Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Серёжа выскочил из парадной*. Заметно похолодало – не более трёх градусов, а невский ветер и влажность создавали впечатление, что на улице ещё холоднее.       Вышел на набережную: Нева была серой и неприветливой. Перешёл реку по Литейному мосту и потопал, провожая тоскливым взглядом конку: ею пользоваться юнкерам не разрешалось – воспитание выносливости! Какая на войне конка?!       Целый квартал занимала Михайловская артиллерийская академия, рядом с которой Сергею пришлось шагать, непрерывно приветствуя курсантов и офицеров. Молодёжь, догадываясь по рассеянному взгляду, что юнкер впервые вышел в отпуск, улыбалась – кто открыто, кто украдкой, приветствуя его.       Когда поток военных кончился, Серёжа расслабился и стал разглядывать серо-жёлтые высокие дома. В Москве дома строились, как правило, ниже и стояли по отдельности, особняком, а здесь махины были прилеплены боковыми стенами друг к другу.       «Не дай Бог зазеваться и не заметить офицера! – думал Серёжа. - Отправит на "губу", и папе никак не сообщить, что я с ним не встречусь!» Те мальчики, к которым никто не приехал (далеко живут или нет родителей), отправились в отпуск компанией. Кто-нибудь да заметит первым, скомандует, когда надо честь отдавать. «Весело им будет вместе!» – позавидовал юноша.       Но он-то сейчас идёт к отцу! Надо пользоваться моментом – когда ещё он увидит свою семью?!       Красивый красный дом с белой отделкой в стиле, похожем на их Лефортовский кадетский корпус, только без колоннады, привлёк внимание Серёжи. У парадного подъезда толпилось много крестьян в зипунах, чуйках и даже тулупах. «Чего они хотят?» – недоумевал юноша.       – Посторонитесь, дайте дорогу! – расталкивал он народ руками в новеньких перчатках, как заправский офицер, имеющий на то основания.       Крестьяне посматривали на юнкера пасмурно, но ему никакого дела не было до бедняков, явившихся со своими жалобами в Департамент уделов.       Налево под прямым углом пошла улица. «Малая Итальянская», – прочитал он на табличке, и почему-то сердцу стало приятно. Он подумал: «Наверное, в Петербурге много итальянцев! Зря я боялся, что не с кем будет поговорить на этом певучем музыкальном языке!» Серёжа вспомнил о Фоме: «Как он там? Куда подался сегодня?»       Пройдя версты две с половиной от училища, Серёжа вышел на перекрёсток Литейного с широченной улицей. «Невский проспект!» – догадался он и завертелся вокруг своей оси, чуть не проворонив капитана, которому следовало отдать честь.       Быстро найдя нужное направление и пройдя буквально два шага, Сергей вышел к Фонтанке. Мост через реку украшали четыре конных скульптуры. «Вот бы Верочку сюда! – вспомнил Серёжа сестрёнку. – Она бы не отлипла от этих коней!» Он решил позже рассмотреть скульптурные группы получше, чтобы описать их в письме Верунчику. Но сейчас надо было торопиться: папа ждёт. Отец сказал, что во второй половине дня у него назначена аудиенция у Государя Императора! Это не шуточки!       За мостом слева Сергей увидел белый двухэтажный (или одноэтажный двусветный – с улицы непонятно) дворец в очень нарядном и непривычном для москвича стиле. «Интересно бы было там побывать!» – подумал юноша.       Он проходил мимо торговых рядов в два этажа. В толпе слышались разговоры, из которых он понял, что это сооружение называется «Гостиный двор» и там идёт торговля. Он решил, что надо бы тоже как-нибудь туда зайти, присмотреть подарки женщинам. То есть сёстрам и маме. Вдруг Серёже вспомнилась Женя Михайлова, и он покраснел. Вот бы и Жене когда-нибудь сделать подарок!       Его остановил светлоглазый широкоплечий поручик лет 25. Серёжа отдал честь, поручик сделал ему внушение: нехорошо глазеть по сторонам, будто ты не будущий офицер, а купчик! Воронцов смотрел виновато – да, загляделся. Но он ведь впервые в Петербурге, впервые один на Невском! Однако оправдываться не стал. «Виноват, господин поручик!» – выкрикнул он. Молодой офицер ответил: «Сохраняйте достоинство офицера, господин юнкер, в любых обстоятельствах! Честь имею!», повернулся и пошёл по своим делам. Серёжа вздохнул с облегчением.       Тем временем часы катились к полудню. Этак и с отцом поговорить будет некогда! Серёжа прибавил шаг и пытался больше не разевать рот.       Нет, слева ещё бросилась в глаза шестиярусная сигнальная башня с острым верхом, и Сергей направился дальше по Невскому, глядя только себе под ноги.       Он вспомнил дурацкую присказку, под которую Николка Пичугин гонял своё отделение на плацу:             Же по Невскому марше,             Дю пердю перчатку,             Же её шерше, шерше,             Плюнул – и опять марше!**       Не дай Бог и в самом деле потерять форменную перчатку! Серёжа перекрестился на церковь. Это оказалась католическая жёлтая церковь Святой Екатерины. Юный граф оглянулся, не видел ли кто его оплошности!       Между тем он подошёл уже к Екатерининскому каналу. Здесь, чуть в стороне от Невского, полным ходом шло сооружение церкви во имя Воскресения Христова, на том месте, где был смертельно ранен император Александр Николаевич. Папа рассказывал Серёже о тех событиях, о том, что террористы не хотели процветания России, её прогресса, реформ, и поэтому они с шестой или седьмой попытки убили Государя!       На глазах у Сергея на момент появились слёзы, он перекрестился на строящийся храм, а в следующую минуту, обернувшись, увидел колоннаду Казанского собора. Слёзы высохли вмиг от созерцания подлинного величия, гармонии и монументальности. «Сюда тоже надо будет прийти!» – сделал себе мысленную заметку Серёжа.       За собором возникли старинные жёлтые дома, как на панораме Невского проспекта, которую мама и Любочка показывали в «волшебном фонаре». Серёжа их узнал. Дальше – розовый изукрашенный в стиле барокко дворец Белосельских-Белозерских – тоже знакомые очертания, за ним – река Мойка. На мосту, которым прерывался (или продолжался) Невский проспект – необыкновенно красивая четырёхосевая симметрия чугунного рисунка. «Твоих оград узор чугунный», – вспомнил Серёжа одну из маминых любимых строчек. Знал бы он, что, пойдя по набережной в правую сторону, он бы дошёл до последней квартиры Пушкина!       Но он пошёл прямо, на встречу с отцом. Вдруг справа он увидел знакомый по картинкам облик Арки Генерального штаба. Большое искушение повернуть туда было преодолено только мыслью: «Папа ждёт!» Сергей уже и так представлял себе, что будет, когда он встретится с генералом Воронцовым. А вдруг не встретится! Вдруг папа уедет к Государю Императору!       В перспективе Невского отчётливо виднелся шпиль Адмиралтейства. «Только бы дождь не разошелся!» – подумал Серёжа. Он снова увидел Дворцовую площадь в просвете улицы, совсем было собрался поворачиваться к ней спиной и бежать по краю Адмиралтейской площади, засаженному деревьями. «Летом, наверное, здесь зелено и красиво!» Сейчас деревья стояли с чёрными мокрыми листьями или с голыми ветвями.       Однако край глаза зацепил на повороте к Дворцовой генеральскую шинель с красными отворотами. «Надо честь отдать!» – мелькнуло в голове у юноши, но он не сообразил, зачем это тут генерал стоит под дождём, как статуя!       И только произнося слова приветствия, поднеся руку к шапке, он узнал родные зелёные глаза! Папа! «Ваше превосходительство! Юнкер Воронцов по Вашему приказанию прибыл!» – с облегчением выпалил он.       – Здравия желаю, юнкер Воронцов! – смеясь глазами, сказал Владимир Сергеевич. – Ну, пойдём! Я тебя заждался, но знал, что ты пойдёшь пешком и будешь ворон считать!.. Ну, не сердись, не сердись! - обнимал он Серёжу одной рукой за спину. - Мы с тобой ещё лет… сколько? Семь?.. назад говорили: не будь вороной – и тебя не будут так дразнить при любой фамилии, а уж тем более при нашей!       Серёжа старался держать лицо: идёт по столице с генералом! А папа говорил:       – Поэтому я не вытерпел и вышел тебя встречать! Ваших, между прочим, уже человек двадцать прошло, «михайловен», пока я здесь стою!       Граф Воронцов употребил прозвище, которым дразнили юнкеров Михайловского училища.       – А как ты узнал? – спросил Серёжа.       – По погонам! – ответил отец, посмеиваясь.       Серёжа подумал, что лазутчик из отца был на фронте отменный: всё видит, замечает, запоминает!       Владимир Сергеевич отвёл Серёжу к себе в роскошный генеральский номер.       – Ты, конечно, не помнишь, но мы здесь 14 лет назад останавливались: мама, Любочка, ты и я.       Граф показал сыну купол Исаакиевского собора, который было видно из окна.       – Любочка? Ей ведь пятнадцати нет!.. Постой, постой! У неё же день рождения вот-вот! И с именинами я её не поздравил! – расстроился Серёжа. – Она обидится на меня!       – А ты ей напиши, расскажи, как живёшь. Сестре ведь интересно! Она и оттает.       – Я Верунчику тоже хотел написать. Об укрощении коней – скульптурах на мосту!       – Правильно, всем пиши. Нас фельдфебель заставлял домой писать – и в военной гимназии, и в училище. Не допускай, чтобы тебя понукали.       – Хорошо, папа!       – А сейчас – к столу! Я тебя должен накормить!       Генеральский обед был простой: гороховый суп, запечённая рыба с кашей, клюквенный морс.       За окном моросил противный дождь, а в номере на плюшевом диване под жёлтой электрической лампой сидели отец и сын Воронцовы и секретничали.       Серёжа рассказал о дружбе с однокурсниками, умолчав, однако, о ритуале её скрепления.       Но в глазах генерала плескались огоньки понимания, сочувствия и солидарности: душой Владимир Сергеевич был опять в своей юности.       - А в исподнем при начальнике вы ещё не бегали? - спросил он.       - Нет! Зачееем?! - по-Софьиному округлил глаза Серёжа.       Он вообще лет с трёх стал похож на свою крёстную маму - об этом все говорили, особенно те, кто не знал, что Серёжа Воронцовым не родной по крови.       Владимир отодвинул эту мысль в сторону: не позднее недели он увидит свою жёнку - не стоит так убиваться с тоски! А вот Серёжа будет скучать без родных! Впрочем, командировки начальника управления в столицу могут быть достаточно частыми. Всё в наших руках!       - В каждом училище, - сказал Владимир Сергеевич авторитетно, - существуют неписаные, неофициальные ритуалы! После присяги юнкера непременно что-нибудь такое выделывают, чтобы считаться полноценными членами училищной семьи! - ответил он Серёже.       Юноша намотал информацию на ус. Вот будет здорово, если он, Сергей Воронцов, принесёт друзьям известие о таком обычае! Отца-генерала, конечно, выдавать не стоит... «А вот я слышал!..»       – Серёжа! Я же могу тебе показать фотографические карточки из путешествия по Сибири! - вспомнил Воронцов.       Они недолго порассматривали плотные квадратики с картинками: могучие сибирские реки, стальные мосты, безбрежный Байкал, караван мохнатых верблюдов на улице Владивостока, туша амурского барса и офицеры Уссурийского округа...       Серёжа был в восторге от грандиозного путешествия отца. Немного тревожно стало оттого, что война скоро будет и что ему, Сергею, придётся в ней участвовать.       – А теперь тебе пора в училище, а мне – к Ванновскому в министерство и к Его Величеству. Надеюсь, Государь Император сегодня в Зимнем дворце, - вернулся граф Воронцов к заботам.       – А мы с тобой ещё встретимся в этот твой приезд? – спросил жалобно Серёжа.       – Вряд ли! У вас больше не будет увольнительных!       Серёжино обмундирование подсохло, пока они разговаривали. Юнкер Воронцов простился с отцом и пошагал в обратный путь в училище.       На улице стемнело, но дождь кончился. Жёлтые фонари придавали улице призрачный вид. Молодому человеку казалось, что он видит всё сквозь слюдяную пластинку. На счастье юнкера, все офицеры к этому времени разошлись по клубам, собраниям, театрам и ресторанам, поэтому он беспрепятственно пробежал по Невскому и Литейному до набережной и нырнул в подъезд. То есть в парадную.       Александр Михайлович Головин уже встречал их, принял Серёжин доклад и отпустил готовиться к вечернему построению.       В дортуаре постепенно собирался народ, обменивался впечатлениями дня. Петербуржцы снисходительно выслушивали восторженные возгласы товарищей по поводу красот столицы.       После построения, которое не выявило нарушений, между кроватями позванивали рюмки да бутылки: кто-то продолжал скреплять дружбу.       Серёжа рассказал Саше Светину, Фоме и Николе Пичугину про обычай, о котором узнал от отца. Те обсудили со всеми.       У мальчишек глаза разгорелись. «Пошли!» - «Ты что?! Нельзя всем скопом! Надо по очереди!» - «Чур я первый!»