Пролог.
Сэхун любил выводить силуэты под The Strokes, пока громко звучит музыка, а мольберт с рисунком обволакивает серыми колечками дыма, отдающими едким запахом зеленого чая, в то время как Чонин почти все свое время проводил на средних рядах аудитории номер пять тысяч восемьсот два, в этом душащем помещении с двадцаткой других, также задрачивающих на свое будущее. Сэхун – это жизнь одним днем, коллекция безумия и неординарности, непредсказуемости и извечного желания что-то делать и создавать. А Чонин - человек, который мечтает быть чуточку таким же, как О. С виду холодный Кай, недотепа в отношениях и в целом неумеха, который, возвращаясь каждый день после учебы, первым делом валится на кровать, подминает под себя подушку, отмечая то, как же хуево и то, что определенно нужно что-то менять. Чонин всегда до глубины души поражался тому, как такие, как Сэхун, умудряются сохранять свою легкость, жизнерадостность, способность любить и искреннее восхищаться всем на свете, будь то обыкновенное солнечное утро или дождливый вечер. Как только они не загибаются под тяжестью жизни, обязанностей, проблем и извечных разочарований? А Сэхун никогда не понимал, как можно следовать чьим-то чужим желаниям, действовать по заранее продуманному алгоритму, планировать свое пусть даже ближайшее будущее. Как можно вместо «я согласен на любой кипиш» отвечать, что у тебя на этот вечер запланированы другие дела. Другие дела в виде просмотра порнушки из букв и цифр в учебнике по углубленной математике или же реального порно, на которые люди в любом случае дрочат, в то время как могли бы познать что-то новое, действительно нужное в этой жизни? И в этих вот выводах Сэхуна было не столько неприязни просто ко всем этим заучкам, сколько к тому, что с ними, кроме как об учебе, не о чем даже поговорить. Хотя да, они все-таки нереально выводили его. Выводили так сильно, что при каждом: «А ты решил эту задачу?» Сэ, не сдерживаясь, тянул свое: «Да вы блядь заебали…», и неважно совсем, что вопрос не был даже адресован ему. Конечно, тут надо сказать, что тот действовал тоже не правильно, и что должно быть всего понемногу: и способность стать в этом мире образованным человеком, и умение сохранить свою непринужденность и открытость новому, - но эта история не о том. Она как палка о двух концах, в которой Чонин играет роль безнадежного мямли, следующего принципам, навязанным обществом, а Сэхун безнадежно больного на последней стадии похуизма, который мечтает немного остепениться, потому что понимает всю тленность выбранного им пути. Они просто случайно стали друг другу соседями по комнате в общежитии. И чисто случайно увидели друг в друге те качества, которых им как раз не хватало. Камера, мотор, экшн! Занавес опущен, потому что эта история не для массовости.Сэ – запах зеленого чая, и это начинает преследовать, отравляет, меняет… «Ебаный зеленый чай», - сказал бы себе Чонин, будь он не таким, коим является.
***
Громкая музыка выходила из открытых окон, проползала в щель под дверью, проходила в коридор и сотрясала стены. А Ким Чонин спокойно шел в общежитие, прижимая к себе свой дипломат. Едкий запах ароматизированной палочки Green Tea вился в разноцветных волосах О Сэхуна. Сэ дышал этим запахом, а запах дышал Сэхуном. Чонин прошел под окнами трехэтажки, отмечая, что его невероятно раздражают люди, которые мало того, что слушают ядовитую музыку, так еще и травят ею, как тараканов, всех вокруг, включая ту на полную громкость. Сэхун глубоко вдохнул ртом серый дым и выпустил его через нос. Чонин уже заходил в общежитие, раздраженно постукивая пальцами по дипломату. — О! Вот и ты, Ким Чонин! — консьержка даже встала со своего стульчика. — Иди и угомони своего соседа, он уже всех достал: закрылся и никого не впускает! — Но вообще-то я живу один, - растерянно растягивая слоги возразил Чонин. — Мы могли бы открыть дверь своими ключами и вывести его как пятно с ткани, но он грозится выпрыгнуть в окно. — Эмм, мисс, я живу один. — Вот никогда не была «за» то, чтобы всякие прохиндеи учились у нас по блату. Ай-яй, что творится в этом мире! Позорят лучший университет города! — Бл… Причем тут я, мисс Грейс? — Эй, Ким Чонин! Твой сосед мешает всем заниматься, угомони уже его, — чистой воды американец Джо с немного пухлыми щеками и двумя маленькими глазками-пуговками с двойным веком, обрамленными оправой больших роговых очков, даже он обращался к Чонину как к тому, кто должен был хоть что-то в этом дурдоме понимать. — Я один живу. Сказал же. Чего пристали-то? — Ааа, так ты еще не слышал? — самодовольно протянул Джо. Он оперся спиной о стену и вытянул одну ногу вперед. — К нам перевели студента по обмену из Кореи, а ты, так как тоже по национальности кореец, да и в твоей комнате есть свободная постель, стал счастливым обладателем новой головной боли всего общежития, зато головной боли с миллионами в карманах! — Прости, что? — идеальная бровь изогнулась в не менее идеальную дугу и, когда до него наконец дошел смысл всех сказанных слов, его разум окутала паника. Он перепрыгнул через турникет и, закинув дипломат на плечо, побежал в сторону лестничной клетки, шлепая носами кожаных ботинок по плиточному полу. По мере его приближения к своей комнате номер сто двадцать два, громкость ядовитой музыки только усиливалась, что подтверждало слова «тех двоих». Вот Чонин уже не слышал собственного бега. Вот уже стены вибрировали, приложи только руку к ним. Нервозное: «Да что же там происходит?!» - так же растворилось в липком музыкальном яде. Ключ в дверной замок, поворот, толчок на себя, а потом резко в обратную, так, чтобы дверь ударилась о стену при открытии. Сэхун даже дымом подавился. Он возвел свои удивленные и, если не скрывать, шокированные глаза на запыхавшегося Чонина. Дунул вверх, так, чтобы зеленая прядь волос слетела с его век, а потом с трудом сделал глоток, проглатывая так внезапно появившуюся неловкость. Единственная в комнате не занятая электроприборами розетка находилась всего в паре шагов от Чонина, заваленная горой книг и учебных материалов, из ряда «спрячу и не найдут». Вот только Сэ-то нашел. Чонин дернул за провод электропитания от переносного музыкального центра своего нового соседа и музыка резко ухнула в пропасть, оборвав припев на полуслове. — Эй, ты чего, блять, творишь?! — Сэхун подорвался с места и даже не заметил, как опрокинул на пол подставку вместе с дымящейся ароматизированной палочкой, а так же вместе со всем тем пеплом, что уже дотлел угольками на шершавой поверхности «вонючки». — Убирайся вон. — Ой-ой, не думал, что вы, заучки с дипломатами, умеете так разговаривать. — Зачем ты здесь? Чтобы доводить нас? — Да. Именно за тем, чтобы доводить вас. Чонин тяжело сглотнул, вместе со слюной проглатывая все слова, что, кажется, уже вертелись на языке. К такому ответу шатен не был готов и растерял всю свою недавнюю решимость в один момент. А Сэ просто стоял и смотрел на него, ожидая ответа, которого не последовало, ведь Ким просто ушел, даже не закрыв за собой дверь. Ушел Чонин, но зато в комнату стали заглядывать любопытные американцы как бы на замену, чтобы было не так пусто. Они перешептывались, пихали друг друга локтями в живот, силясь протиснуться и рассмотреть местную звезду О Сэхуна поближе. — Концерт окончен! Чего приперлись?! — толкнув мольберт, так некстати выросший на проходе, Сэ вышел из комнаты, раздраженно расталкивая всех, кто только попадался у него на дороге. Вот только этих "счастливчиков" было всего лишь пара человек, так как все вовремя расступились, выстроившись в ряд, чтобы освободить проход. И, когда Сэхун ушел, зрители тоже начали расходиться, по-прежнему перешептываясь и напоследок заглядывая в опустевшую комнату номер сто двадцать два как на особо понравившийся экземпляр в музее.***
Когда Чонин вернулся в общежитие, он надеялся, что больше не увидит его, что ему скажут, что сосед внезапно решил переселиться. Вокруг было тихо, и ему действительно подумалось, что его просьбы были услышаны. Он даже начал верить в чудеса, ведь в стенах общежития все было по-прежнему, все на своих местах: лишь парочка человек встретились на его пути, и говорили они о чем-то своём на английском, и в их разговоры не входило обсуждение сегодняшнего беспорядка по поводу переведенного из Кореи студента с застывшей радугой в волосах. Чонин успел ярко улыбнуться перед тем, как его улыбка резко сползла с лица растаявшим шоколадом: в комнате на постели напротив чониновской лежал О Сэхун. Развалившись на животе в горизонтальном наклоне, то есть совсем не правильно, сложив локти на полу, а ноги – на стене, цветноволосый парень усердно вчитывался в какое-то учебное пособие, будто бы забыл все буквы или читал вообще на незнакомом языке. Настольная лампа стояла на полу, над книгой с тысячью букв, и освещала перевернутый для Чонина текст. Был уже вечер и темные лоскуты приближающейся ночи били в окно, рассыпаясь по улицам искусственным светом. — Привет, — не поднимая головы, сухо поприветствовал Сэхун, полностью поглощённый чтением небольшой книжки в мягком переплете. — Привет, — вообще без каких-либо эмоций отсалютовал Чонин, чем побил предыдущее приветствие в рейтинге безразличия к собеседнику, и принялся снимать свой пиджак, после вешая его на вешалку, да в шкаф, свободные полочки в котором уже заняла цветастая одежда О Сэхуна. Значит, он никуда не собирается переезжать? Это действительно печально. Чонин снял с шеи галстук, а потом его пальцы ухватились за черные пуговицы белой рубашки, расстегивая их. Он стягивал рубашку через голову, в то время как его голова застряла в разрезе воротника, потому что Ким целенаправленно не расстегнул нижних пуговиц. И в этот момент со стороны Сэхуна послышался смешок. — Да ладно, ты мог бы не стесняться. — Я не стесняюсь. — Ну да, а рубашку не расстегнул совсем не для того, чтобы передо мной поменьше голой спиной щеголять. Чонин опустил рубашку и расстегнул все пуговицы, после чего уже стянул ее с плеч. И это было действительно стрёмно, и он даже видимо покраснел, ведь взгляд Сэхуна больше не был направлен в книгу. Надев просторную футболку на подтянутое тело, Чонин, стараясь вести себя совершенно спокойно, прошел до своей постели и сел на нее, напротив Сэ, который по-прежнему за ним следил, вообще не стесняясь того, что его наглые рассматривания были замечены. — Так значит ты из Сеула? — начал Чонин, уже почти смирившись с тем, что чудес все-таки не бывает. — Ага. Именно оттуда, как и ты. Можно сказать, мне повезло с соседом. — Как там тебя зовут? — О Сэхун. — Значит, мы теперь будем жить вместе? — Так точно. И это затянется надолго, так что нам бы найти общий язык. — Ок’ей. Я Ким Чонин, — он протянул ему руку, и Сэхун поднялся с постели, чтобы пожать ее, но его пальцы резко изменили траекторию своего направления и похлопали шатена по плечу. Ким передал ему взглядом свое недоумение, когда О плюхнулся обратно на постель. — Ну мало ли куда ты свою руку совал. Чонин напрягся. — Да ладно тебе, я с пяти лет дрочу, в этом нет ничего такого. — Давай просто не будем об этом, иначе мы никогда не найдем общий язык. — А? Да-да, без проблем. Если для тебя это больная тема… — Нет, не больная. Она… — Чонин сделал рукой неопределённый жест в воздухе. — Щекотливая? — Да. — А, понимаю. Я сам до двенадцати лет скрывал это, стеснялся. А потом вдул девчонке из старших классов, а потом еще одной, и это стало вполне обычной темой, — Чонин мял свои пальцы и не знал, как реагировать на все это. Если честно, ему хотелось заехать разглагольствующему придурку с ноги, вот только он боялся промахнуться и испортить их и без того хлипкие отношения своей неудачной попыткой. — Да ладно тебе, я понял, просто не бери в голову, — Сэхун снова встал с постели и на эффекте дежавю похлопал его по плечу. Чонин проследил за его пальцами и представил, как они… там… ну, в девушке… и ему стало откровенно говоря противно. — Может пойдем прогуляемся? — Но уже одиннадцать. — И? — изящная бровь ловко поползла вверх. Кажется, у Чонина появился конкурент в этом деле. — На пары к шести вставать. — Ааааа… Ну ладно, тогда давай, bye, — только с этим конечным «bye» они заметили, что все это время говорили на родном корейском. Но никто из них не подал виду. О Сэхун глянул на себя в зеркало, расстегнул еще одну пуговицу на клетчатой рубашке, и теперь свободная одежда открывала вид на его рисунок на груди, на пять сантиметров выше соска. — Что это? — Это? – он указал на черное пятно, и Чонин кивнул. – Тату-хной. Символика свободы. Тебе не понять, в общем. — Почему это? — Потому что ты зависим, — взгляд Чонина выражал полное непонимание, и парень решил не дожидаться уже известного вопроса. - От всего этого, - он хлопнул по горе книг на письменном столе, который, кстати, теперь перейдет во владения О. — Так это нужно для образования. — Ну да, ты прав. Но… Зачем нам образование? — Чтобы разбираться во многих вещах. — А ты не промах! Обычно все отвечают, что это нужно для будущей работы и бла-бла-бла, - Сэхун снова занял место напротив Чонина на своей постели. В его глазах загорелся неподдельный интерес и легкий азарт. — Как это не смешно, но красная корочка мало чего решает. — О! Блин, Ким Чонин, а ты не такой, как я о тебе успел подумать! — И что ты обо мне подумал? Что я ботан? — Ну, примерно так. — Ха, нет. Я просто имею голову на плечах. — Сука, и с красивым таким лицом! Вот я бы-- Оу... Ким Чонин подавился слюной и немедленно принялся себя откачивать самостоятельно, пока Сэхуну не пришло в голову ему еще и помочь. — Ой-ой, да ладно, не реагируй ты так остро, — он похлопал его по спине, чтобы помочь быстрее унять кашель. Очередной эффект дежавю, как будто бы Сэ уже как месяц касается его тела, покалыванием распространился по всем венам и Ким рывком убрал его руку. О ничего не ответил. — Все со мной в порядке. — Но может все-таки пойдешь со мной? — Нет, я хочу выспаться. — Ладно, ладно. Но завтра я не дам тебе быть занудой! Ты теперь живешь с О Сэхуном! — он склонился над его ухом, чтобы добить окончательно. — Так что пора забывать про здоровый сон-- Чонин хотел шлепнуть его по… по чему он хотел вообще его шлепнуть?.. но попал по ягодице. — Эй, Ким Чонин, я не это имел в виду под бессонными ночами, — парень рассмеялся, а Чонин видимо покраснел. Внутри него все бурлило и было уже готово взорваться. А О Сэхун сдержался, чтобы не затискать его за щечки. — Но зато теперь я знаю, что стоит тебя сторониться, — продолжая заливаться смехом, нагоняющим на Чонина с каждым новым порывом желание заехать тому по лицу, Сэхун вышел из комнаты. — О! — но он быстро вернулся. — Забыл, — он взял с пола книгу, ту, которую не дочитал, и закинул ее на письменный стол, на самую верхушку книжной пирамиды Фараона. Эта книга оказалась методичкой по психологии.***
Сэхуна не было всю ночь. Этот факт Чонин отметил между теми моментами, когда несколько раз просыпался то в третьем часу, то в пятом. В комнате было пусто и холодно, и только темнота сопровождала его тяжелое дыхание. Он бы мог закрыть окно, но вставать с постели было крайне лень. И поэтому, закутавшись в плед до самого носа, он рисовал на небе созвездия из пары доступных его зрению небесных планет. В голове играла какая-то неизвестная песня, а после Чонин поймал себя на мысли, что это именно та ядовитая музыка, которую сегодня днем по всем коридорам общежития передавала личная радиостанция общежития «О Сэхун». Чонин не был одинок, ведь у него были родственники, друзья. Но никто из них не мог спасти его от этой беспросветной темноты и не унимающегося чувства, что он, блин, одиночка, как ни крути. Он был одинок в обществе, как сейчас в этой лунным светом залитой комнате, в этой одиноко стоящей постели, пропитанной влажностью, на поверхности которой дрожат и трясутся линии света от уличного прожектора. Ветви деревьев ломались о стекло от сильного ветра за окном. Они скребли по оконным рамам, заглушая собой все звуки вокруг. Чонин и не заметил, как пошел дождь, и все, что он услышал перед тем, как уснуть, это ливневые капли по крыше. Они отбивали чечетку, погрузившую Чонина в сон. И он снова проснулся спустя двадцать минут после того, как уснул. Это уже не было неожиданным. Дверной замок поворачивался, и ему подумалось, будто бы ветви деревьев полностью оплели комнату и теперь лезут непосредственно к нему через замок. Когда дверь заскрипела, пропуская во тьму дорожку желтого света от освещения из общего коридора, Чонин поднялся на локте. Его волосы прилипли к вспотевшему лбу. — Сэхун? — тихо позвал Чонин. — Еп твою, я думал, ты уже спишь, — парень прошел в комнату, скидывая с волос дождевые капли, которые с тихим хрустом рассыпались под ногами на линолеуме. — Я спал, — он поднялся с постели и помог ему быстрее раздеться, не наследив по полу разводами грязи. Ну или наследив по-минимуму. — Ужасный ливень. А еще меня чуть не задавила гребаная машина. Ай-ай, ты только аккуратнее с рукой, — Чонин вопросительно посмотрел на него. Сэхун увидел в его глазах намек на то, что он сейчас же должен все рассказать. — Да я сам виноват, шел по трассе с наушниками в ушах, — Чонин не спросил, где парень был, и этот душащий интерес предпочел оставить разрываться внутри себя, ссылаясь на то, что ему совсем не интересно. Когда Ким вернулся в свою постель, Сэхун разделся до гола, потому что одежда промокла насквозь, а искать в темноте что-то свежее в не разобранных сумках ему было откровенно лень. Он переложил свою подушку на другую сторону кровати, чтобы находиться лицом к соседу, и киданул в него наушниками с плеером. Ким что-то прошипел, но О было все равно. — Послушай ту песню. Под нее я был даже готов умереть на той трассе, но ни за что не убавил бы звук. Чонин послушно всунул наушники в уши, и его разум моментально заполнила громкая музыка, полностью отрезающая от действительности своими объемными битами. Он не слышал стука собственного сердца и даже шум своего дыхания, он просто провалился в эту бездну. Его сердце стучало и замирало вместе с барабанными ударами и гитарным соло. «Bring your secrets to me. Just give me your hands and I’ll let you feel the wounds they put in me». [Открой мне свои тайны. Просто дай мне свои руки, и я дам тебе почувствовать раны, которые мне нанесли.][AFI – 37mm]
Голос по ту сторону кровати не был услышан. Сэхун в один момент растворился для Чонина, просочился через пальцы горячим песком и прибрежной галькой. Следующий же трэк запланировано сменил атмосферу на некоторую пугающую. Сердце ускорило свой ритм, а тело пропустило под кожей разряды приторного возбуждения.[AFI – Prelude 12:21]
Чонин как можно скорее вырвал наушники из ушей и только сейчас услышал свое ускорившееся дыхание в пустоте ночи. Сэхун на соседней кровати громко смеялся. — Возбуждает, да? — в смехе глотая звуки, спросил Сэхун. — Нереально. — Это были AFI, альбом 2006 года, малыш. Меня с них просто до космоса уносит. Блядь, вот под них должно быть вообще нереально трахаться. — Не пробовал? — он не ожидал от самого себя такого вопроса. — Когда бы? Я же теперь одиночка. Слушай, давай просто не будем об этом. — Ок'ей. — I promise you my heart, just promise to sing. [Обещаю, моё сердце станет твоим, только пообещай прежде, что споёшь мне.] — напевал себе Сэхун, рисуя по потолку стебли теней. - Эй, Чонин, ты не спи там, слышишь? — Кажется, я уже выспался. — Ну и хорошо. Я боюсь тут один, если ты уснешь, - Чонин рассмеялся хрипло-сонным смехом. — Серьезно. Ты больной. — Скорее всего. Это не имеет значения. Эй, и верни мне плеер. — Держи, — он подкинул его прямо в конец кровати О, в самые его ноги, так, что Сэхуну пришлось подняться. - Мог бы и одеться, знаешь... — Ах, ну да, я забыл, что ты стесняешься парней. Сэ рассмеялся, а Ким бросил холодное «нет», отмечая рукой легкую пульсацию на своем возбудившемся члене.Fuck.
Сэхун вернул голову на подушку. Его карие глаза, обращенные на Чонина, блестели под длинными ресницами, пыль на которых осела в виде серых комочков под лунной световой дорожкой. — Чонин-а. — Ау? — Это глупо, хотеть жить сквозь время? То есть делать то, что хочется, без расчета времени? Хочу не знать, сколько часов я убил на сон или прогулку, хочу не беспокоиться о том, что чего-то не успею, хочу не сокращать своего личного времени. Было бы круто потеряться и не знать, сколько часов показывает циферблат. Я бы определял по природе. Вот это свобода. — Почему глупо? Это дает волю творчеству. — А ты мне нравишься все больше, Ким Чонин. — Думаю, будь в сутках 48 часов, я бы окончил музыкальную школу. — О, на чем играешь? — На гитаре, — с соседней кровати послышалось протяжное «wooow». — Ага. Но из-за нехватки вр-- — Эй, Чонин, сыграй мне! — Прямо сейчас, что ли? — Ну да. Раз уж вечер откровений и все дела. — Да мы с тобой только сегодня познакомились, о чем ты. — Что за принципы вообще? Свет в комнате загорелся. Сэхун прикрыл свое достоинство одеялом, а Чонин сам себя поймал с потрохами. В темноте это было обыкновенным делом, но стоило желтому шипящему на глазах свету заполнить комнату, так все грехи стали видны как на ладони, и Чонин резко выдернул руку из штанов. — Хорошо, сыграю. Сейчас только, — его не волновало сейчас ничего кроме того, что его могут поймать с поличным. Он вышел из комнаты и направился в туалет, матерясь себе под ноги. А когда он вернулся, Сэхун уже спал. Ким свободно выдохнул, выключил свет и лег, укрывшись одеялом. Ночь потихоньку отступала, и утро в шесть часов уже заходило в их комнату. Его синие тени медленно подбирались к Чонину, который не мог сомкнуть глаз до самой разрывающей трели будильника. Пора вставать, но звук был выключен, а хозяин, уткнувшись носом в подушку, без ведения своего мозга принял решение сегодня прогулять. Отравление Сэхуном. Стадия первая.***
Чонин проснулся от острого шлепка по обнаженному бедру, удар от которого глухо пронесся по комнате. — Вставай, блин, уже одиннадцатый час, — и Чонин, не веря, отмахнулся, обнимая подушку покрепче. — Ты проебал пары, чувак. Несмотря на саднящие упреки совести, не сказать, что он был сильно огорчен этим сведением как фактом. По крайней мере не в последующие полчаса, когда сосед по комнате начал приводить ему все плюсы прогула, начиная с «ты можешь сделать все ранее запланированные дела». Вот только ранее запланированных дел шатен все равно выполнять не стал, потому что виной этому был все тот же О Сэхун, который тонко на эти дела и намекал. И, в то время как Сэ сидел за мольбертом и рисовал чей-то портрет, Чонин играл на гитаре, наполняя комнату мелодичными переборами вечной музыки таких групп, как Scorpions и Metallica. О подпевал, и умолкал лишь в те моменты, когда кисть с большим количеством воды превращала цвета акварели на художественной бумаге в подтеки из грязных пятен. В такие моменты он вслух матерился и подтирал пальцами мокрые линии - отметки облажавшегося художника. — Обычно я не позволяю себе таких вот выходок с прогулами, — начал Чонин, когда они шли вдвоем по парку до магазина, чтобы купить баночку голубой акварели. — Все по графику. А сейчас, когда мое время ничем не занято, не комфортно даже. — Прекрати. Ты же устал от этого. — Да, устал. Как ты это делаешь? — Делаю что? — Ну, остаешься таким жизнерадостным, совмещаешь и учебу, и творчество. Мне такое не дается. — Ха, вот не знаю, — он сорвал зеленый листочек с дерева и, пока шел, вырезал линии разрезов по его зеленой кожице. - Я просто не беру это в голову. Ничего в этом мире не имеет такого значения, которое люди всему ставят. Называется, делай что хочешь и когда захочешь, но и про дела не забывай. — Мне нравится. То, как ты живешь. — Это свобода, малыш. Не давай никому обещаний и действуй на внезапных порывах желаний. К этому разговору они снова вернулись, но немного позже. А потом еще, и еще. Они возвращались к нему примерно столько же раз, сколько Сэхун отмечал в блокнотике своего мозга, что Чонин не из далеких от мира всего ботанов, как он изначально считал, и что он даже хотел бы лично обучить его своей «формуле счастливой жизни». — Вся фишка в зеленом чае и в нелепых цветных рубашках, заправленных в белье. Нет, конечно, чтобы чувствовать себя увереннее, ты можешь напихать в жопу анальных шариков, но, поверь, в некотором роде наркотический запах и прикованные взгляды людей к твоему прикиду - вот она независимость. Меня каждый раз веселит мое отражение в зеркале. А себя я вижу каждый день, вот поэтому и дурак такой. — Да ты конченый идиот, — Чонин засмеялся, а потом густо покраснел от осуждающего взгляда и, прикусив язык, продолжил послушно укладывать волосы пенкой во флаконе «taft». — Во! Бунтарь, ну! Отражение Чонина в большом зеркале состояло из ухмылки, подведенных подводкой глаз и кошачьего прищура. Стройное тело было обтянуто сиреневой кофтой и штанами с намеком на джинсы с присборенной тканью в месте, где идут карманы. Они были очень глубокие, отчего и выпирали. Уже был вечер, и от этого на улице ощущалась прохлада. — Мы идем в бар, а значит... Сэхун совершенно неожиданно для него впился губами в смуглую кожу на шее Чонина, буквально втягивая ее в свои легкие, что оставило малиновый засос, чтобы, как он после объяснил, «выглядеть как альфа-самец Ким_холодный_блядь_Кай». Однако ни одна из девушек не согласились сесть на колени к этим двум распиздяям, и поэтому попытки познакомиться были отброшены, и они просто напились. — Вот не понимаю, как, как только можно не клюнуть на эту фишку? — пьяный баритон Сэхуна отдавал липкой горечью выпитого пива. — Вот ты бы клюнул на таких бунтарей, а? — Конечно! Бля, ой, не падай, — они шли по парку, когда Сэхун развалился на траве в позе звезды. — Вертолетик-- — Почему мне так плохо? — Чонин лег рядом с ним. Отличное время излить душу. — Жизнь так однообразна, и я в ней ничто... Я не успеваю. — Конечно тебе, блин, будет плохо. Нельзя запланировать свою жизнь, когда это ебаный импульс, мгновение. Жить надо так, будто бы умрешь завтра, понял, да? — Ах, уйди, ты воняешь. — Это отрыжка. — Пошли домой, а.***
Утром Сэхун не мог открыть глаза, как бы не пытался пересилить себя и сделать это. Сны коллекцией беспощадной ерунды зарылись прямо в его голову, картинки сменялись одна за другой. Он ворочался, отмахивался от них, но в зыбком болоте чем больше сопротивляешься, тем сильнее затягивает. Это было утро воскресенья, и солнце, сменившее звездное небо, горело на внутренней стороне век. Ему снился вчерашний вечер. Какие-то отрывки фраз, подавленный Ким Чонин, оставленные ему советы. Бутылка пива на общей кухне, разделенная на несколько человек. «Welcome to hell» и дружеские хлопки европейцев по сэхуновскому плечу. Он не мог проснуться, и все это повторялось по несколько раз, будто бы кто-то включил режим повтора в надежде убить его собственными же снами, не отличающимися полезной информацией. И все обрывалось на том, как Чонин скатывается вниз по стене, а из зажатых пальцев выпадает завернутый в бумагу косячок. Он дернулся и резко открыл глаза. По телу скатывался невидимый глазу пот от этих кошмаров, которые обошли Чонина стороной, потому что тот сладко улыбался в своем сне, обнимая Сэхуна за руку в этой нежно-голубой комнате номер сто двадцать два. Они спали вместе, неаккуратно сдвинув кровати, отчего оба находились по большей своей части на постели Сэ, так как расщелина между мебелью могла легко вобрать в себя целые две ноги. Чонин крепко обнимал его руку, а мягкие волосы, отдающие душащим запахом никотина, приятно грели его кожу. И да, Чонин спал, а у Сэхуна был утренний стояк и полное непонимание действительности. Тогда Сэхун попытался перевернуться со спины на живот, оттолкнуться и встать, а внизу живота взрывались бабочки, посылая по всему телу дрожь от возбуждения. Он почувствовал член Чонина головкой своего и резко подорвался с постели, шарахаясь на пол и утягивая одеяло на себя, тогда как когда Ким вскочил, вырвавшись из лапок своего запредельно космического сна, самого нереального из нереальных. Ни один не мог вспомнить, что было этой ночью, и поэтому они пришли к выводу, что... — Ничего не было, понял?! — Будто бы мне доставляет большую радость новость, что я переспал с недавним ботаном?! — Вот и ладненько. Чонин даже не обиделся и встал с постели, он потянулся за своим нижнем бельем, а Сэхун уставился на его зад и присвистнул. — Какого хуя, О Сэхун?! Мы договорились! Отравление Сэхуном. Стадия вторая.***
Они сидели в университетском кафе за одиноко стоящим столиком возле окна. Сэхун пил бабл-ти со счастливой улыбкой на губах, а у Чонина был двойной эспрессо и ужасный вид. — Да ладно тебе уже. — На хуй иди. — Какие мы злые. — Ничего не было, понял? — О'кей, о'кей, только не смотри так на ту чику, я-то все равно уже знаю, что стоит у тебя на мой член, а не на ее сиськи. Чонин резко встал из-за стола, срывая с губ Сэ его самодовольную чертову улыбку. Стул царапал кафель и скрипел по полу, оставляя расплавленные металлическим огнем росчерки в ушах О, который бежал следом за ним, покидающим кафе. — Да ладно тебе скрывать очевидное, я же нравлюсь тебе! Ведь все-таки мы переспали. — Нет. — Переспали. — Нет. — Да, блять, я трахал тебя! Или это только моя сперма по всей постели?! — Ты тише, блин! Он закрыл его рот своей вспотевшей ладошкой и нелепо улыбнулся всем тем людям, что вытаращились на них после такого заявления. Парни быстро ретировались за угол кафе. — Слушай, я тебе все кишки выбью, если не заткнешься. — Ладно, ладно. — И почему тебе вообще так нравится то, что мы могли, ну, это? — Я не скрываю, что ты в моем вкусе. Вот только ботанства бы поменьше. — Утром ты не это говорил. — Да ладно тебе, это же забавно! — Ага, как же. Да ты мне всю жизнь портишь! Валил бы обратно к папочке в Сеул! — Тогда не дрочи больше на меня в туалете. — Что? — Fuck. Чонин всё ещё ярко помнил ту мелодию и последствия. — Да ладно скрывать, я слышал тебя той ночью, Чонин. Но не пошел за тобой чисто из принципа, хотя, уверен, ты дал бы мне. Безотказная шлюшка. Слова оборвались на хриплом стоне от отлично выдержанного удара. Костяшки пальцев Чонина пульсировали, а на лице Сэхуна остался след в виде содравшейся кожи на его подбородке до состояния куриного мяса. Все было бы иначе, не носи Кай колец на правой руке. Сэ выплюнул кровь и засмеялся, когда Чонин уже уходил спиной. Перегнул палку, определенно, но он просто не умел по-другому, да и не мог, потому что кому-то все равно надо было все это остановить, пока не стало слишком поздно. — А я ведь считал тебя своим другом! — Я тоже.***
Успеваемость Чонина существенно снизилась, и во всем этом он самоуверенно винил О Сэхуна, так не вовремя ворвавшегося в его жизнь. А то, что врывается в жизнь так не к делу, принято уничтожать. Чонин вернулся к учебе, а Сэхун напрочь игнорировался, даже в том случае, что тот тоже взялся за ум и на первых порах просил помощи. Мистер холодный парень не собирался прощать его за те слова. Когда Ким Чонин, или, как его стал называть О Сэхун, Ким Кай, зашел в комнату в общежитии, то первое, что пришло ему на ум, было: «Вот же наркоман»... Сэхун с его ярко выкрашенными прядями волос развалился на постели в уличных джинсах и оранжевой рубашке на два размера больше, даже не соизволив раздеться. Его грудь равномерно вздымалась, а глаза были закрыты. Он сладко спал, убаюканный черт-знает-чем, развалившись на чониновской кровати в своей гребаной уличной одежде в обнимку с гитарой, тоже, кстати, принадлежащей Чонину, который только что вернулся с учебы, в отличии от Сэ, удачно прогулявшего все пары, хотя тот обещался начать усердно заниматься и исправляться. Для Кая. На мольберте висел недоработанный Сэхуном портрет Чонина, а рядом, над рисунком, со стола дымом взвивался комнатный ароматизатор - тлеющая палочка Green Tea. Чонину с каждым днем все труднее и труднее было держать на него обиду, ведь его айсберг на сердце таял слишком быстро, а сам парень уже устал жить в холодильнике. Он шлепнул Сэ по ляжке и сел напротив, сжимая в руках домашнее задание на завтрашний день. Сэхун открыл глаза и сонно улыбнулся, когда сердце Кая не выдержало и разлилось рекой тепла по венам, заливая промерзшие равнодушием отсеки. — Если ты продолжишь прогуливать, я никогда тебя не прощу, Сэхун, сколько не рисуй моих портретов, — хотя на самом деле он уже простил. Сэхун кивнул и облизнул потрескавшиеся линии сухих губ. Чонин впился ногтями в свою руку и отвел взгляд в сторону. Сэхун не заметил. — Хорошо, давай. Он взял из его рук задание и вышел из комнаты, с его уходом моментально наполнившейся удушающей пустотой. Чонину стало страшно находиться в этой ловушке одному.***
— А ты не промах, добился своего! — это был Джо. Он поджидал Чонина у выхода из столовой. — О чем ты? — Как о чем? Тебе удалось заставить головную боль переселиться! — Кого? — Сэхуна! Только... Я думал, вы двое сдружились? — Стоп-стоп-стоп, о чем ты сейчас? — Ну, твой сосед же съезжает? — Нет. Он ничего не говорил. Блин. Они же не решили его переселить по той моей старой просьбе?! — он спросил это больше у себя, чем у кого-то другого, после чего выбежал из столовой, будто бы еще мог что-то изменить, будто бы одно слово все решит. Сэхуна «мягко» попросили переселиться, и он не мог отказать, потому что отец был замешан в том, чтобы ему разрешили учиться здесь на условиях, что О не будет никому мешать, и как раз его отцу пришла эта злосчастная жалоба от адресата со сладким именем Ким Чонин. Именем, которое Сэхун хранил на своих губах, в своих мыслях, в обещании больше никогда не лезть в его жизнь, которая без Сэхуна с его радугой в волосах и пустотой в голове была куда лучше и устойчивее. — Па, я решил насовсем вернуться в Сеул и продолжить семейный бизнес. Я брошу творчество. — Тебя заберут завтра. Вот и все. Так легко, оказывается, ставить точки. Этот университет - личный выбор Сэхуна, и его возврат домой - также. Чонин не оставил места для запятой, и Сэхун уже не был в состоянии сделать из нее хотя бы ее подобие, втиснутое между холодными, круглыми и ржавыми кляксами. Чонин тогда еще не знал, что вычеркнул его из жизни против собственного желания. Потому что он уже был болен О Сэхуном, и даже его собственная смуглая кожа отдавала запахом зеленого чая от тех самых дымящихся ароматизированных палочек, которые серым дымом вились в ярких волосах парня, путаясь в нотках ядовитой музыки The Strokes и возбуждающих гитарных рифах AFI. Эту часть себя Сэ оставил под своей подушкой в единственной пачке Green Tea, хранящей в себе зеленый наркотик в двух палочках. Это и послужило для Чонина причиной приехать в Сеул. Это была 2,5 стадия его безумия.***
— Кто там? — Это Ким Чонин, — его голос дрожал, в то время как сердце разбивалось на мельчайшие осколки от плохо скрываемого страха. На ладонях виднелись следы от ногтей, которые он вонзал в кожу собственноручно, по своему же желанию. Дверной замок сразу же затрещал, и вскоре дверь открылась. О Сэхун стоял на пороге в одних домашних шортах, его волосы были мокрыми и не расчесанными толком, потому что только что из душа, а еще они были полностью каштановыми. От цветных прядей не осталось и следа, будто бы кто-то заткнул его бунтарскую сущность тряпкой с ядом. Чонину хотелось взвыть в голос. Сердце дрожало и продолжало распадаться в этой давящей тишине, повисшей между ними. Он боялся, что опоздал, что Сэхун настолько изменился, что потерял того себя, каким он так нравился ему. Но все сомнения были развеяны хриплым: «Моя шлюшка приехала»... Он разрывался между желанием заехать по такому идеально-неидеальному лицу, которое даже не удосужилось сообщить о своем отъезде, и тем, чтобы позволить себе раствориться мороженным на оголенной груди Сэхуна. Поэтому Сэ все сделал сам. — Извини меня. И... В тот раз, той ночью, действительно ничего не было. У меня есть видео. И там ты дрочишь мне на камеру. Не знаю зачем, но ничего не-- Он не успел договорить потому как пухлые губы Чонина накрыли разум с лихвой. Они были такими мягкими, какими, в принципе, себе Сэхун и представлял их. Он улыбнулся и притянул его ближе к себе, цепляясь пальцами за шею, а другой рукой захлопывая дверь за спиной Кая, которого он теперь вряд ли когда-то вообще выпустит. — Но почему, Чонин? — А если я умру завтра, Сэхун? Я хочу быть с тобой, и пора бы уже начать делать то, что хочется. Ответа не последовало. Сэхун прижал его к двери и впился запредельно вязким поцелуем в мягкие губы, придавленные к его собственным общим воздухом, проталкиваясь в рот Чонина мокрым языком. Кай сцеловывал его рваные вдохи и не существующие выдохи, потому как любовник просто забывал дышать, а его руки уверенно шли к своей цели, и уже через долю минуты пальцы Чонина сжали член нифига-не-остепенившегося О через ткань нижнего белья. Губы Сэхуна кусали и нежно разрывали кожу Чонина. Он задыхался своими рваными вдохами и подавался навстречу горячему телу. Глухой стон разлился по шее Кая как ответ на решительные действия, когда его пальцы отодвинули резинку белья Сэхуна и обхватили влажный член крепкой хваткой. Тогда он толкнулся ему навстречу и снова простонал от трения о пальцы, что раззадорило Чонина и дало ему возможность укусить шатена в шею, а потом затянуться его кожей, словно сигаретой, оставляя на память малиновый засос, который не так давно подарил ему О. Они услышали обеспокоенный голос матери Сэ, когда пытались избавиться от своей одежды. — Фак. — Ты конченый идиот, Сэхун. — Быстрее в ванную. Он потянул его в самую ближнюю комнату и закрыл дверь за ними на замок. Дыхание танцевало подэбаре на могиле похороненной холодности. — Сэхун, с тобой все хорошо? Кто приходил? — Да, хорошо. Ма, я в душе. В подтверждение его слов Чонин включил воду на самый сильный напор и сразу после этого дернулся к Сэхуну, на бицепсах которого блестел тусклый искусственный свет. Лопатки парня стремительно впечатались в холодный плиточный кафель, а сам он был подхвачен губами Кая. — Я хочу тебя, Сэхун. Шатен рвано выдохнул и оторвался от парня лишь для того, чтобы окончательно избавить их от одежды. — Взаимно. И очень давно, Чонин. Шепот разрезал пелену перед глазами, которая моментально затягивалась, снова поглощая их. Он отошел к раковине и из ящичка достал баночку смазки. — Не смотри на меня так. У меня и фаллос есть, но, тсс. — Да ты извращенец! — Чонин ярко улыбнулся. Тот самый Сэхун, как в первый день их встречи, восхищал своей до безумия простой личностью без каких либо ограничений, и Кай просто не мог не сходить с ума в его присутствии. — А-то ты не знал. Чонин аккуратно нагнул Сэ, и второй парень послушно вцепился пальцами в раковину напротив. В зеркале он видел свое отражение и каждую судорогу как реакцию тела на острые прикосновения. Чонин надрачивал ему и кусал в шею, скользил языком вдоль по позвоночнику, обводя каждый выпирающий позвонок. Сэхун задыхался от этой нежности. — Фак, Чонин, я буду любить тебя, если ты уже начнешь. В следующую минуту он заглушенно вскрикнул и выгнулся в спине. Чонин вошел внутрь, отбросив открытый и использованный лубрикант в сторону. Теплота стремительно распространилась по их телам. Воздух вокруг них был липким и влажным, а вода заглушала все сорванные рыки, и вряд ли могла заглушить их полностью. Пальцы заметно побелели от крепкой хватки. Он сложил руки на раковине, уложил на них голову и прогнулся в спине, вбирая его в себя полностью. Чонин остро кусал в лопатки и ускорялся, и, когда он наконец нашел нужный угол, Сэхун задрожал в сильных руках, обрамленных смуглой кожей, потому что огонь острым лезвием опалил его кожу. Сэ зацепил кожу на руке зубами, чтобы не сорваться на звонкий вопль от острых ощущений. А после нескольких движений рукой в дополнение ко всему и Сэхун кончил, обмякая в руках Чонина, закончившего начатое еще парой толчков в дрожащее под собой тело. А чуть позже они стояли, прижавшись к стене и друг к другу, и Сэхун аккуратно убирал мокрую челку Чонина цвета собственных волос со своего лица. Тусклый желтый свет дрожал в расфокусированном взгляде. — Вернись в общежитие, Сэхун. — Лучше ты переезжай ко мне. — Сюда? — Дурак, у меня есть квартира недалеко от универа. — Как давно?! — Да не парься ты, недавно купили, потому что я все равно бы не смог без тебя и приехал бы сам. Кстати, ты пахнешь моим зеленым чаем. Прям воняешь им. Он широко улыбнулся и ткнул Чонина в бок. А тот в ответ крепко обнял и прошептал, что Сэ - самый безумный поступок в его жизни. В омут с головой, потому что это отравление Сэхуном. Последняя и неизлечимая стадия.http://vk.com/ig_ns