In Sickness

      Противная липкая пустота обволакивает душу, словно яд, оставляя место лишь грусти и детской беспомощности. Руки опускаются вместе с вопросом, который внезапно приходит на ум. Двигаться вперед? Бороться? Зачем и для кого? Но с этим учишься жить. Привыкаешь. А что же делать, когда тебе хочется, тебе необходимо, чтобы боролись за тебя?       Тишина квартиры обнимает уставшее и больное тело, проделывая рваную дыру в груди и просачиваясь прямо в сердце. Каждый вздох отдается болью в легких. Но еще больнее от того, что некому помочь, никто не сходит для тебя в аптеку, нет человека, который мог бы просто побыть рядом и разбавить одиночество. Все что остается – выглядывать в окно своей норки с тоскливой обидой на весь этот мир за стеклом, где каждого кто-то ждет.       Ты постепенно возвращаешься из царства сна и чувствуешь, как чьи-то пальцы трепетно перебирают твои волосы, едва касаясь поглаживают по голове. Странное ощущение пустоты после неприятного сна отступает под натиском теплой заботы и чувства завершенности. Хочется остаться тут навечно, закутавшись в плед, и наслаждаться бесконечной гонкой сердца, замирающего на поворотах, но улыбка выдает тебя.       Движение рядом, легкое касание губами горячего лба и ты открываешь глаза.       - Ты как?       Такое знакомое беспокойство голубых глаз, что даже неловко сказать о том, как больно дышать. Так же больно, как и было, лучше, увы, не стало.       - Замечательно. – хриплый голос кажется совсем чужим.       Беспокойство не уходит, лишь прячется за нежной улыбкой. Мужчина встает с кровати.       - Ты куда?       Как капризный ребенок не хочешь отпускать свое, оно должно быть тут, рядом, только так правильно.       - Тебе надо выпить лекарства. И кружка чая не помешает.       Отпускаешь свое душевное тепло на кухню, еще больше закутываясь в одеяло.       - Не хочу чай, ничего не хочу.       Снова раздаются шаги. Принимаешь сидячее положение, готовясь к очередной «терапии». Сильно болит голова.       Заботливые руки протягивают кружку теплого чая и таблетку.       Чай выпиваешь почти залпом, чтобы скорее лечь, пересиливая себя.       - Хороший мальчик. – тихий смех настигает слух, как только тяжелая голова встречается с подушкой.       Ты знаешь, что он сейчас снова уйдет. Может у него какие-то свои дела, которые нужно уладить, а может он просто отнесет кружку на кухню.       - Останься, Адам.       - Может тебе еще один плед принести? Ты дрожишь.       - Просто останься.       Он садиться рядом и осторожно обнимает тебя, наверное, чтобы подарить свое тепло. Это лучшее лекарство.       - В следующий раз, я тебя насильно закутаю в плед. Поверх этого нечто, что носит слишком гордое название «куртка». И обвяжу веревкой, чтобы не смел снимать.       - Как тебе будет угодно.       Уютная тишина овладевает вами на мгновение, чтобы тут же быть прерванной.       - Нет, красную ленту. И повяжу ее бантом.       - Если тебе так нравится.       В этом и есть счастье, в такой заботе, в принадлежности кому-то другому, самому яркому, близкому и теплому огню на всем белом свете. На тихой громкости слушать телевизор, понимая, что это для того, чтобы ты мог украсть еще немного сна после бессонной ночи, чувствовать кого-то рядом – это все, что только нужно сейчас.       Каково же тем, у кого нет своего тепла? Они бедняги, что заблудились в этой жизни, мотыльки, что потеряли свой огонек. Но чем тяжелее путь, тем теплее и ближе огонек.