствий было бы куда меньше. Тащи свой зад на кухню, я сейчас, - проговорил Казуя, подталкивая своего капитана в сторону маленькой светлой комнатки, - я за аптечкой.       Ханамия, немного прихрамывая и не убирая руки от треснувшей губы, прошел на кухню, сел на плетеный стул и, вытянув ноги, положил их на другой стул, стоящий напротив него. Голова неприятно гудела и вены на висках болезненно пульсировали. Этот очкарик с каждым разом становился все искуснее и искуснее. Облокотившись рукой о стол, парень прикрыл глаза. Усталая и тягучая боль полностью вобрала его в себя, от этого боль становилась острее, а к горлу подкатывал неприятно-кислый комок тошноты. Он резко открыл глаза и криво усмехнулся, губа снова дала о себе знать резкой и острой болью, отдающейся куда-то в висок.       На столе стоял металлический заварник, в котором все вокруг отражалось причудливыми, увеличенными гранями и объемными формами, до неузнаваемости изменяя пространство реальности. Ханамия немного наклонился и начал внимательно разглядывать свое кривое отражение: полностью заплывший правый глаз, фиолетовые очертания гематомы вырисовывали черный круг под ним, глубокая ссадина на переносице, запекшаяся кровь на висках, треснувшая в двух местах губа, размазанная по подбородку кровь.       - Твою ж мать, а я прекрасен, - усмехнулся Ханамия, поправляя слипшуюся от пота и крови челку, - Казуя, твою мать, ленивая черепаха, тащи уже свой зад с аптечкой! - поорал капитан Кирисаки Дайити.       - Тэппей, - Казуя стоял у окна и всматривался в огни ночного города, которые сквозь стекло размывались и сливались в единую палитру радужных неоновых огней, - если не хочешь, чтобы я его выебал раньше тебя, то быстрее тащи свой зад ко мне домой.       Мотнув головой, Казуя нажал на кнопку отбоя, взял со стола аптечку и прошел в кухню, где его уже заждался объект его давних мечтаний.       - Да не ори ты, голос еще сорвешь, кто же будет потом очкарика на поле подкалывать, не я же! - улыбнулся Казуя, бесцеремонно усаживаясь на колени капитана и доставая из аптечки флакон перекиси и пару марлевых салфеток.       Ханамия слегка только улыбнулся и, откидываясь на спинку стула, напрягаясь всем телом, прикрыл глаза, ожидая резкое, неприятное жжение.       - Эй, расслабься, я же тебя не ебать собрался, - засмеялся Казуя, взъерошив волосы Ханамии, - это всего лишь перекись, зеленка и чувство собственного отстойства.       - Еще бы собирался, ты все равно был бы снизу, - огрызнулся Ханамия, приоткрывая один глаз, - быстрее кончай с этим, меня сейчас на тебя стошнит.       - Ути… - начал было улюлюкать Казуя, но не закончив своей фразы, приложил к переносице марлевую салфетку, обильно смоченную перекисью, от чего тут же получил град яростных обвинений.       - С~ука, предупреждать же надо! - орал на него Ханамия, пытаясь спихнуть со своих колен.       - Меньше по морде получать надо! - усмехался Казуя, прикладывая ту же салфетку к ссадинам на висках.       - Тц… - прошипел капитан, - ты настоящий садист.       - Весь в своего капитана, - как-то хитро улыбнулся Казуя, протягивая руку с салфеткой к ранам на губах Ханамии, но за мгновение, как марлевая салфетка с лечебной противной жидкостью коснулась бы мягких и манящих губ капитана, Казуя тут же убрал руку и впился в губы Ханамии яростным поцелуем, слегка прикусывая и дразня его языком.       Темноволосый парень от резкой боли и неожиданного поцелуя приглушенно застонал. Острыми ногтями Ханамия впился в плечи Казуи, крепко сжимая и причиняя боль, раздирая его кожу сквозь тонкую ткань футболки, как бы в отместку за боль, причиненную поцелуем. Другой рукой Ханамия уперся ладонью в грудь парня, пытаясь его отстранить, но с каждым мгновением, силы сопротивления таяли, и даже не смотря на резкую боль, хотелось продолжать чувствовать этот горьковатый привкус.       - Кхм, было открыто, - спокойно проговорил Тэппей, облокотившись о дверной косяк, внимательно наблюдая за картиной.       От Ханамии он многого не ожидал. Он даже не надеялся на взаимные чувства и тем более не надеялся на верность. Соблюдать приличия - было просто не в стиле Ханамии Макото. И именно таким он его любил: безалаберным, мерзким, грубым и даже жестоким, в каких-то моментах совершенно бесчувственным эгоистом и непробиваемой сволочью.       Но однажды, а именно после их матча во время игр Зимнего Кубка, совершенно случайно придя не в то время и не в то место, наблюдая за тем, как Ханамия терпит побои Дзюмпея, Тэппей все понял. Если бы он не видел это собственными глазами, он никогда не поверил бы, что Ханамия Макото молчаливо терпит побои от того, кого он даже не удостаивает вниманием унижать. Если бы он тогда не подбежал, в безуспешной попытке остановить Хьюгу, он бы не услышал хриплый голос Ханамии, который молил его свалить подальше к чертям собачьим.       Именно тогда, когда удары Дзюмпея стали слабее и реже, когда его руки начали наливаться свинцом от усталости и ненависти, Тэппей все-таки не смотря на все яростный взгляд Ханамии и пристыженный Хьюги, подошел к ним. Аккуратно обхватив талию Ханамии, он его поднял с пола, постоял еще с минуты полторы смотря сверху вниз на стоящего на коленях Хьюгу, а потом тихо проговорил, что уходит из команды, ушел вместе с избитым Ханамией.       Именно после этого события Тэппей понял, что за всей его грубой и жестокой презрительной мнительностью и страстным желанием растоптать любого кроется одно единственное желание, которое в средней школе предал именно Киеши, а именно - быть рядом с ним. Никогда его не отпускать. Именно это сейчас заставило Тэппея все бросить и приехать к Казуе, именно сейчас он молча смотрел на всю эту картину, прекрасно понимая, что Ханамия, насколько бы он ни был сволочью, никогда не сможет его предать.       Первым опомнился Ханамия, резко отстраняясь от нетерпеливых губ Казуи, сталкивая его со своих колен. Немного зло и немного виновато он одним глазом смотрел на высокого брюнета, спокойно стоявшего в дверном проеме. Вытирая с подбородка кровь, Ханамия как-то не очень весело улыбнулся.       Потирая пятую точку, Казуя сидел на полу и ехидно усмехался.       - Тэппей, я же тебе говорил, что если не хочешь, чтобы я его выебал раньше тебя, тебе стоит поторопиться.       - Да, да, я это понял, - вздохнул Тэппей и, протягивая руку Ханамии, устало проговорил. - Пойдем, я приготовил твое любимое блюдо.       Капитан Кирисаки Дайити встал со стула, крепко схватил Тэппея за запястье и последовал за ним. Напоследок он обернулся к Казуе и показал ему язык.       - Хахаха, вы такие ми~илые, - вдогонку захлопывающейся двери прокричал Казуя, продолжая сидеть на полу.       Слизывая с губ остатки сладковато-соленой крови Ханамии, он расплылся с хитрой улыбке.