Ты - ветер, в клетке запертый

      Свобода… Что же это такое? Может, то щемящее чувство полёта, когда в ушах завывают ветра, а земля стремительно удаляется от тебя, становясь какой-то маленькой, и такой далёкой и ненужной; когда вместе с ней исчезают из жизни проблемы и неприятности, и остаётся такое безграничное, необъятное пространство; где добро и зло чётко поделены между собой, словно небо и земля; где не надо искать ложь во лжи, вслушиваясь в льстивые речи собеседников; где не надо искать правду, закопанную очень далёко, но и одновременно близко. И в этом безграничном, но в тоже время чётко разделённом на два царства пространстве, ты сам себе кажешься маленькой точкой, песчинкой по сравнению с другими судьбами, которая находится на перепутье мира. Может, оно? Нет… Даже если это и есть свобода, то такая ей она не нужна.       Кагура в исступлении покачала головой и снова окинула затуманенным взором горизонт. Сколько уже она искала её, жаждала, собственными руками выгребала… а так и не добилась. Свобода всегда скользкой рыбкой выскакивала из её покрытых чужой кровью рук. К кому только не обращалась, чего только не делала – всё без толку. И лишь Нараку оставался в этой игре победителем, глумливо смеясь над ничтожными потугами своего порождения.       Нараку… Одно упоминание его имени заставляло повелительницу ветра кипеть от ярости, до крови сжимая ладони в кулаки, скрежетать зубами… и опускать от собственного бессилия руки, прекрасно понимая, насколько она слабая. Просто слабая женщина, хоть и сильный демон.       Горькая усмешка выползает на лицо, а глаза предательски щиплет, но слёз не будет. Эта присуще человеку, но не ей. Она – демоническое отродье, у которого даже сердца нет, да и не будет уже.       Перо резко снижается, подверженное резким переменам настроения хозяйки, чтобы после также взмыть в небеса: выше, выше, ещё выше. Хочется забыться, потерять связь со своим непутёвым прошлым и такой же бестолковой жизнью… Ведь это ощущение фальшивой свободы пьянит сильнее, чем пиала самого крепкого саке. И сердце бьётся быстрее, чем обычно, и даже мимика подводит её саму, не позволяя наползать такой привычной маске и неискренней усмешке… но только на время. Эта свобода – ненастоящая, подменённая. Словно глоток свежего воздуха для заключенного в затхлой темнице, перед переходом в другую тюрьму, а того и хуже на плаху – вот какая она для неё. Она, словно яд, по крупицам разъедает её душу; словно сильнейший наркотик привязывает к этим ощущением, заставляя мысли и желания вертеться только вокруг одной плотской идеи: наконец-то быть свободной, по-настоящему. Слышите? По-настоящему! А не так, урывками чувствовать, чтобы после пытаться унять сердцебиение и не стонать, до крови закусывая губу от боли душевных мук. Сердце-то у Кагуры есть, настоящее, только вот не её, а Нараку, этого ублюдка полудемона, возомнившего себя пупом Земли.       Демоница жмурится и всё-таки заставляет перо снизиться.       Не выходит… Не получается… Даже это фальшивое чувство уловить сейчас не получается… И в груди что-то щемит и ноет. Будто там не пусто, будто там что-то есть. А от этого только хуже.       Перо же всё ещё медленно опускается, отчётливей и отчётливей проявляясь на вечернем небе, спускаясь пониже к траве.       «Какая глупость…» - Повелительнице ветра остаётся только фыркнуть, глядя на то, куда принесли её сумбурные воспоминания.       Место, которое она ненавидит больше всего на свете. Место, чьи пейзажи она ножом вырезала на скрижалях памяти. Совершенно определённо – это тот самый обрыв, где она впервые встретила того демона и где все её планы и надежды рухнули в один миг. И она ненавидит его, так же сильно, насколько любит этого бессовестного ёкая.       Сещёмару…       Это имя для неё, словно сладкая отрава, да и сам он, как статуя из святилища: красиво отрешённый, холодно жестокий.       Кагура грустно фыркает, легко откидываясь на уже давно приземлившееся перо, свободной рукой ероша высокие стебли полевых соцветий и устремляя свой бесконечно уставший взор в небо. Как бы ей и впрямь хотелось быть ветром. Беззаботным и невесомым, что не знает горя и проблем, кому не надо выцарапывать свою бренную жизнь из лап тех, кто возомнил себя господом Богом, а может и самой смертью. Кто знает… А на душе от таких размышлений тоскливо-тягостно…       А небо манит… Этот бездонный океан, настолько тёмный, что кажется чёрным, зовёт её. Во снах, в мыслях, в чувствах, будто бы приветливо подмигивая женщине россыпями звёзд… И кто бы что ни говорил Кагуре, она любит небо. Пугающе чёрное, если царит непроглядная ночь; радостно голубое, когда наступает новый день; кроваво-красное, предзакатное; даже тёмно-хмурое и дождливое. Не любит только, когда нет ветра. Ненавидит просто, до дрожи в коленках. Потому, что ветер… свободен, и его нельзя запирать. Это просто неправильно, когда его нет.       «А меня заперли… - горькая усмешка выползает на лицо. – Даже хуже, связали по рукам и ногам, заставив подчиняться глупым правилам и чужой воле. Я – ветер, что заперт во тьме, и это… смешно…»       И Кагура не может не молчать в этот момент. Смеётся, горько так, практически механически, и смотрит на мир сквозь пальцы неживыми глазами. Как же она устала, от всех и вся, от бессилия собственного… Так измучилась, что умереть хочет…       - Зачем ты здесь? – голос, словно ведро ледяной воды, а холодные золотые глаза подобны звёздам на тёмном небе, только вот… там они приветливее будут, нежели взгляд у их обладателя.       - Жалеешь, что не по твою душу? – Кагура фыркает презрительно, досадуя, что его вовремя не заметила, и неохотно поднимается с пера. Тщетно маску равнодушие нацепить пытаясь, будто не было ничего между ними, и того разговора и просьбы тоже. А взгляд всё же отстраненно горестный прячет, за веером горькую усмешку скрывает. – Не волнуйся, уже и так убираться собиралась…       И отворачивается. От взгляда этого пронзительного, от лица ничего не выражающего. Хотя бы так, лишь бы не видеть его. И так на душе мерзко, дождливо даже, ещё и он здесь, будто немой укор. Ещё одна насмешка над ней.       - Ты не ответила, - а Сещёмару поразительно упёрт. И смотрит также, немигающе резко, отчего и Кагура спину неестественно прямо держит, и даже обернуться не помышляет, лишь бы его не видеть, даже не опасаясь убитой им же быть. Да и какой толк-то, от прямого удара. Сердца-то нет.       - Не ваше дело, Лорд Западных Земель, - издевательски фыркает она, встряхивая смольной копной волос, а после незаметным и резким движением отправляет перо в небо. Выдержки уже не хватает, показная маска по швам расползается, а на душе всё хуже и хуже. От таких весёлых вскриков внизу человеческой девчонки, от такого холодного равнодушного отблеска янтарных глаз, чей обладатель взглядом провожает стремительно удаляющееся перо.       Горько… Она же ветер, а заперта. В клетке из чувств, в паутине из масок.       Ничего не может сделать, хоть и пытается барахтаться в этом лживом мире.       Несвободный, чужой и такой безгранично одинокий...       ... ветер. «Только запертый… Я просто ветер, навечно закованный в тиски одиночества и лжи.       Я - ветер…»

Она бросает в миражи И опускает плеть, А ею мы заражены, И не нужна нам медь. И ты одна из тысячи, Погрязшая в мечтах, Но на скрижалях высечи Рассыпанное в прах. Ты - ветер, в клетке запертый, Усталый от невзгод. И жизнью ты отброшенный Живёшь за годом год.