Часть 1
9 июня 2014 г. в 21:27
1. Травма
От сидения на жестком пластиковом стуле госпиталя затекло и ужасно болело все тело. Шерлок ерзает, задней мыслью отмечая дискомфорт. Все его пребывание в палате сфокусировано на мониторе с ритмично вздрагивающей зеленой линией пульса. Мягкий, неумолимый, едва слышный звук.
Пип. Пип. Пип.
Горько-свежий запах лекарств.
Он, загипнотизированный, смотрит на монитор уже несколько часов, боясь его отключения, боясь закрыть глаза от страха, твердящего, что, если он отвлечется хоть на секунду, Джон бросит упорную борьбу за жизнь. Пока же его пальцы поминутно вздрагивают.
Четыре слова вторят бесконечным циклом в голове Шерлока: я тебе сердце выжгу, я тебе сердце выжгу, я тебе сердце выжгу.
2. Осмотр
В обычные дни аптечка Джона мирно покоилась на одной из полок его шкафа. Но с переездом на 221Б едва ли каждый день стал отличаться обычностью.
Некогда аккуратно сложенные и упакованные с армейской точностью медикаменты и приборы теперь были вывалены одной кучей на кровать рядом с местом, где тихо сидел Шерлок, в то время как Джон терпеливо, один за другим, пинцетом вынимал осколки битого стекла из его спины около лопаток и плеча и бросал их в изогнутое металлическое блюдо.
— Хуже пуль от шрапнели, — ворчал Джон. — Почти ничего не видно.
Он продолжал причитать и попеременно высказывать волнение за бездумного детектива, пока оказывал медицинскую помощь. Для Шерлока эти слова были бальзамом прозрачного шума против острых шипов боли. Он сидел, склонив голову в мнимой демонстрации сожаления из-за случившегося, и взгляд его таким образом натыкался на множество лекарств и медицинских приборов, раскиданных перед ним. Шерлок протянул руку и взял первое, что ему попалось. Это оказался стетоскоп. Он поднес оливы стетоскопа к ушам, а мембрану — к своим ребрам. Странный неразборчивый гул. Шерлок прочистил горло, и звук, ударивший по барабанным перепонкам, заставил его подпрыгнуть.
— Положи на место, — сказал Джон, обрабатывая порезы антисептиком. — Это не игрушка.
Шерлок пропустил мимо ушей его слова и продолжил слушать звуки внутри своего тела, передвигая мембрану туда и сюда. Ему никогда не приходилось видеть, как Джон или кто-то другой мог извлекать полезную информацию из последовательности ударов, да и потом: живые тела не входили в его специальность.
— Готово, — объявил Джон. — Не мог бы ты...
— Помолчи минуту. — Шерлок повернулся и направил стетоскоп на Джона, послушал несколько секунд, затем настойчиво потянул за его джемпер. — Сними, я не могу ничего расслышать.
Ватсон закатил глаза и вздохнул одним из своих многострадальческих вздохов, говорящих: "Мой сосед по квартире — маньяк", но, уже привыкший к странным командам Шерлока, молча снял джемпер, оставшись в одной рубашке.
Пульс Джона, казалось, слышался не так громко, как пульс Шерлока, но это отчасти могло быть связано с заглушающей звук тканью. Шерлок хотел попросить Джона приподнять и рубашку, однако понял, что это, вероятно, будет некорректной просьбой. В конце концов, он и так слышит достаточно. Шерлок поглощенно изучал глухие удары в груди до тех пор, пока это не надоело Джону и тот не забрал стетоскоп.
— Так каков мой диагноз? — спросил он, невольно забавляясь происходящим. — Я пригоден к военной службе?
— Ничего не понимаю, — нахмурившись, сказал Шерлок. — Для меня это только череда ударов. Мне просто нравится, как ты звучишь.
3. Погоня
Те воры раритетных книг, которых Шерлок и Джон преследовали изначально по периметру музея, решили достать из рукава припасенный туз: они оказались вооружены значительно лучше, чем на то имели право простые книголюбы. Поэтому роли охотников и жертв поменялись. Шерлок с бежавшим неподалеку от него Джоном теперь срочно искали укрытия. Спасение ждало совсем рядом.
Шкаф, в который Шерлок рывком втащил Джона, был мал и почти без воздуха. Они не были стиснуты друг с другом, но расстояние между ними стало явно меньше того, что разделяло их обычно. Достаточно близко, чтобы Шерлок смог почуять запах шампуня Джона. Достаточно близко, чтобы он смог увидеть тонкие жилки под кожей его горла.
Послышались стуки приближающихся шагов. Скорее задержать дыхание... Веки Джона опустились; он почувствовал, как кровь стала чаще приливать к его сердцу.
Преследователи прошли мимо.
Шерлок и Джон выдохнули с облегчением, их тела, до этого натянутые, как струны, осели к стенкам шкафа. Но из засады выходить они не спешили. Даже когда до слуха донеслись споры мужчин на повышенном тоне и тяжелый грохот закрывшейся двери двумя этажами ниже — даже тогда Шерлок не выпустил руки Джона, заставляя ждать еще минуту перед тем, как медленно и осторожно открыть дверцу шкафа.
Желая поскорее выбраться наружу, Джон не до конца обдумал свои движения и с первым же шагом споткнулся и упал на пол, дернув за собой и Шерлока. Такой казус был ничем по сравнению с диким счастьем осознания того, что они остались незамеченными. Хотя сил подняться практически не осталось. Они лежали на спине, глубоко вдыхая неожиданно холодный и сладкий воздух. Джон засмеялся.
— Я думал, мое сердце там взорвется. Серьезно. Взорвется. Смотри, — сказал он и схватил руку Шерлока, прижимая ее к своей груди.
Шерлок приподнялся, не убирая руки. Кровоток Джона. Дюймы под его кожей, где мускул размером с кулак качает через все тело кровь, насыщенную кислородом, в ответ на взрывную дозу адреналина в кровеносной системе. Нервные рецепторы на коже Шерлока позволяли ему воспринимать вибрации, вызванные этим явлением. Совершенно обычная биологическая реакция.
Странное ощущение в груди Шерлока, теплое и ноющее, будто он глотнул кипятка, должно быть, такая же совершенно обычная биологическая реакция, но Шерлок не желал об этом думать. "Если не обращать внимания, — думал он, — все пройдет".
Однако Шерлок не шевелился. Он держал руку на груди Джона, пока дыхание того не восстановилось и стук сердечной мышцы не утих, пока Джон не поднял лица к нему. Какой-то свет с быстротой электрической искры пробежал из глаз Джона в глаза Шерлока и обратно, туда и обратно, в одно мгновение.
Пульс снова начал набирать скорость.
4. Эксперимент
Как оказалось, диван в их квартире просто создан для поцелуев. Шерлок недоумевает, почему он никогда не замечал этого прежде. И тут же перечеркивает свои мысли. Джон создан для поцелуев, а диван лишь удобный посредник. Шерлок поцеловал Джона уже одиннадцать раз (расчетливость не покидает его даже в такие моменты).
Черту под номером двенадцать Шерлок пересекает без помех. Его руки упираются в спинку дивана по обе стороны от головы Джона, и поцелуй, медленный и нежный, переходит в глубокий и исследующий. Рубашка Джона расстегнута, его дыхание сбито, он чувствует жар на кончиках пальцев от малейшего касания к лицу Шерлока, который недвижно смотрит на него. Ястребиные глаза на бледном лице. Шерлок улыбается, в то время как мысли Джона сменяются с чрезвычайной быстротой и ясностью. Шерлок снова наклоняется к его губам и, поняв, как сильно возбужден его партнер, останавливается (Джон издает короткий стон разочарования) и с надеждой спрашивает:
— Можно?
Секунду Джон выглядит сбитым с толку и одновременно обезумевшим, затем его голова падает на спинку дивана.
— Ты хочешь... сейчас? Да, верно, конечно, сейчас, в этом есть смысл. Ладно, — вздыхает он. Шерлок мигом спрыгивает на пол.
— Я все принесу, — доносится радостный голос из ванной. — Он еще лежит здесь после опыта, проведенного утром.
Дело в том, что Шерлок проводит неформальное исследование: Измерение артериального давления в ответ на экологические и социальные стимулы: Объект — Джон Хэмиш Ватсон, тридцатидевятилетний мужчина. Теоретически, результаты этого исследования, как полагает Шерлок, могли бы стать полезными для дела — какого-нибудь, когда-нибудь. В действительности он просто любит изучать Джона и нашел лучший для этого способ.
Шерлок вернулся в гостиную, держа в руке сфигмоманометр. Джон однажды научил его снимать показания с этого прибора — поступок, о котором, как утверждал сам Ватсон, он частенько жалел, но, несмотря на это, ни разу не отказывал Шерлоку, когда тот просил снова и снова. Он и сейчас закатал рукав, готовый и ждущий. Шерлок надел манжету на его предплечье и для лучшего результата еще раз поцеловал Джона, перед тем как туго стянуть ему руку и плавно поднять стетоскоп к плечевой артерии. Он едва дышал, слушая пульсирующий поток крови в теле Джона.
— Сто восемьдесят-пять на девяносто-пять, — констатирует Шерлок. — Потрясающе, это пока самый высокий показатель.
"Я довел его до этого, — думает он в бесконечном самодовольстве. — Я. Эффект Шерлока".
— У меня тут, между прочим, классические признаки острой гипертензии, а ты радуешься, как ребенок в рождественское утро. Что не так с этой картиной?
— Абсолютно ничего, — ухмыляется Шерлок. — Твое здоровье в полном порядке, и ты это знаешь. — Оливы стетоскопа все еще в его ушах, и он не может удержаться от соблазна стянуть с Джона жилет и приложить мембрану к его груди. Шерлок наклоняется и целует его снова и снова. В этот момент все ощущения тонут внутри Джона. — Я хочу знать, как звучит твое сердце, когда ты испытываешь оргазм, — шепчет он.
Джон слабо стонет.
— Только ты можешь заставить такие слова звучать сексуально.
И Шерлок с трепетом осознает, что Джон позволит ему сделать это, он позволит делать с ним все с этого момента и навсегда.
Это действительно становится похожим на рождественское утро.
5+1. Ночной кошмар / Железный дровосек
Это случается довольно редко, но охватывающий их обоих ужас легче не становится. Тяжело Джону — потому что в такие дни он хочет покончить с жизнью. Тяжело Шерлоку — он не знает, как себя вести. Если случается так, что он лежит рядом, когда все начинается, то иногда он может предотвратить наступающие беспокойство и страх, разбудив Джона — он научился хорошо определять признаки зарождающегося ночного кошмара, и порой тепла его тела и шепота достаточно, чтобы мельтешащие картины крови, ран, гильз и душераздирающих криков поля боя отступали.
Но иной раз этого не достаточно. Как сейчас, когда Шерлок, поздно ночью, все еще работает внизу над четырьмя экспериментами сразу, счастливый и отрешенный от всего мира, пока крик из спальни на верхнем этаже не отвлекает его.
Спешно поднявшись в комнату, Шерлок, на свое облегчение, застает Джона проснувшимся. На облегчение потому, что, когда Джон находится под полной властью своего кошмара, его до невозможного трудно разбудить, не причинив боли. Он не раз предупреждал Шерлока даже не пытаться, но тот все делал по-своему. Поэтому прошлое пробуждение закончилось крапинками крови на простынях, ковре и пижамной рубашке. Джону пришлось вправлять свой нос в ванной в два часа ночи. ("Мне все равно. Если понадобится, я сделаю это снова, — сказал тогда Шерлок. — Лучше так, чем просто смотреть и знать, что ты снова в том аду". "Но не лучше для меня", — сухо сказал Джон. Шерлок не нашел, что на это ответить.)
Сейчас Джон проснулся — уже хорошо. Но в его ушах еще трещит пальба. Он закрывает глаза рукой, чувствуя содрогания груди, щипание в носу, и слезы затуманивают зрение. Его плечи дрожат от сильного напряжения. Это значит, что он через силу воли пытается держать себя в руках. Сейчас он не хочет никого видеть. Сгорать лучше в одиночку. Шерлок понимает это желание, и ему становится еще хуже.
Для такой ситуации нет правильного выхода. Шерлок это ненавидит. Он никогда не годился для отношений. И не имело значения, насколько хорош был секс: если происходили вещи наподобие этих, он всегда, всегда терпел неудачу.
Но ведь перед ним Джон, а значит он должен попытаться, даже если снова оступится. Он пробирается под одеяло и молча прижимается к Джону, прикладывая ухо к его груди. Его сердце до сих пор бьется панически быстро. Шерлок поднимает голову и спрашивает:
— Мож...
— Нельзя! — обрывает его Джон. — Я сейчас не в том состоянии, чтобы быть одним из твоих гребаных экспериментов. Боже, Шерлок...
Он говорит с таким озлобленным и противным тоном, что трудно не среагировать — физически трудно, замечает Шерлок, не огрызнуться в ответ, не сказать что-то обидное или просто уйти, сбежать, отступить к привычному месту, где царит холодный ум и дедукция, а не грязные, вспенивающие кровь чувства.
Вместо этого он ждет, пока ему дадут слово, и говорит спокойным, размеренным тоном:
— Я хотел сказать: может, тебе что-нибудь принести? Воды? Чаю?
— Оу, — падает голос Джона. — Я. Нет. Ничего. Прости, — добавляет он неохотно. — Я должен был понять, что ты не это имел в виду... Прости.
Он поставил Джона в неловкое положение — ужасно. А хуже то, что он это и имел в виду. Он бы такого, конечно, не сделал, но только потому, что еще не забыл их ссору, вылившуюся из просьбы измерить давление Джона после того, как тот имел не самый приятный разговор со своей сестрой. Он думал, что это снимет напряжение, переключит мысли Джона, и, разумеется, ему было любопытно. Так уж работает разум Шерлока.
Он поздравил себя с тем, что смог выпутаться из этой ситуации с двойственным смыслом слов. И теперь ему придется довольствоваться лишь незаметным измерением пульса Джона. Наверняка он сейчас думает, что Шерлок чудовищно равнодушный и лишен хоть капли чувствительности, что просто недопустимо. Он хочет что-то сказать, но Джон говорит первым:
— Почему ты так помешан на моем сердцебиении? У тебя есть подозрения? — его голос снова теплый и любящий, хотя немного грубый.
Шерлок отвечает не сразу.
— Может, потому, что у меня нет своего собственного? — шутит он.
— Железный дровосек, — говорит Джон и стучит по груди Шерлока. — Действительно. Значит я, полагаю, Страшила. Художественная ссылка, — объясняет он, когда Шерлок хмурит брови. — Волшебник страны Оз. Мюзикл конца тридцатых годов. Джуди Гарланд. "Где-то за радугой". Я не буду унижаться и пытаться спеть, но ты слышал ее, поверь мне.
— Я знаю Волшебника страны Оз, — говорит Шерлок. — Просто я не понимаю твоего сравнения. У тебя есть мозг.
— А у тебя есть сердце. Я тебе докажу. — Он поднимается с кровати и достает свой стетоскоп с верхней полки шкафа. Шерлок старается не закатывать глаза. Он думает, что Джон иногда действительно может быть чрезвычайно глупым.
Когда Джон располагает инструмент на груди Шерлока, на его лице секунду мелькают волнение и озабоченность, он бросает взгляды то на Шерлока, то куда-то в сторону. Затем продолжает прислушиваться.
— Что? — требовательно спрашивает Шерлок, ведь не каждый желает видеть такое выражение на лице доктора, и Шерлок в том числе. Он за эти несколько секунд успел нафантазировать себе все мыслимые и немыслимые диагнозы. — Джон? Что?
— Ничего, — говорит Джон. — Заткнись на минуту. Дыши. — Он передвигает мембрану. — Снова. Нет, это... Не могу поверить, но ты был прав: у тебя нет сердца. Пусто. Ничего внутри.
Джон выглядит настолько серьезным, что Шерлоку понадобилась целая минута, чтобы догадаться.
— Ох, ради бога, — неверяще смеется он. — Ты просто смешон.
— Подожди, нет, стой, вот оно, — говорит Джон, продолжая слушать. — Бьется. Прекрасно. Я ведь напугал тебя? Хотя бы немного?
— Нет, — возмущенно отрицает Шерлок, но доказательства против него неопровержимы, и в конце концов он решает, что единственный способ сохранить лицо — до смерти защекотать Джона.
Той ночью он уже не спускался вниз. По меньшей мере два эксперимента безнадежно провалились. Ничего так и не было решено. И, возможно, никогда не будет. Возможно, эти проблемы они могут только откладывать на время. По крайней мере, они пытаются.
Но Шерлок все равно думает, что это лучшее окончание дня, чем он мог ожидать.