Скованный

Никто бы не рискнул взять конфету у Брейка – никто из тех, кто его знал. Рейм знал слишком хорошо и, разумеется, никогда не давал слабину: «нет» всегда означало «нет», «потом» - «нет», «я подумаю», разумеется, тоже «нет». Брейк это прекрасно понимал, но продолжал, продолжал предлагать – и пару часов назад Лунетт все же согласился попробовать один из его леденцов. Вот не любил он эту лукавую улыбку Зарксиса – не понять, когда он просто рад, а когда что-то замышляет. В наличии коварных планов Рейм уже нисколечко не сомневался – еще бы, проснуться уже не в штабе Пандоры, где его ждали драгоценные отчеты, а где-то в поместье Рейнсворт, кажется, даже у Брейка в комнате. На постели. Со стянутыми веревками запястьями. - Кажется, спящая красавица открыла глазки? – пропел похититель, добродушно гладя друга по груди. – Ты так долго спал, я уже успел испугаться, что переборщил со снотворным. Рейм рванулся – и его тут же отбросило назад, на мягкие подушки. Концы веревок были плотно привязаны к спинке кровати, а руки не были сцеплены – такое мнимое ощущение свободы совсем свободы-то и не давало. Так в духе Зарксиса. - Знаешь, я думал, что мы уже прошли стадию насильного утаскивания меня в темную подворотню, - нервно дернулась бровь Лунетта, и голос его, кажется, задрожал. – Тогда я был хотя бы относительно не против, но веревки… Знаешь, я свободу люблю. - Свободу птички любят, а у тебя я крылышек не вижу, - забавно качнул головой Брейк, и пальцы его пробежали по мягкой рубашке юноши. Пуговица, вторая – они добрались до выглаженного воротничка, и только тут Рейм понял, что плаща Пандоры на нем нет. Снял, заботливый дурак. Он не чувствовал страха, нет. Брейк мог сделать больно словом когда угодно – но делом лишь тогда, когда это было необходимо, а сейчас… А сейчас Рейм валялся на светлых простынях без возможности даже его оттолкнуть. Какая к черту необходимость. - Мне это не нравится, - честно сказал Рейм. – И не думаю, что понравится. - Ты помнишь, как меня привязывал? – не ответил, а спросил Брейк. – Тогда, когда еще семье Рейнсворт служил? И Рейм виновато опустил глаза. Он помнил. Нет, тогда его действия не несли никакого… подтекста, как сейчас – просто госпожа Шелли уехала на неделю, а этот дурак продолжал рвать свою рану, пока леди Рейнсворт рядом не было. И самым разумным выходом оказалось крепко привязать руки озлобленного мужчины к постели – хотя бы до тех пор, как вернется госпожа. Это были худшие четыре дня Рейма – и Брейка тоже, наверняка. Тогда они друг друга почти возненавидели. - Это было необходимо, ты вел себя как идиот! – огрызнулся Рейм, чувствуя, что хочется протереть очки – он всегда протирал их, когда нервничал. Да только вот не мог сейчас, и это начинало раздражать. - А сейчас… - Ну, знаешь, кое-что мне тогда действительно понравилось. Тот суп и правда был очень вкусным, даже жаль было его на тебя опрокидывать, - перебил его Брейк. И вот снова в голосе его появились поющие нотки – дурачился, дурачился он. Безумный. - Но сейчас я просто хочу, чтобы ты мне доверился, - коснулись тонкие пальцы подбородка Рейма, чуть его приподнимая. – Тебе понравится, правда. Лунетт просто терпеть не мог слышать эти слова. В самих звуках не было ничего страшного, это даже немного обнадеживало, ведь Брейк почти всегда держал слово – но вот… Но вот каждая их необычная авантюра начиналась именно с «Тебе понравится». Первый раз на пыльном полу в Пандоре тоже начался с «Тебе понравится, я обещаю». И самым печальным было, что Рейму и правда нравилось – да только гордость редко хотела это признавать. А сейчас гордость, как и тело, была повязана – и поэтому даже дышалось чуть свободнее, а поцелуй Брейка не показался слишком сладким, как всегда. Лишь игривым. - Ты перестал хмуриться, - подметил он, как всегда смотря лишь одним, но таким внимательным глазом. – Веришь?.. - У меня, кажется, нет выхода, - пожал плечами как мог Рейм, слабо усмехаясь. – Только не снимай очки. И Брейк тут же к ним потянулся. - Эй! – воскликнул Лунетт, подскакивая, и скрючился, пытаясь приподняться на локтях. – Ну правда, Зарксис! А тот лишь тихо рассмеялся. Провоцировал, играл, хотел просто позлить. Потом осторожно коснулся перевязанного запястья, тихо интересуясь: - Не перетянул? - В самый раз, - запрокинул голову Рейм, чтобы видеть его. Он и очки не разрешал снимать именно потому, что хотел видеть Брейка. И всегда хотел. - Ну вот и отличненько, - пропел Зарксис, залезая на кровать с ногами. Грязные сапоги, не грязные – он никогда манерами не отличался, всегда все равно было, но и что-то забавное в этом просвечивалось. Да, иногда Брейк был забавен – а иногда до странного игрив, совсем как сейчас. И Рейму это нравилось. Он любил эти поцелуи в шею – вроде бы легкие, нежные, а вроде бы и собственнические. Брейк всегда слабо кусался, оставляя темный след, а потом зализывал ранку – проводя кончиком языка по самому краю, дразня и лаская одновременно, за этот короткий миг он обычно уже добирался до настоящей кожи Рейма. Вот и сейчас – Лунетт лишь на секунду зажмурился, прикусывая губу, а тот уже все пуговицы до единой расстегнул, распахивая рубашку. Пальцы у него были тонкие, красивые – и было что-то прекрасное в том, как Брейк задумчиво водил ими по груди юноши, иногда – царапал ногтями, но чаще снова дразня. Просто осторожно – и легко, уступая в какой-то момент губам, а Брейк любил, любил целовать нежную кожу Рейма. По чуть-чуть – от острых ключиц до впалого живота, они были теплыми, а ловкие пальцы скользили по ребрам, хотелось тянуться за ними – и Рейм потянулся, тут же чувствуя болезненную тяжесть веревок. Брейк хитро улыбнулся. Вот оно что. Вот оно что, понял Рейм – веревки не дадут ему свободы, полностью отдавая во власть Зарксиса, а значит, тот сможет довести его до грани. До той грани, которую Рейму редко удавалось пересечь. В последнее время их наиболее тесное общение стало совсем однообразным – и, конечно, Лунетт пожаловался. А Брейк принял меры, отобрав у друга свободу. Веревки натягивались. Руки Брейка скользили по лопаткам, острым косточкам позвоночника, заставляя Рейма выгибаться, а зубы прикусывали темный сосок, заставляя Рейма содрогнуться. Больно не было – нет, не настолько, но не хотелось… Не хотелось останавливаться, а Брейк и не давал. Зарксис вообще был слишком большим выдумщиком. Чуть брезгливым, да – и торопливым, брюки Рейма вновь словно в мгновение оказались где-то на полу за кроватью, небрежно скинутые, исподнее мужчина подхватил своими теплыми пальцами, оголяя нежную кожу – и вновь поцеловал выступающие косточки, все же потом стягивая нижнее белье. И обычно вот тут Рейм закидывал ногу на ногу, а Брейк освобождался от плаща, платка и иногда – рубашки. Сейчас снова остался в одних брюках, и взгляд Лунетта как всегда на секунду задержался на темной печати – а потом торопливо перебежал на пепельные волосы, что уже щекотали лобок. И когда этот хитрюга успел влезть между ног?.. Это было не так уж и важно, да. Ладони его крепко держали костлявые бедра, а рот был влажен – большего и не надо было. Главное, чтобы опять не начал… Кусать. - Ну больно же, - проныл Рейм, сжимая коленями лохматую голову, и веревки вновь врезались в запястья. Брейк лишь потерся щекой о то, что совсем недавно было у него во рту, и хитро улыбнулся. И опять заглотил. Рейм сжимал губы так сильно, как мог. Комната Брейка была не так уж далеко от комнаты леди Шерон – и вот это было опасно, хотя… Серебряный ключ лежал на прикроватном столике, уж наверняка Зарксис дверь запер. Но вот стоны все равно были бы ни к чему. Собственно, обладатель серебряного ключа тоже это понимал, и поэтому дело до конца не довел. Часто так делал – и потом ощущения были куда сильнее, как помнил Рейм, так что был почти даже рад. Хоть и цокнул недовольно языком. Послышался звук вылетающей из горлышка пробки. Брейк открыл какую-то бутылочку, и жидкость в ней была светло-синяя, совсем не натуральная. Зато пахла приятно – не сладко, а горьковато, словно недозрелая вишня. И Брейк тоже – да, тоже – облизнулся. - Леди Шерон знает толк в маслах для массажа, - пробормотал он, и уголки губ его вновь поползли вверх. Рейм ошарашено окинул взглядом бутылочку – теперь она казалась… - Господи, это что, принадлежит Шерон? – воскликнул он, а потом зажмурился. Прохладная жидкость полилась на его бедра, пачкая и простыни – а потом Брейк бесцеремонно прижал его колено почти к груди, заставляя свернуться колесом. Дышать стало сложнее, да и масло там, внизу, тоже стекало. Было это не противно, скорее возбуждающе – особенно вот так, с притянутой к груди ногой да под пристальным взглядом Зарксиса, что почти лег сверху. В глазе его никогда нельзя было прочитать намерения – да и не надо было, пальцы просто делали свое дело. Проникали, растягивали, умасливали… Ублажали. Рейм почувствовал, как кольнуло подушечки его пальцев – так хотелось вцепиться в эти белобрысые патлы или прикрыть губы, да нельзя было. А потому пришлось сжимать зубы – недолго, впрочем, язык Брейка по-кошачьи лизнул их уголок, и Рейм рвано выдохнул, почти простонав. А дальше было лучше. Зарксис Брейк – человек, который, казалось бы, должен был лучше всех знать полумеры, - никогда не останавливался на полпути. Он брал Рейма всегда сильно и так глубоко, что, стой он даже сейчас твердо, ноги бы подкосились. Губы Лунетта уже не смыкались – казалось, он и не вдыхал, только кончик влажного языка скользил по губе, а сам юноша выгибался навстречу. Холодный металл сережек чуть морозил шею, но это было не важно – ведь больше всего в этом ему нравились… Веревки. Веревки, которые врезались в кожу, наверняка оставляя темные следы. Веревки, которые не давали вырваться – позволяли сказать «нет» бесчисленное множество раз, и можно было с чистой душой обманывать себя, зная, что желаемое всегда получишь. Веревки, за которые Рейм цеплялся, веревки, которые трещали, веревки, которые натягивались все сильнее, – а Брейк был все так же далеко. Держал узкие бедра, разводя длинные ноги пошире – и щекотал, щекотал ноготками. Взгляд его не застыл, он был живой, действительно живой, а вот улыбка оставалась такой же безумной и широкой. Он смотрел – и словно с каждым толчком, с каждым новым содроганием худощавого тела забирался в голову Рейма все больше. Все глубже. Все крепче увязал, словно сковывая не только руки, но и такой честный всегда взгляд. Это был последний порыв, когда Рейм осознал, что веревки эти он не порвет никогда. Хотел обнять, обнять этого странного, неуклюжего, игривого мужчину, который сейчас действительно толкал его за грань – и не мог. И тогда Рейм закричал. - Какой шумный мальчик, - рассмеялся Зарксис. И посильнее схватился за бедра, замирая. – Ты чувствуешь, да? И Лунетт, к сожалению, чувствовал. Чувствовал, что придется просить. - Обними меня. - М-м, нет, - протянул Брейк, пробегая пальцами по впалому животу, крепкой груди, длинной руке и, наконец, касаясь натянутой как струна веревки. Рейм вздрогнул, но взгляд отвести не мог – Брейк просто нависал сверху, все так же сжимая бедро Лунетта свободной ладонью. Он вздохнул. - Зарксис, прошу… Обними меня. И Брейк обнял. Снова и снова целовал шею, спрятанные в милой шевелюре ушки, цеплялся губами за серьги. Смеялся – тихо, глупо - и кусал настрадавшиеся очки. И явно праздновал в душе, когда Рейм вскрикивал вновь и вновь, не имея возможности даже вдохнуть полной грудью. Закончилось все ножницами. Рейм помнил, как он уставший, но успокоенный, не в силах улыбнуться повернулся набок, а руки так и остались над головой. Брейк просто взял ножницы и аккуратно разрезал веревки, взял каждую руку, осторожно распутал узлы – и поцеловал темные полосы на запястьях, смотря из-под своей лохматой челки. Не обнял, а лег рядом, дыша прямо в затылок, накрыл одним одеялом, но не прикоснулся. А Рейму хотелось – он сам взял его руку и перекинул через себя, сжимая тонкие пальцы в своей ладони. Кажется, даже коснулся их губами. И закрыл глаза, зная, что проснется так же, как и заснул – со следами, но не скованный.