Волчья верность

МАРК Марк Флавий Аквила смотрел на своего дядю и не верил ушам. Зачем это ему собственный раб? — Стефаний уже стар, — пояснил тот и, не обращая внимания на кислое выражение лица племянника, продолжил: — Знакомься, его зовут Эска. Это был тот самый, спасенный, гладиатор. «Ну, хоть вольнорожденный…» — несколько утешился Марк. С теми, кто всю жизнь был рабом, Марк просто не мог общаться. Подчинение, желание услужить, было у этих людей в крови. Оно, конечно, и неплохо, если нужно подать кувшин вина, но вот если весь день проводить вместе — убиться можно. Они не высказывали мнение, не показывали своих желаний, часто бывали робки и пугливы или же безразличны и пассивны. Собеседники — никакие. Понятно, что не их вина, но такого личного раба Марк бы себе не хотел. А вот с этим диким бриттом вполне может быть интересно, если удастся расположить его к себе… Бритт между тем крайне агрессивно поклялся ему в верности и замер рядом, ожидая указаний. Марк вздохнул — понадобится много терпения, чтобы что-то вышло. Но, с другой стороны, самые верные друзья — те, которых пришлось добиваться. Такие люди не впускают в свою жизнь кого попало, но если уж удостоят подобной чести, можно будет положиться на него, как на себя. — У меня ранена нога, тебе придется помогать мне. Я теперь не могу справиться со многими обычными делами. Например, кинжал мне теперь не поднять… — Эска молча наклонился и, не поднимая глаз, подал Марку нож, — …и сандалии не завязать… Все так же молча бритт наклонился и зашнуровал сандалии. Марк заметил, что у него очень занимательные уши. Они выдавали бритта с головой — вот сейчас, например, ему было неловко, и уши ядрено покраснели. Взгляд Марка непроизвольно скользнул на шею. Скрываемый раньше туникой, на шее обнаружился солидный… ошейник? Он был сделан из серебристого металла, наверное, серебра, так как ржи на изделие не присутствовало. Бриттское украшение? Марк припомнил — на арене эта штука тоже была на Эске. Он протянул руку и дотронулся до прохладного металла, провел по гладкому круглому пруту, обнаружил немудрящую застежку. Удивляло полное отсутствие орнаментов, никакой чеканки. — Что это? — Серебряный ошейник. Мой прежний хозяин надел его, — сухо промолвил бритт, не поднимая глаз. — Похоже на украшение… — задумчиво отметил Марк, раб вскинулся, зло блеснул глазами и с нажимом произнес: — Это НЕ украшение. Это — ошейник, — в его устах слово «ошейник» звучало, как грязное ругательство. — Я сниму его, тебе он, кажется, не нравится, — пробормотал Марк. — Буду очень благодарен… — сдержанно произнес парень. Марк расстегнул застежку, плечи бритта немного расслабились, а наклоненная шея уже не была такой напряженной. — Спасибо… — произнес Эска так тихо, что Марк еле расслышал. Похоже, этот ошейник был чем-то очень значимым. «Может, когда-нибудь расскажет...» — с надеждой подумал римлянин. Он еще некоторое время повертел в руках странный предмет: прут был на диво тщательно зашлифован, нигде ни одной зазубринки. Но ни имени раба, ни имени владельца; так и не поняв, зачем надевать подобное на гладиатора, Марк тяжело проковылял к сундуку и спрятал вещь. ЭСКА Он был готов умереть. Ненавистная полоска металла на шее не оставляла шансов. Вот ведь, не повезло ему с последним хозяином — слишком знающим оказался римлянин. Каждая частичка тела молила его защищаться, требовала жить, но решение уже было принято. Свободы теперь не видать, значит — смерть… Бой, если это избиение можно было так назвать, был недолгим, и вот уже Эска лежит на земле, а грудь царапает гладиаторский меч. Это было очень страшно — лежать и прощаться с жизнью, толпа не испытывала к нему ни капли жалости, лишь жажда крови была в их голосах: «Смерть! Смерть!» — слышалось со всех сторон. Черные провалы ртов раззевались в слитном вопле, глаза горели от предвкушения. Среди всеобщей азартной злости неожиданно прозвучало: «Жизнь!». Эска нашел глазами того единственного, кто его пожалел. Это был статный, но странно бледный молодой римлянин, от него веяло внутренней силой, его крик был слышен даже среди шумного многоголосья. Римлянин продолжал требовать: «Жизнь!», и люди вокруг меняли свое мнение, подчинялись его желанию. Мужчина буквально заставил толпу отступить. Извечно алчная до чужого страдания, человеческая масса не смогла противиться уверенному голосу и решимости во взгляде защитника Эски, пальцы поменяли положение. Меч перестал прижимать бритта к песку, и он неуверенно поднялся, в голове стоял звон, все чувства смешались... Уходя, он бросил недоуменный взгляд на спасителя, запоминая того, кому обязан. В этот же день пришел немолодой господин, которого бритт видел рядом с тем, кто его спас, и купил Эску. Конечно, господину ни слова не сказали об особенности покупки. Пожилой римлянин пришел без сопровождения, словно мысль о строптивости покупки даже не приходила ему в голову, впрочем, бежать Эска не собирался. Но подобная небрежность удивила. Седобородый мужчина свел кустистые брови, строго посмотрел на Эску и внушительно произнес: — Ты должен был умереть сегодня, но мой племянник вступился, и вот ты здесь — цел и невредим, благодаря ему. Надеюсь, ты будешь верно служить ему. Господин стоял неподвижно и смотрел на бритта до тех пор, пока тот не догадался, что мужчина ждет от него подтверждения. "Несомненно!" — процедил бритт сквозь зубы, старик торжественно кивнул, полностью удовлетворенный этим далеким от любезности ответом, медленно повернулся и неторопливо отправился в сторону дома. Новый хозяин сам обратил внимание на ошейник и предложил его снять. Эска до последней секунды боялся, что он передумает, но уверенные руки слегка дотронулись до кожи, и проклятая железяка была снята. Вновь вернувшаяся острота чувств почти оглушила: запахи, звуки ворвались в череп, едва не разрывая его на куски… Он попытался скрыть от римлянина свое состояние, но Марк все равно заметил некоторую дезориентированность Эски, однако списал все на последствия от встречи с кулаками гладиатора. — Сходи на кухню, поешь хорошенько, а то ты жуть какой тощий. Тот здоровый бугай тебе ничего не сломал? — Нет. Все нормально. Марк сходил вместе с ним на кухню и дал указание, чтобы его хорошо кормили: «Каждый день мясо. Ему надо немного поправиться». Потом была прогулка, хозяин тяжело шагал, опираясь на Эску, ноздри затапливал тяжелый запах пота: — Вот видишь, для чего тебе нужны силы? Таскать меня, как куль с песком… — Марк грустно улыбнулся Эске. —Может, пока мы гуляем, расскажешь свою историю? Вот уж не было печали! Хотя делать-то все равно нечего… — Этот язык мне не родной, боюсь, что рассказчик из меня не очень, — осторожно ответил бритт. Марк еще раз улыбнулся. Ух! Вот это у него здорово получалось — искренне, как будто солнышко посветило и пригрело. В сердце Эски давно уже жили лишь тоска и ненависть, но от этой теплоты что-то екнуло внутри. Отношение Марка было слишком... доброжелательным и спокойным, он как будто обволакивал, убаюкивал, обещал что-то такое светлое впереди... Эска не слишком доверял подобным вещам: «Интересно, как долго он выдержит мой дурной нрав, не наказав?» — Я же не прошу от тебя чудес красноречия, — произнес тем временем хозяин, — пара простых фраз на тему, кто ты и откуда. — Римлянин хочет узнать прошлую жизнь раба? Это что-то новое! — Эска показал мелкие зубы в издевательской улыбке, отчетливо чувствуя, что его уже заносит, но Марк остался спокоен: — Нормальное желание. Нам предстоит провести много времени вместе, должен же я знать, что за сокровище мне подогнал дядюшка! — Если вкратце: вы пришли и разорили мой дом, я был оглушен и попал в рабство. Теперь я потерял всех родных и самое дорогое — свою свободу. Все, что ты должен знать, римлянин: ты жив до сих пор только потому, что у меня долг чести, — зло выплюнул Эска и уставился на римлянина. МАРК Марк смотрел в белые от злости глаза бритта и чувствовал, что подо всеми этими колкостями — боль и одиночество. Он понимал, что Эска гордец и ему нелегко приходится в неволе. И еще нарочитая непочтительность очень походила на проверку, подобную той, что дети устраивают учителям: насколько хватит у старшего самообладания? Как скоро седобородый старец покраснеет, затопает ногами от гнева и схватится за палку? Уважение доставалось лишь сдержанным. Поэтому вместо вспышки, которую, конечно, ждал Эска, центурион улыбнулся. Дружелюбно и грустно: — Я это уже понял. Ты горд и силен духом, подобным тебе тяжело смириться с несвободой. — Откуда ты знаешь, каков я? — тут же огрызнулся бритт, недобро сверкнув серым глазом. — Сужу по поступкам. На арене было получено доказательство смелости, гордость заметна в том, как ты себя держишь. А еще провоцируешь меня, пытаясь понять, что я за птица, сразу видно, что и боли не боишься… Бритт снова открыл рот, явно собираясь продолжить его дразнить, в острых чертах проступило злое ехидство, но Марк опередил Эску, взмахнув рукой. Добродушно хохотнув, он произнес с некоторой долей снисходительности: — Перестань! Это детство! Тебе все равно не удастся вывести меня из себя! Вижу же, что ты задумал. Нечего и пытаться! Наверное, бритту послышался вызов в этих словах, потому что неожиданно его лицо осветила лукавая улыбка: — Центурион уверен в себе? Не встречал еще ни одного римлянина, обладающего хладнокровием, достойным мужчины! — До этого дня — не встречал! А теперь — вот он я! — горделиво возвестил Марк, продолжая ласково улыбаться тихо стервенеющему от этого рабу. — Господин хочет поспорить? — Эска прищурился, сохраняя на лице легкомысленное выражение. — Только потом, чур, не драться! «Похоже, его настроение довольно изменчиво, — подумал Марк. — А еще парень азартен, это хорошо, может, мне будет не так отупляюще скучно!» — Во-первых, просто так спорить неинтересно! — медленно протянул Марк. — Надо на какие-то желания. Я вот, например, хочу, чтобы ты рассказал мне о себе. И еще нужны правила — доводить меня можно только словами и только наедине. Срок — до заката. Ну как? Эска нахмурился: — Я раб и не могу первым заговорить. Тебе достаточно просто молчать весь день, и ты выиграешь! Или же провести время с родственником... — Предложения? — Я человек новый, вот расскажи о доме, о том, как у вас тут принято, глядишь — день и пройдет. — Зачем тебе знать о том, как принято? Небось, все равно по-своему переиначишь... — Это смотря какие правила: если вы, к примеру, на ночь выпускаете во двор собак, то я, пожалуй, соглашусь с правилом: "Не выходить во двор ночью". — А ты, я смотрю, практичный парень, — засмеялся Марк. Римлянин внимательно следил за бриттом во время разговора: парень держал спину прямо и дерзко смотрел прямо в глаза, это так не походило на вечно ускользающий взгляд Стефания и вселяло надежду. Эска со своей ершистостью, бессильной злостью, упрямством был очень понятен Марку и невероятно нравился. Именно несломленностью, отсутствием раболепия, внутренним стержнем. А еще Марк точно знал — он сделает все, чтобы затащить парня в постель. Когда нога перестанет так жестоко болеть. Если перестанет. Пока об этом даже думать было рано, не только из-за физической неспособности, но из-за характера самого Эски... Они сошлись на том, что это вполне справедливые условия, и ударили по рукам. После прогулки была перевязка. Эска сразу предупредил, что никогда сам не перевязывал. Пожилой раб долго ахал и охал, громко жалея Марка, ведь ему достался совершенно бесполезный раб. Эска хмурился и фыркал. Наконец, вдоволь насмотревшись на представление «старый распекает молодого и попутно рассказывает, как все было в его время», Марк сказал: — Ну хватит, Стефаний. Ему не надо было это уметь. Я вот, например, готовить, как ты, не умею. Не придирайся. Я уверен, если ты не будешь ворчать и отвлекать, Эска научится гораздо быстрее… Стефаний растерянно замолчал, а Эска послал Марку благодарный взгляд. Весь вечер Эска упражнялся в остроумии, комментируя рассказы Марка и «особенности римского самосознания». — Как для плохо говорящего на моем языке, ты используешь слишком сложные слова. Признайся честно: ты ночевал в библиотеке и заучивал все слова подряд. — Я читать по-вашему не умею… — Как же ты столько слов запомнил? — А вот память у меня хорошая, не то что у чугуноголовых вояк! — Эска, тебя надо на площадях показывать, как образец детского юмора. Чтобы все посмотрели, как никогда не надо! Между прочим, ты и сам вояка, разве нет? — Нет, мы, скорее, охотники… ЭСКА «Помогите мне, боги!» — взмолился Эска про себя. Марк продолжал вести себя мило. Римлянин заключил с Эской пари и Эска, к своему стыду, проиграл. Бритт всегда считал себя весьма злым на язык, это признавала и родня, но тут что-то даже засомневался в своих силах. Марк только улыбался в ответ на колкости или вполне бойко отвечал. Казалось, римлянин наслаждается их пикировкой. «Похоже на прелюдию…» — подумалось Эске. Он весь покрылся холодным потом от мысли, что может влюбиться в римлянина и хозяина. Это будет весьма… неловко. Вечером Марк спросил: — Ну, что, признаешь свой проигрыш? И опять — ласковая улыбка. Но не такая — ласковая и липкая, какие дарили ему другие римляне, а ласковая и теплая… дружеская, неопасная. — Признаю… — неохотно пробурчал бритт, — я должен рассказать тебе все о себе? — Смысл подобных пари — ты споришь на то, что в другом случае ни за что не сделал бы! Конечно, все! Особенно то, что не хочешь! Марк спокойно смотрел в глаза бритту, Эска похолодел, осознав, наконец, какое неосмотрительное обещание дал. Будь мужчина попроще, может, секрет удалось бы оставить таковым, но Марк явно желал предельной откровенности и... отвертеться не удастся. — Это займет время, сегодня уже поздно. Завтра? — Ладно, ты прав, — Марк вздохнул, — я сегодня ходил больше обычного, и моя дрянная нога дает о себе знать. Да, Эска кивнул сам себе — он чувствовал кровь. Кстати, естественный запах Марка был весьма приятным, но кровь добавляла будоражащую нотку и заставляла Эску волноваться. — Тебя надо перевязать на ночь? — Да. И постарайся при этом не отправить меня к праотцам… Эска улыбнулся Марковой немудрящей шутке и поймал себя на мысли: за сегодняшний день он улыбался больше, чем за последние три года. Будет обидно, если римлянин убьет его завтра… Но на следующий день им было совершенно некогда поговорить: дядя пригласил хирурга, чтобы он осмотрел ногу. Рана Марка заживала преотвратно: кровила, дергала постоянными болями, скручивала мышцы судорогами. Кожа вокруг имела неестественный цвет и была горячее, чем нужно. Аквила, повидав за свою жизнь немало повреждений, решил, что с Марком что-то не так. Пора бы уже тканям зарубцеваться и перестать болеть. Потому и был вызван "наилучшейший", по словам дяди, эскулап. Лекарь должен был прибыть на следующий день, а перед его приездом Аквила просто загонял всех рабов. Лекарь был не простым слугой Асклепия, а хорошим другом Аквилы, и старику хотелось перед его появлением привести в порядок дом. Обычно пожилой мужчина был снисходителен. Если пыль не особенно тщательно выметалась изо всех углов или не все вещи содержались в идеальном порядке — он относился к подобному как к нормальному проявлению человеческой природы. Ибо все человеки, по сути своей, лентяи. Дяде было вполне уютно, так что он не видел смысла в затрачивании лишних сил на воспитание рабов. Лучше еще одну главку к мемуарам прибавить. Но к приезду друга, которого не видел много лет, все должно было блестеть! А то неудобно перед боевым товарищем! Аквила так и сказал рабам, построив их, словно солдат, в шеренгу перед домом. Отставной военный вспомнил молодость и очень ясно дал понять, что в ближайшие дни он беспорядка не потерпит («И если я найду хоть одну соринку, о обделенные разумом, убогие ублюдки, я вам глаз на жопу натяну и так оставлю!»). Это был совершенно неожиданный для многих Аквила, так что все со страху засуетились, как мураши в разоренном муравейнике. И Эске тоже пришлось поработать: — Марк, ты же можешь его отпустить ненадолго… — пробасил дядя, — у меня что-то людей не хватает… о, кстати, ты можешь пока почистить мечи, которые висят на стенах, верно? Короче, Эска носился вместе со всеми, Марка тоже припахали. Когда бритт пробегал мимо с очередным поручением, он видел, как Марк последовательно чистит оружие, потом столовые приборы, а в конце дня — уже вообще — кухонный котел. Марк смотрел на посудину с недоумением, как будто не понимал: откуда взялось это чудо, и как он докатился до такой жизни. Бритт не удержался и хихикнул: — Ты слишком быстро все делаешь. Надо было чистить себе не спеша всякие кинжальчики… Марк мрачно взглянул на веселящегося бритта, потом с тоской посмотрел на огромный котел. Чудище было на диво грязным и вызывало у него исключительную печаль. Внезапно его лицо просияло: — Ты должен мне помогать, а я уже хочу спать, так что котел — твой. — Э-э-э… как-то неожиданно… — опешил Эска, потом вспомнил, что Марк ему не друг, а хозяин, скис и пробормотал, — не стоило мне здесь проходить. Так и знал, что все римляне, даже воины, неженки… Марк вздохнул еще раз, посмотрел на вызывающе грязный предмет обихода: — Ладно, это, конечно, нечестно получится… Может, вместе попробуем отчистить? Если не сделаю — дядюшка засмеет… он, кстати, в этом мастер. Так иногда прикладывает, что не знаешь, куда деваться. Тебе у него еще учиться и учиться… — А может, я не буду помогать, заодно и за мастером понаблюдаю? — ехидно оскалился Эска. — Вперед! Милости прошу! — на лице Марка появилась едкая улыбочка. — А я тебя заложу Стефанию. И попрошу просветить своей мудростью темного тебя! — Опа... Это, конечно, аут. Я его дольше минуты вообще не перевариваю... Конечно, любимый хозяин, я тебе с радостью помогу! Спать оба легли, как и все в доме, глубокой ночью. Вообще говоря, обычно личные рабы спали перед дверью в кубикулум (1), но Марк в первый день указал Эске на место близ кровати, пояснив, что, возможно, ночью ему что-нибудь понадобится. Несмотря на то, что оба за день очень устали, сон не шел. Марк лежал неподвижно и пялился в темноту, Эска с тревогой размышлял о предстоящем дне. Римлянин начал ему нравиться. Всего два дня знакомы, но никто прежде не обращался с бриттом так запросто, почти как с другом. Будет жаль, если его болезнь окажется серьезной... А на следующий день приехал дядин друг. Осмотрев ногу, он многословно обругал лечившего Марка лекаря и назначил операцию через несколько часов: — Раньше начнем — быстрее за стол сядем. А то до операции бухать нельзя… — пояснил он. Лекарь был веселый, резкий и циничный. Эску он сразу сделал своим помощником, выгнав дядю. На удивленный Марков взгляд радостно загоготал и пояснил: — В обморок бухается, как сопливая девка. Причем, смешно: идет, скажем, битва — кровь, кишки, трупы... он спокоен и сосредоточен. А вот если я кого оперирую, особенно тех, к кому он неравнодушен: друзья, родня, — так сразу глазки к небу — и готов! Короче, этот молодой человек тебя подержит. Хотя… — внимательный взгляд ощупал тощее тело, — паря, а ты с ним справишься? Хозяин-то у тебя — здоровенный! — Я худой, но силы достаточно, — ответил бритт, и в глазах его блеснула усмешка. Когда Эска прижал Марка, у римлянина на лице появилось удивление — он явно не ожидал от тонкого парня такой силы, но потом оперируемому стало не до того — боль была запредельная, и Марк просто вырубился. Эска чуточку опасался операции — немногие могут выдержать такое испытание достойно, но Марк был на высоте, «Вожак!» — пропел голос внутри бритта… Последующие полторы недели бритт ухаживал за Марком, который временами приходил в сознание, а потом снова соскальзывал в небытие. Боль была невыносимая, поэтому Эска подавал римлянину опиумный настой, после которого Марку становилось тепло, не больно, и он засыпал. Постепенно взгляд больного прояснялся, он уже не страдал так сильно, порции настоя стали уменьшаться. Возникшее время Эска использовал для гигиенических процедур и попыток впихнуть в сопротивляющегося хозяина пищу. Через три недели после операции Марк почувствовал себя настолько лучше, что уже начал заговаривать о том, чтобы встать, однако лекарь сказал: «Рано!», и бритту пришлось следить за неугомонным римлянином. — Делай, что хочешь, хоть привязывай, но вставать он не должен! — сказал Эске старший Аквила. — Хозяин рассердится… Эска специально назвал Марка «хозяином», чтобы напомнить старику, что он раб и зависим от Марка. Но Аквила только отмахнулся: — Ничего он тебе не сделает! Сейчас просто сил нет тебе морду набить, а потом, в случае чего, я тебя прикрою. Эска недоверчиво посмотрел на дядю: где это видано, чтобы раба защищали от собственного хозяина? Но все же молча кивнул и пошел к Марку. Чуткий слух уловил облегченный дядин вздох и бормотание: «Чертов бритт! И ведь хрен его заставишь!» Любопытно, прежние хозяева никогда не сомневались в своей возможности заставить выполнить приказ. То, что они ошибались, — иной разговор. Эску удивляло отношение. Если припомнить, за все время с момента покупки бритт ни разу не видел, чтобы кого-то из рабов наказали плетьми, хотя поводы были. Аквила всегда ограничивался отчитыванием провинившегося. Забавная у них семейка… Марк на увещевания бритта хмурился, огрызался и ворчал. Несколько дней бритт покорно сносил дурное настроение хозяина, раз за разом терпеливо проговаривая рекомендации лекаря и взывая к благоразумию. Марк был невыносим и, в конце концов, Эске это надоело. Он наорал на хозяина, еле сдерживаясь, чтобы не поколотить. Забежавший на крик Стефаний укоризненно покачал головой, но, наткнувшись на безумный взгляд Эски, шмыгнул обратно, справедливо решив, что хозяин и раб сами как-нибудь разберутся. Римлянин примолк и почти до ночи не произносил ни слова. Сначала Эска радовался, что его не отвлекают, и занимался делами, потом начал кидать на погруженного в мрачное молчание римлянина осторожные взгляды. Затем проснулась совесть, он принялся корить себя, что не сдержался. Все-таки Марк же не просто так капризничает. Болеет. В такой момент порой даже могучие и смелые воины становятся подобны капризной красотке. Не всякий может перенести собственное бессилье. К концу дня Эска ощутил себя полностью вымотанным, так как все время ждал от Марка хоть какого-нибудь знака, намека на окончание затянувшегося обиженного молчания. Но римлянин избегал взгляда, и бритт чувствовал себя самым паршивым образом. Он встал напротив Марка, сложил руки и грозно вопросил: — Ну, и долго ты собираешься дуться? — Ты же хотел, чтобы я молчал? Вот! Я молчу! — пробурчал Марк, Эска возмущенно фыркнул. — Это твое молчание ничуть не лучше, чем ворчание! — О, да ты у нас прям поэт! — усмехнулся Марк и впервые с момента ссоры поднял на Эску глаза. Бритт задохнулся от раздражения, но мягко глядящие зеленые глаза мгновенно утишили бурю. Давненько Марк не смотрел так спокойно, только сейчас Эска понял, что ему безумно не хватало теплоты темных глаз и изгибающихся в улыбке полных губ. Поэтому вместо очередного витка ссоры бритт присел на корточки, так, чтобы глаза были на одном уровне с откинувшимся на постели Марком, и промолвил: — Я понимаю, как тебе тяжело, но потерпи еще немного, ладно? Хочешь, сыграем во что-нибудь? Я знаю, что римляне любят играть в кости. Кажется, эта игра достаточно проста... Поставить мне, конечно, нечего... Марк заинтересованно блеснул глазами, улыбка стала шире, и он невинно, слишком небрежно для того, чтобы можно было этим обмануться, предложил: — На желания? — Тебе достаточно просто сказать, и я сделаю все, что хочешь! — закатил глаза Эска. — А встать все равно не дам, даже если выиграешь. С меня твой родственник шкуру снимет, он мне тебя поручил! — Эска, ты жуткий зануда! — А ты — каприза! — Ладно, пусть так, — римлянин ничуть не рассердился, он выглядел даже довольным, но Эска никак не мог понять, почему. — Так согласен сыграть несколько партий на желания? Эска не смог найти подвоха, потому настороженно кивнул. О своем решении бритт очень скоро пожалел. Почему-то ему подозрительно часто выпадало "собачье очко" (2). А Марку — очко Венеры (3). Бритт даже заподозрил, что кости с секретом. Он внимательно осмотрел каждую. Слышал, что встречаются такие особые кости, полые внутри. К одной стороне прикрепляется грузик, чтобы она выпадала чаще. Неужели Марк настолько ловок, что способен подбросить в терракотовую рюмку, в которой трясут кости, "крапленую" кость? Да не одну, а все три? Ничего, напоминающего швы, бритт не обнаружил. Римлянин только смеялся в ответ на Эскино недоумение, и бритт замирал, завороженный этим смехом. Итогом игры стало полное Эскино поражение, хотя ему и удалось пару раз набрать чуть больше, чем Марку, и один раз была ничья, но все равно желание осталось за римлянином. — Ну, ты выиграл, надеюсь, ты доволен! Не знаю, как это у тебя вышло... — Ты обвиняешь меня в обмане? — Марк прищурился, и Эска был вынужден пойти на попятный — оскорблений римлянин не заслуживал, пусть себе радуется. — Зачем тебе это желание — непонятно, ведь я и так обязан выполнять приказы, — пробурчал Эска, впиваясь в расслабленно улыбающегося Марка недобрым взглядом. — А если то, что я хочу попросить, нельзя приказать? — спросил Марк. — Приказать можно все, — процедил Эска, начиная подозревать что-то нехорошее. — Не все. Я вот хочу, чтобы ты мне почитал, ведь так лежать — ужасно скучно! — Но я же не умею! — удивился Эска столь странному желанию. — Знаю. Ты говорил. Что, если я пожелаю, чтобы ты обучился чтению? Приказывать такое глупо, ведь старание зависит лишь от тебя самого, а "отдать" проигрыш ты и сам захочешь, да? — Марк откинулся на подушку, страшно довольный собой, Эска наморщился: — Так, хорошо. Принято. Два вопроса: читать умеет Стефаний, зачем мне-то дурью маяться? — Эска, — вздохнул Марк и неожиданно положил руку на плечо бритту, — я ведь потом еще и поговорить хочу о прочитанном. Думаешь, со Стефанием это будет в удовольствие? Кроме того, у него свои дела есть, некогда на меня время тратить! А какой второй вопрос? — Я знаю, что вы своих детей учите прямо на улице, мне что же — присоединиться к малышне? — Нет! — Марк даже захихикал, представив себе Эску, восседающего среди ребятни, — я сам покажу тебе буквы и научу их складывать в слова. Еще нужна вощеная табличка, заодно и писать научишься! Ну, не хмурься, не так уж это сложно. Кроме того, я займусь делом и перестану лезть на стену от раздражения. — А кто тогда будет ваши портки стирать, если господин будет заниматься "делом" и занимать им же меня? — ехидно вопросил Эска. — Мы же не весь день! Не переживай, тебе хватит времени на все! Даже на портки и тогу, — полные губы сложились в улыбку, зеленые глаза засияли, и Эска согласился, конечно же, не забыв, впрочем, сделать вид, что недоволен. *** К тому моменту, как Марку разрешили вставать, Эска научился читать, правда, медленно и с ошибками, но римлянин был очень доволен. Бритт, неоднократно видевший занятия детей, несколько опасался римской манеры обучения, но Марку даже в голову не пришло орать, а тем более лупить ученика. Он все время улыбался и не упускал возможности прижаться к Эске, якобы показывая, как правильно выводить буквы. На второе занятие Эска постиг хитрый план римлянина: Марк потребовал, чтобы бритт сел к нему на постель: "Я хочу видеть, как ты пишешь!" — сказал он, а сам, пока Эска старательно выводил линии, клал голову на Эскино плечо, накрывал пальцы бритта своими, щекотал дыханием шею, приобнимал за талию. Прикосновения были невинны, но Эска-то чувствовал запах! От плотного, дурманящего аромата начинали подрагивать пальцы, кровь приливала к лицу, и думалось совсем не о правильном начертании римских закорючек. В какой-то момент Эске начало казаться, что Марк не понимает, что творит своими касаниями. Иногда же ему казалось, что все происходящее — хорошо продуманное соблазнение, и тогда его охватывало раздражение. Вот только бритт никак не мог понять, на что: на то, что хозяин посмел покуситься, или на то, что никак не решается пойти дальше... Наконец Марку разрешили вставать, и лекарь в очередной раз осмотрел ногу. Покачав головой, он сказал: — Ткани слишком сильно повреждены. Нога не будет адски болеть, но ходить нормально ты не сможешь. Прости, парень, но я не всемогущ… Марк выслушал приговор с непроницаемым лицом, коротко кивнул, сказав только: — Уже хорошо. Но Эска чувствовал больше, чем обычный человек: мускулы на лице римлянина еле заметно напряглись, складываясь в маску страдания, никому не видимую, кроме бритта, запахло потом и особым запахом — Эска называл его «безнадежность». Бритт едва удержался от того, чтобы поморщиться — это совершенно не подходило Марку, было чужеродным. Неожиданно стало остро жалко римлянина. Такого сильного духом, красивого, мощного... Небольшое повреждение ноги — и вот уже мужчина сильно ограничен в своих возможностях, наверняка для него это невероятно тяжело. Через пару дней лекарь уехал, а Марк с Эской снова начали выходить на прогулки. Разговаривали мало: Марк был подавлен и мрачен, Эска тихо шел рядом, понимая, что мужчине нужно переварить неприятное сообщение. Дни тянулись, подобно патоке, вязкие и медлительные, Марк затих, погруженный в себя, Эске только и оставалось, что размышлять целыми днями. Простая работа не требовала сосредоточения, в голову лезли мысли о жизни. Одна была особенно навязчива: над Эской довлело неисполненное. Может, сделать вид, что забыл? Но он помнит. И это знание, мысль о несделанном, грызла, не позволяя дышать полной грудью. Однажды, во время прогулки, он решился: — Я почти выполнил твое желание, но ведь было еще и обещание, которое я тебе дал в первый день, но так и не успел выполнить... — произнес Эска, не глядя на римлянина. Марк послал ему удивленный взгляд — лицо бритта было сосредоточенно и сурово, как будто он принял непростое решение. Кажется, Марку потребовалось определенное усилие, чтобы понять, о чем вообще речь: — Да как-то все закрутилось, не до того... Ну, и что же за тайны таятся в твоем прошлом? — Есть парочка, — бледно улыбнулся Эска, — пожалуй, одну из них я оставлю на утро, если ты не против? Марк кивнул, после операции нога болела меньше, но подвижность была сильно снижена, он старался больше ходить, от чего сильно уставал. Поэтому сегодня ему уже было не до разговоров, а завтра он хорошенько расспросит Эску обо всем, особенно его интересовало, была ли у бритта девушка, заодно можно аккуратно прояснить его отношение к "греческой любви". День уже клонился к вечеру, вскоре Эска помог Марку раздеться, осмотрел зарубцевавшуюся рану и погасил свечу… Эске было одновременно страшно и весело: интересно, какое лицо будет у Марка, когда он его увидит? Марку понравится? МАРК Марк проснулся, как от толчка. У него всегда была прекрасно развита интуиция, и сейчас она буквально кричала: «Опасность!». Римлянин сел на кровати, оглядел кубикулум и сначала не заметил ничего необычного. Вдруг ему показалось, что нечто движется из темноты прямо к нему. В тишине ночи явственно слышалось чье-то дыхание и тихое постукивание. Приглядевшись, Марк заметил силуэт. Он плыл в сторону Марка, именно шаги существа сопровождались дробным стуком, вскоре создание вступило в бледное пятно на полу, образованное падающим из окна светом. Фигура придвинулась ближе, полностью выйдя на свет, и перед Марком предстал огромный волк, серебрящийся под лучами луны. Он замер неподвижно, пристально уставившись на Марка, будто позволяя внимательно себя рассмотреть. «Как здесь оказался дикий зверь? — лихорадочно рассуждал Марк. — Поблизости нет леса! Ну, вернее, есть, но он недостаточно близко. Волки выходят охотиться на людей, только если им грозит смерть от голода… Этот, конечно, довольно тощий, но не настолько…» В мертвенном свете звезд зверь выглядел откровенно жутко, в желудке моментально образовался холодный ком, но так как животное не проявляло агрессии, то и римлянин оставался недвижим. Он разглядывал волка, не делая резких движений, и размышлял: "Главное — не провоцировать его… Эска! — эта мысль ударила Марка, как молния. — Вдруг волк уже перегрыз ему горло? Хотя… крови на морде нет...» Шкура у волка была редкого светлого окраса, что довольно странно летом. Да и вообще, Марк никогда не видел похожих животных: этот экземпляр был крупнее тех, что он встречал ранее. Гораздо. Зверь был не слишком широк, но его голова располагалась где-то на уровне Марковой груди. Когти были какие-то странные: темные и длинные. Тем временем волку, кажется, надоело стоять неподвижно, он сел, перебрал лапами и облизнулся, пристально глядя на Марка. Потом заворчал и снова высунул длинный язык. Марк знал, что взгляд в глаза для животных означает вызов (впрочем, для многих людей так же), но все же не мог заставить себя оторвать взгляд от глаз волка. Радужка, кажется, была светлой. Впрочем, в темноте немудрено ошибиться. Некоторое время человек и волк смотрели в глаза друг другу, затем волк занервничал, издал тихий скулеж, лег и спрятал нос под лапами. Через пару мгновений зверь по-человечьи приподнял брови, кинул взгляд на Марка, издал фырканье и на пузе, осторожно, подполз к человеку. Дикие звери опасны, но у каждого — свой характер. Волк перед нападением скалится, шерсть на холке топорщится, мощный рык предупреждает смертельный прыжок. Вот так — из положения "лежа на животе" — прыгнуть не получится, поэтому Марк не испугался маневра. Когда зверь оказался совсем близко, Марка будто кто под руку толкнул. Мужчина медленно положил кисть животному на холку. Волк вздрогнул всем телом и сделал движение в сторону, но Марк сжал пальцы, и волк замер, а потом подарил ему очень знакомый взгляд исподлобья. Сердце сделало кувырок, заледенев от невероятной догадки. Животное больше не двигалось, только бросало на Марка удивленные взгляды. Это было очень забавное зрелище: брови приподнимались, зверь скашивал на человека глаз, встречался с Марком взглядом и тут же опускал морду, будто испугавшись, некоторое время сидел тихо, потом облизывался и снова приподнимал брови. Марк наблюдал-наблюдал, а потом хохотнул, не выдержав, волк дернулся, и мужчина успокаивающе потрепал его по холке. Животному явно понравилось прикосновение — холодный мокрый нос доверчиво ткнулся в голое марково колено, и мужчина продолжил гладить и почесывать в разных местах, волк начал подставляться, раскрыл пасть и вывалил наружу язык в своеобразной улыбке, забил по полу хвостом. Это было очень странно — без опасения прикасаться к дикому волку. Через некоторое время Марк задумчиво произнес: — Знаешь, приятель, а я тебе завидую... Ты можешь бегать всю ночь, гоняться за грызунами или что ты там делаешь. А я со своей проклятой ногой даже на лошади не могу ездить… Волк в ответ только посмотрел и облизнул нос. Потом поднялся с пола, вывернулся из-под рук Марка и легко вспрыгнул на кровать. — Эй! — запротестовал Марк. — У тебя же ноги грязные! И шерсть наверняка налетит! Волк ехидно фыркнул и начал устраиваться, демонстративно повернувшись к Марку задом. — Ну, и наглый же ты! — констатировал мужчина. Животное устроилось в ногах, свернувшись и заняв добрую половину кровати, Марк некоторое время размышлял, что ему делать с этим странным волком, взглянул на Эскино место — никого. Угрозы от волка Марк не ощущал, так что решил просто лечь и спать. — Слушай... Ты так лег, что мне уже места нет. У меня нога больная, как скрутит судорогой — еще пну тебя в нос... Может, рядышком вытянешься? Как ни странно, зверь его послушался, с ворчанием и кряхтением поднялся, дождался, пока мужчина устроится, и привалился под бок. Засыпая, почти уткнувшись носом в волчью шкуру, Марк отметил, что неожиданный сосед пахнет как-то знакомо, только никак не удавалось припомнить, где он уже слышал этот запах... ЭСКА Увидев, что Марк проснулся и начал озираться по сторонам, Эска медленно, чтобы не напугать, вышел на свет. Обычно через несколько ударов сердца после появления Эски в ноздри ударялся резкий запах ужаса. Двуногий обливался потом и начинал завлекательно отдавать загнанной добычей. Римлянин испугался, но уже через пару мгновений запах стал слабее. От Марка немного тянуло беспокойством, но не страхом. А потом широкие ладони опустились Эске на шерсть, заставив его самого струхнуть — все-таки двуногие несут опасность, а причинить вред нынешнему хозяину невозможно из-за клятвы, и волк занервничал. Однако человек сумел его успокоить. Прикосновения Марка неожиданно оказались весьма приятными. Звериная сущность млела от уверенных касаний и настойчиво кликала Марка не "двуногим", а "вожаком". Сам Эска не совсем понимал, почему у звериной ипостаси сладко дрожит внутри и до безумия хочется перевернуться на спину и подставить брюхо. Человек был слабее, это понятно, но жертвой не пах, наоборот — был столь спокоен, что из глотки рвался тихий просительный скулеж. Марк смеялся, тихо, необидно, чесал холку и спину, Эска ощущал довольство и расслабленность, однако человеческая его составляющая была обеспокоена: двуногие боялись перекидышей, считали их слишком опасными и безжалостно истребляли, если появлялась такая возможность. Волка Марк не побоялся, но перекидыш — это другое... Звериная сущность не волновалась ни о чем, близость "вожака" сделала эту часть Эски совершенно беспечной, в конце концов бритт перестал противиться прошивающей волка эйфории. Ласковые руки заставляли плавиться от восторга, уже давно никто не был нежен ни с волком, ни с человеком. Эска поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы Марк одарил его подобными прикосновениями и в другой ипостаси. Вслед за мыслью пришла короткая вспышка раздражения на самого себя, тут же, впрочем, растворившаяся — волк не умел злиться, когда ему так хорошо, значит, и Эска тоже был доволен. МАРК Утром Марк проснулся очень рано, едва встало солнце. Волка на кровати не было, зато спал голый Эска. Свернувшись клубочком… Сердце пропустило удар. Многое становилось на места: нежелание говорить о себе, огромная для такого тела физическая сила, постоянная напряженность и это чувство... Марк все время ощущал бритта как нечто дикое, неукротимое и опасное, хотя и не для него. Римлянин был уверен в Эске, в том, что он не только не причинит вреда, но и будет защищать. В первый день бритт признался в своей ненависти, но, хотя на словах Эска его ненавидел, заботливые руки выдавали истинные чувства. Ухаживая за ним, раб был очень аккуратен, боясь причинить лишнюю боль. Осторожно поил отварами, не проливая ни капли. Был терпелив к Марковым капризам. Все вместе это уже не походило на простое выполнение своего слова. В каждом жесте таилась симпатия, взгляд выражал беспокойство и искреннее желание помочь. Пока Марк задумчиво разглядывал бритта, тот успешно имитировал дрему, и только дрожание ресниц выдавало его внимательному взгляду. Конечно, перекидыш проснулся одновременно с Марком, но по какой-то причине дал римлянину некоторое время на обдумывание ситуации. Марк еще немного полюбовался на изгибы поджарого тела, покрытого еле заметным светлым волосом, и притронулся кончиком пальца к моментально заалевшему уху. Эска чуть слышно вздохнул, открыл глаза и нащупал Марков взгляд. Серые глаза бритта загадочно мерцали, губы плотно сжимались в тонкую линию, волосы от соприкосновения с тканью растрепались и торчали во все стороны даже больше обычного... Марк подумал, что Эска невероятно красив. Не так, как красивы ухоженные, облитые маслами и подкрашенные юноши, которых часто можно встретить в доме уважаемого римского гражданина. Бритт, в противоположность округлым, плавным в движениях мальчикам, словно бы весь состоял из острых углов, движения — точны и экономны, вместо покорности — сопротивление, вместо кокетливой завлекающей улыбки — ехидный оскал. Эска наклонил голову и сел, не стесняясь своей наготы: — Ну что? Как тебе мой секрет? — кривая улыбка изломала тонкие губы. — Ошеломляюще! — честно ответил мужчина, борясь с желанием впиться в обветренные губы с поцелуем. — Люди не любят таких, как я… — серьезно произнес бритт, Марк согласно кивнул, это было понятно. — На нас охотятся и истребляют, — продолжил Эска, пристально вглядываясь Марку в глаза, римлянин пожал плечом: — Ты намного сильнее обычного человека твоего сложения и, думаю, быстрее. Бритт грустно вздохнул: — Это правда. Но все же уязвить можно и меняющего облик... — Там, на арене — на тебе был ошейник. Он выглядел довольно занятно, не похож на украшение. При упоминании ошейника, Эскины глаза тревожно заблестели, он нервно облизнул губы и Марку сразу вспомнился длинный волчий язык. — Он блокирует волчью часть. Я почти ничего не могу: ни перекинуться, ни обонять. Чувства слабеют... Мы со зверем — единое целое, без волка одиноко... Ты ведь не наденешь его снова? — Мне с тобой не справиться! Как я сделаю то, чего ты не хочешь? — хохотнул Марк, Эска мрачно глянул из-под рыжеватых бровей: — Против тебя я бессилен: ты спас мне жизнь, теперь она принадлежит тебе. Я не буду сопротивляться, как бы ты ни решил мою судьбу… — Понятно... Я верю тебе, Эска, ведь ты не причинил никому вреда, хоть и давно уже здесь, — бритт быстро улыбнулся одним уголком рта, продолжая внимательно смотреть на Марка. — Скажи... твоя способность — что это? Ты можешь стать зверем только ночью? — Нет. Когда мне надо. Марк вспомнил, как чесал волка, и ему стало немного неловко. Бритта он так тискать не осмелился бы. — Ночью ты вел себя... ну... как волк. Ручной. Ты думаешь как человек или как зверь? — И то и то. У зверя есть определенные привычки, в теле животного я следую им, так проще. Иначе будет трудно управиться. Все-таки ноги-то четыре, а не две, еще и хвост... Но я не испытываю непреодолимого желания убивать, если ты об этом. Марку было все еще непонятно, но он решил оставить выяснение деталей на потом. — Слушай, если все так, как ты сказал, откуда же взялись жуткие истории о полностью истреблённых деревнях? Бритт посмотрел печально: — Волк тоже может сойти с ума, разве у людей так не бывает? — Бывает, конечно… Не беспокойся, Эска, я не заставлю тебя мучаться в ошейнике и сохраню твою тайну… Эска облегченно вздохнул, кивнул Марку и улыбнулся — крайне редкое зрелище. Раньше бритт, бывало, тоже улыбался. Это были такие быстрые улыбки-усмешки. Короткие и ослепительные, словно молнии. В этот раз улыбка проявилась на лице подобно торжествующему жизнь восходу солнца. Сначала лицо бритта расслабилось: разгладились упрямые складочки у губ, исчезла злая морщинка между бровями, потом глаза засияли облегчением и благодарностью, и только после этого взмыли вверх уголки тонких губ, приоткрылся рот и показались мелкие белые зубы. Марку почудилось, что он ослеп, такое действие оказало на него это нехитрое проявление радости. Потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и продолжить расспросы: — Скажи, чего стоят все эти рассказы об укусе перекидыша, обращающего человека в подобное существо? — Только в полнолуние. — Итак, ты — быстрый, сильный, выносливый. Какие еще у тебя способности? — Чувствую мельчайшие оттенки запаха, зрение более острое и слух тоже. Ловкость, чувство равновесия, гибкость суставов… вижу в темноте, ну и раны заживают почти мгновенно… — То есть, выйди ты на арену без ошейника — и у гладиатора нет шансов? — Конечно. Даже с учетом того, что я бы не стал демонстрировать свои способности. Нельзя показывать такое двуногим. Двигаться пришлось бы лишь чуть быстрее, чем обычный человек. Но это все равно, что взрослый будет драться с трехлеткой… — Твой прежний хозяин знал? — Да. Вычислил по повадкам. — По повадкам? — хохотнул Марк. — Я не заметил в тебе ничего звериного! — Можно понять, если знаешь, на что смотреть. Я пью чистую воду, никогда не употребляю спиртного, мне неприятны некоторые специи... Но самое главное — любое повреждение затягивается прямо на глазах. — Понятно. А почему ты вообще позволил себя пленить? — На стаю напали, большая часть ушла, а я помогал малышне, и меня окружили. Проследил, чтобы мелкие убежали, а сам попался... — Но как? — Слишком большой отряд. Если бы я перекинулся у них на глазах — все равно бы не смог отбиться. От стрелы в глаз перевертыш умрет так же легко, как двуногий. Я надеялся сбежать потом. Но не удалось... — О! А потом, что было потом? — с жадностью спросил Марк, Эска улыбнулся, устроился на постели поудобнее, накинул на тело покрывало — с утра в помещении было свежо — и продолжил: — Приручить меня не получалось, в конце концов хозяин решил, что я, даже в ошейнике, опасен. Мне «повезло». Тот, кому хозяин поручал грязную работу, оказался весьма жаден и решил продать меня на арену. Его знакомый работорговец уезжал в другой город, так что можно было провернуть все это, не опасаясь быть раскрытым. Вот так все и вышло... Они помолчали, Эска задумчиво глядел на стену, а в голове Марка копошилась одна дикая идея… и чем дальше, тем больше она ему нравилась... — Ты сказал, что укус, пришедшийся на полнолуние, превращает в волка? Сегодня же как раз полнолуние? — Это будет не совсем полноценный волк, — медленно произнес Эска, цепко глядя на Марка, — не такой, как я. Все способности будут ниже, чем у рожденного. Тишина еще не проснувшегося поутру дома упала на них, Марк обдумывал сказанные слова. В сущности — что это меняет? Сейчас он даже не человек — так, половинка. Ничего толком сделать не может... — Старые раны излечиваются? Иными словами — я смогу ходить? Бегать? — Сможешь. Намного быстрее, чем до. Но не спеши радоваться: это не простая штука. Одно дело родиться с волком внутри, совсем другое — уже во взрослом возрасте отделить часть своей души и сделать ее волком. На тебя обрушится вся яркость мира. Это оглушит, ослепит, заставит задыхаться... Некоторые сходят с ума, не выдержав. Вот поэтому испокон веков обращенный волк в первое время должен подчиняться тому, кто его обратил. До тех пор, пока старший не решит, что обращенный контролирует себя и не наломает дров. — Эска, мне даже нет еще тридцати! — голос Марка стал хриплым, римлянин ненавидел свою слабость, тяжело было высказывать вслух то, что его терзало. — Ты представляешь, что меня ждет? Я, как в клетке, заперт в своем теле. Еще недавно я был ловок и быстр, а сейчас без твоей помощи ни на что не способен… — Может, со временем станет получше? — неуверенно протянул Эска, Марк мрачно зыркнул на бритта и тот стушевался: оба понимали, что нога лишь перестанет болеть, но останется слабой и ненадежной, деятельному мужчине придется значительно поумерить прыть, соразмеряя желания с возможностями. — Я не хочу так жить. Абсолютно точно двинусь… — Марк, подумай, потом ты не сможешь отыграть назад, — рассудительно произнес бритт. — Это навсегда. Решение очень серьезное: если не выдержишь и тронешься, придется тебя убить, чтобы не пострадали невинные. — Невинные обязательно пострадают от моего ужасного характера, если эта проклятая нога продолжит мучить меня. Хочу бегать, — категорично заявил Марк. — О, кстати, говорят, лошади боятся волков! Было бы жаль, я люблю лошадей… хотя это не столь уж важно! — Да не, брехня, — усмехнулся Эска. — В человеческом обличье волком мы не пахнем. Так что лошадям по барабану. — Ну и хорошо. Тогда — сегодня ночью. Ради того, чтобы снова стать полноценным, я готов тебе подчиниться. Смотри не злоупотребляй! — полусерьезно предупредил Марк, Эска растерянно кивнул. ЭСКА Римлянин ставил Эску в тупик с первого дня знакомства, и в этом мужчина был замечательно постоянен. Марк с такой нежностью и теплотой поглядывал иногда на бритта, что тот терялся под его мягким взглядом. А какими глазами Марк смотрел на волка! Капелька опасения, немного любопытства и восхищение. Ни ужаса, ни гадливости, столь привычных для двуногих. На голого Эску Марк смотрел с интересом. Запах явно говорил, что Эска его привлекает. Обычно подобного рода внимание со стороны хозяина было для бритта нежелательным, но Марк — особенный. Не такой, как другие… От намерения Марка стать оборотнем Эска почувствовал настоящее смятение, ведь прежде он никого не обращал. Это большая ответственность. Осторожно формулируя свои мысли, бритт попытался указать римлянину на возможные опасности, но тот был непреклонен: «Хочу бегать!» Бритт его понимал: нога и впрямь делала здорового, энергичного мужика малоподвижным калекой. — Ты ведь можешь стать волком днем? — Конечно. Говорил уже, что могу... только мы так не делаем — двуногие к этому не очень хорошо относятся… — Перекинься. Эске даже в голову не пришло оспаривать приказ, он поставил ноги на светлую плитку пола и привычным усилием воли призвал волчью ипостась; пол стал ближе, все ощущения — еще ярче, чем в теле человека, запах Марка тут же забил ноздри, волк заворчал и вопросительно вскинул брови, мотыльнув хвостом. — Хочу показать тебя дяде и остальным обитателям дома, — пояснил римлянин, протягивая руку к густой шерсти, — ведь, насколько я понимаю, несмотря на живучесть, ты все же не бессмертен. Эска испуганно помотал головой и протестующе зарычал, его племя издревле хоронилось от людей, привычка настолько въелась, что стала второй натурой, но Марк был непоколебим: — Пойдем. От спокойного негромкого голоса шерсть на загривке встала дыбом, противиться приказу не было никакой возможности, но Эска все равно показал Марку зубы. Прижатые к голове уши, визгливое порыкивание, оскал — зрелище устрашающее. Однако римлянина эта демонстрация ничуть не впечатлила, он бестрепетно протянул руку и, не опасаясь острых клыков, почесал волку за ухом: — Ну что ты? Я понимаю, волнительно. Не ворчи, не ворчи... Слушайся меня, делай, что скажу, и все будет хорошо... Да? Договорились? Зеленые глаза смотрели ласково, но твердо. Эска посопел немного, недовольный, подергал ушами и испробовал на Марке свой лучший испепеляющий взгляд. Безрезультатно. Марк продолжал уговаривать. И гладить. Эска сдался — высунул язык и пару раз вильнул хвостом, как собака. Когда они шли по двору, бритт прижимался к ноге Марка, низко опускал голову и старался игнорировать испуганный взгляд Стефаноса. Эска всерьез боялся, что старому зануде придет карачун(4) — пожилой раб страшно побледнел, зажал рот руками и попытался слиться со стеной. Идея хозяина не казалась бритту разумной — дядя немолод, а ну как разволнуется? Старший Аквила сидел в кабинете и правил свои мемуары. На приветствие племянника он ответил, не поднимая головы. Полюбовавшись некоторое время на седую макушку, Марк понял, что надо как-то привлечь внимание, сам дядя, похоже, не собирался отрываться от текста, он выглядел весьма увлеченным. — Дядя, познакомься: это — мой ручной волк! Эска фыркнул, а дядя подавился очередным глубокомысленным хмыканьем, вскинул брови и с изумлением воззрился на огромного белого волчару, ростом с хорошего теленка. — Гм... — произнес он и, медленно приподнявшись, подошел поближе. Зверь удостоился самого внимательного осмотра, дядя задумчиво покачался с пятки на носок, потом произнес: — Это существо вообще не похоже на волка… Марк… откуда ты его взял? — Спас. Эска фыркнул еще раз: правду ведь сказал! — Он... прирученный? — с сомнением спросил дядя. — Не совсем... — признался Марк, дядя иронично вздернул бровь, спокойно ожидая продолжения. — Ты прав — это необычный зверь. Хотел бы я поведать про его удивительную особенность, но это не моя тайна. Нужно твое слово. — У тебя оно есть, — легко произнес Аквила. Марк кивнул, у Эски встала дыбом шерсть: не может же он… — Это Эска. Марк потрепал светлую шерсть, волк заворчал, выражая неудовольствие, извернулся и прихватил жесткую ладонь зубами. Осторожно, еле сжимая, чтобы не поранить. Мужчина только мягко улыбнулся, на эту демонстрацию агрессии и погладил другой рукой длинную волчью переносицу. Эска издал раздраженное ворчание и вынужден был выпустить конечность, слишком уж ласково улыбался противный двуногий... — Не злись. Это же мой дядя, родня. Давай, обратись ненадолго, а потом сразу обратно — не надо, чтобы кто-то еще видел. Эска скосил взгляд на застывшего Аквилу. Тот горестно поджимал губы и, кажется, считал, что племянник сошел с ума. — Эска! — с нажимом произнес Марк. В голосе бывшего центуриона зазвенела сталь, Эска тоскливо тявкнул, происходящее ему не нравилось, но приказ хозяина нельзя нарушить, и вот уже перед Аквилой разгибается голый бритт. — Обратно, — почти сразу коротко приказал Марк. Эска, не медля, вернул себе звериное обличье. Не зная, чего ждать от старика, Эска сильно волновался, длинный язык помимо воли облизывал и так мокрый нос, а из горла рвался позорный скулеж. Немного лучше стало, когда Марк радостно просиял: — Вот, молодец! — и, схватив лобастую голову Эски, чмокнул его в нос. Губы римлянина были мягкими. Никто еще не целовал зверя в нюхалку. Волк удивился. Чихнул и потряс головой. Потом боднул захохотавшего Марка в живот — не сильно, так чтобы не уронить. Пока Эска тер неожиданно зазудевший нос об Маркову тунику, Аквила подошел ближе и, улучив момент, погладил волка по голове, а потом и бочок почесал ошеломленно замершему зверю. «Да что же за люди-то такие! Вместо того, чтобы орать и убегать, они радуются и тискают меня! А ведь приятно…» Эска против воли завилял хвостом и радостно вывалил язык. — Знаешь, а в виде волка он мне больше нравится, — заметил Аквила. — Дружелюбный такой. У меня в юности был ручной волк... Аквила мечтательно улыбнулся. — Он был настоящим боевым товарищем, тридцать лет всегда рядом... как тень! Когда умер от старости, рыдал, как над родственником. Ох... до сих пор сердце сжимает. Ты, Эска, что-то мне его напомнил, — улыбка дяди стала немного грустной. — Хотел сказать еще кое-что. Если все пойдет, как следует, завтра появится еще один волк. — Уверен? — Аквила сдвинул кустистые брови, всем своим видом выражая сомнение в плане Марка. — Это наверняка опасно, да и не всякий способен стать волком. — Я скажу, на что я точно не способен, — прожить всю оставшуюся жизнь вот так, — Марк гневно ткнул пальцем в сторону больной ноги. — Если помру — не вини Эску, он отговаривал... — Боги, даже волк мудрее моего племянника! — тихо пожаловался сам себе Аквила, Марк и бровью не повел, продолжая как ни в чем не бывало: — ...и предупредил обо всем. Но все же я должен рискнуть… — Понимаю, — дядя неодобрительно набычился, но спорить не стал. — Я бы хотел собрать всех и показать волка, пусть считают его моим ручным зверем. А завтра ты покажешь им меня, если все будет нормально. — Да, конечно, сейчас всех построим… Марк ободряюще потрепал Эску по холке: — Еще чуть-чуть потерпи, я знаю, тебе не нравится показываться людям. Волк тявкнул и снова провернул трюк с ладонью, Марк даже не поморщился, Эска выплюнул руку, потому что так было неинтересно и, по-человечьи вздохнув, потрусил за хозяином во двор. — Всем внимание! Это мой ручной волк. Он особой породы, очень дорогой и прекрасно обученный. Запомните - ваша шкура стоит в разы дешевле, чем его, так что если на нем появится хоть царапина… Я заказал еще одного. Скорее всего прибудет завтра. Дядюшка вам его покажет. В хозяйстве Аквилы людей было совсем немного, Эска хорошо знал каждого, кто стоял сейчас и с некоторой опаской смотрел на волка. Конечно, известие о новом домашнем животном хозяина никого не обрадовало, но недовольство было благоразумно оставлено для приватных бесед. Марк успокаивающе гладил нервничающего волка, у Эски даже мелькнула мысль, что он нравится римлянину на ощупь. Твердые пальцы зарывались в шерсть, пропускали ее между пальцев, дотрагивались до кожи, по хребту бежала щекотка, и лапы подламывались, хотелось плюхнуться на спину и подставить уверенным рукам живот. Задумавшись о ближайшем будущем, Эска позволил себе помечтать о том, как же здорово будет бежать с Марком рядом, разделить восторг охоты, когда дичь бьется в хватке клыков, а ее кровь опьяняет не менее, чем вино, которое потребляют глупые двуногие. Лес примет их в свои объятия, и они поскользят стремительными тенями по еле заметным тропам, зверье, почуяв опасность, будет разбегаться с их пути, а Госпожа Луна осветит дорогу своими мертвенными лучами... Очутившись в комнате, Марк проверил, чтобы никто не околачивался поблизости, и произнес: — Обратись обратно, хочу узнать у тебя еще пару вещей. Эска вернулся в свою человеческую ипостась и принялся одеваться. Он не стеснялся своего тела, но у людей было принято носить одежду. Марк наблюдал, храня невозмутимое выражение лица. Эска тишком принюхался, ловя запах, исходящий от римлянина, и улыбнулся краешком рта — от мужчины тянуло тяжелым ароматом желания. «А ведь я ему все же нравлюсь… значит, сегодня ночью будет забавно!» — Эска позволил себе еле заметную улыбку. Лишь легкий изгиб губ, но Марк заметил: — Ты не сердишься? — За то, что напугал меня до смерти? Нет, ну что ты! С чего бы это? Эска говорил все это с каменным лицом, но в глазах плясали смешинки. — О! Вот не знал, что ты трусишка! Кстати, а огня ты боишься? — Я-то нет, а вот волк — да! А насчет трусости — если мой клан все же выжил, а это вполне вероятно, посмотрю я, какой ты будешь смелый, когда я скажу: «Познакомься, папа, это мой хозяин-римлянин. Он теперь наш соплеменник!» — Э-э-э… — протянул озадаченно Марк. — А я что, автоматически вступаю в племя, если становлюсь волком? — Конечно! Думал, это и так понятно. Нас ведь совсем мало, и мы очень тщательно выбираем обращенных. — Я прошу от тебя слишком многого? Ты преступишь какие-то ваши законы, если обратишь меня? — Марк серьезно смотрел на Эску, в его глазах была тревога. — Нет. Я старший сын вождя и на многое имею право. Получится довольно абсурдно: ты мой хозяин, я дал тебе слово. И тебе придется дать мне слово. То есть, мы должны будем подчиняться друг другу. Смешно. — Эска, правда, что скажет твой отец, если он жив? Бритт озорно улыбнулся: — Лучше тебе не знать те слова и выражения, которые он употребит, но я имею право, и он смирится… — Прости, — покаянно произнес Марк и положил свою ладонь Эске на предплечье, — от меня столько проблем. — О да, это будет просто отвратительно — кусать римлянина, а потом еще командовать им. Ужасное мученье, не знаю, как я только выдержу весь этот груз ответственности и всю эту власть над целым одним человеком! — Да ты смеешься надо мной! — вскричал Марк в притворном возмущении. Эска сделал постное лицо и ответил подчеркнуто безэмоциональным голосом: — Ну что ты, хозяин! У меня чувство юмора атрофировано с детства, а веселиться мне по статусу не положено! Марк на это только фыркнул и покачал головой. МАРК Марк очнулся на земле, где-то в лесу, они с Эской лежали на земле, голые, конечно, и... обнимались? Бритт очень уютно умостился в его объятиях, положив голову на Маркову руку, и крепко спал. В его взъерошенных волосах застряли хвоинки, а лицо было такое умиротворенное, ни следа обычного напряжения и вызова. Мужчина прислушался к себе. Мир вокруг ощущался иначе. Прежде всего, Марк очень четко ощущал запах пробежавшей недавно белки. Сосна, у которой они лежали, воняла кабаном, на коре остались приставшие волоски — наверное, терся боком. От Эски упоительно пало домом, солнцем, и почему-то — телячьей кожей. Очень хотелось прикусить оттопыренное ухо и впиться поцелуем в тонкие красные губы, сейчас соблазнительно приоткрытые во сне. Фривольные мысли привели к предсказуемой реакции тела, это было несколько некстати, и Марк попытался отвлечься, разглядывая окружающие их деревья. Сосны. Сквозь плотные кроны пробивались лучи, значит, солнце уже высоко. Это сколько же они проспали? Где-то наверху копошилась белка. Марк слышал, как она шуршит, как маленькие зубы вгрызаются в шишку и коготки шкрябают о кору дерева. Кроме неугомонной белки, на ветвях щебетали несколько пичуг, а в отдалении кто-то маленький — мышь или еж — топал по своим делам. А еще Марк слышал дыхание Эски и ровный стук его сердца. — Эй, Эска, что это было? Я что-то ничего не помню… — смущенно пробормотал Марк, так как и дальше просто лежать становилось невыносимым. — Отстань, я сплю. Мне всегда после секса спать хочется… Вот это был удар! Краска стыда залила Марка. Он же нифига не помнит! Даже кто кого! Хотя... если судить по довольной Эскиной морде… Ну ведь блин же ж! Что с памятью?! — Эска! — требовательно затормошил бритта Марк. — Подробнее, пожалуйста. И почему у меня в голове так пусто? — Впечатлений перебрал. Это же как извержение вулкана в голове… — сонно пробормотал Эска. — Ну, если вкратце: я тебя куснул, ты обратился, с ума ты не сошел — это уже понятно. Хотя, знаешь, с самоконтролем у тебя не очень: сначала меня чуть до смерти не затрахал, а это, поверь, довольно сложно, потом я полночи пытался не пустить тебя в город: ты все порывался загрызть какого-то Плацида… потом за всяким зверьем носился… Это были какие-то очень неожиданные стороны самого себя. Марк покраснел от стыда. — Я себя вел очень глупо? — Да! — радостно подтвердил Эска, лицо его осветила открытая улыбка, Марк застонал и сделал попытку спрятать лицо. — Чего смущаешься? Неужели никогда не напивался в дугу? У двуногих такое случается... — Меня выпивка практически не берет… — Марк задумчиво оглядел Эску и осторожно смахнул пару соринок с его щеки. — Не бывает таких людей. Просто вы правильную сивуху не умеете гнать… — философски заметил Эска и перевернулся на спину, он был на удивление расслаблен и спокоен. — Я совершенно ничего не помню, это, если честно, тревожит. Я тебя… обидел? Эска удивленно посмотрел на Марка: — А что, я похож на обиженного? — Нет. Марку было немного неловко говорить с бриттом, когда вместо воспоминаний о ночи — абсолютная чернота. Эска, по всей видимости, ничуть не тяготился создавшимся положением. Он прижимался всем телом, улыбался уголками губ, голова доверчиво покоилась на Марковой руке. — Странно... я был уверен — только дотронься до тебя, и все — ты будешь ненавидеть меня вечно… — пробормотал Марк, сбитый с толку поведением бритта. — Ты и не трогал. Это все волк. Совсем другое! — Почему? — У римлян много правил, — серьезно произнес Эска, — даже про то, как любить, и то есть. У волков же свой обычай. Просто все. Ты сильный и красивый, я тебе нравлюсь — это приятно. Волки не умеют делать так, как люди. Принижать своей любовью. Мы выбираем себе того, к кому лежит сердце, и в этом нет принуждения или унижения. Зверь не врет. — Значит... Значит, и у тебя ко мне лежит сердце? — Марк напряженно замер, ожидая ответа, бритт солнечно улыбнулся: — Выходит, что так. — Это потому, что я красавчик? — нагло улыбнулся Марк и тут же получил щелчок по носу. Мужчина наморщился, потер пострадавшую часть тела и притворно обиженно протянул: — Какой же ты злюка! Так все-таки, почему? — Вот поэтому, — серьезно ответил Эска, Марк недоуменно поднял брови. — Тебе нравится раздавать мне щелбаны? — Мне нравится ощущать себя человеком, а не "говорящим орудием". Не отвратительным и страшным существом, а привлекательным зверем. Ты относишься ко мне не как к вещи. Римлянин, не похожий на тех, что я знал. — А ты вообще ни на кого не похож, Эска, — улыбнулся Марк. Они еще полежали, потом Марк с кряхтением сел, осмотрел ногу, провел по розовой гладкой коже. На месте бывшего ранения покровы были немного тоньше, чем остальная кожа, и чуть более чувствительны, но нога сгибалась и разгибалась легко, уродливые шрамы исчезли, как не было. Эска наблюдал за ним с улыбкой. — Домой? — спросил Марк. — Пожалуй. Наверное, старший Аквила волнуется, — бритт тоже поднялся и принялся отряхиваться от веточек и хвоинок, и, так как он все еще не был одет, зрелище вышло... занимательным. Марк прикипел взглядом к изгибам поджарого тела и с большим трудом заставил себя собраться с мыслями для следующего вопроса: — Слушай, а где вся одежда? Негоже голяком идти... — А одежду ты, дорогой хозяин, в припадке веселости изорвал, а потом и вовсе притопил в речке, что близ усадьбы! — Эк я... Чего ты меня не остановил? — Ты же здоровенный получился, даром, что не рожденный! Я вообще таких большущих скоти... в смысле, волков, не встречал. В общем, ты радовался, прыгал, и остановить тебя что-то не получилось. — О! Марк смущенно потер шею, вредный бритт явственно наслаждался его смущением и всей ситуацией в целом. — И чего теперь? — Обратимся и потрюхаем. С первого раза у Марка не получилось. Вчера, после укуса, перемена облика произошла сама, теперь же требовалось определенное усилие и Эска несколько раз терпеливо объяснял Марку, что нужно сделать, однако изменение произошло, только когда перекинулся сам Эска. Когда мужчина увидел белого волка, его тело будто перетекло в зверя и, не успел он себя осознать, как уже тыкался Эске в шею и вылизывал морду, и ворчал что-то, и терся своим носом об его... Эска с царственным видом терпел, косил на Марка довольным глазом, но сам выражать приязнь что-то не спешил. Потом до Марка дошло, что он вообще-то не только зверь, но еще и человек, зовут — Марк Флавий, и настойчиво вылизывать Эскин нос — не совсем правильно. Марк потряс головой, немного пришел в себя и вопросительно уставился на белого волка. Тот отмер и зарычал. Звук был совершенно обычным, звериным, но Марк его понял! Это были, конечно, не слова, но римлянин знал, что Эска хочет узнать, как он себя чувствует, осознает ли человеческую сущность, Марк жутко обрадовался своей догадливости, запрыгал вокруг и затявкал, подтверждая. Белый волк ехидно сверкнул глазами, плюхнулся на зад и некоторое время наблюдал за тем, как Марк носится вокруг. Римлянина же переполнял такой восторг, что не было никаких сил остановиться. Сначала он бегал кругами, приняв за центр неподвижную фигуру Эски, потом отвлекся на незнамо как залетевшую в чащу бабочку и некоторое время увлеченно ее ловил. На вкус насекомое оказалось не очень, и волк попытался стереть мерзкий привкус, зажевав его травой, отрезвило его Эскино хихиканье. Бритт обратился в человека и буквально давился хохотом. Марк приостановился и с обидой посмотрела на красного от смеха Эску: — Ну чего ты ржешь? Ой! Я чего, обратно в мужика перекинулся? — Похоже, ты делаешь это одновременно со мной. Ты закончил куролесить? А то мы так домой и к вечеру не попадем. — Извини. Эска, но я не понимаю — чего это я, а? — Марк растерянно воззрился на бритта. — Бывает. Через несколько дней пройдет. — Точно? — Да. Эска Марков волк оказался очень веселым и озорным. А еще ласковым и игривым. Эске льстило, когда огромный зверь начинал тыкаться носом, выпрашивая внимание и ласку и заискивающе заглядывая в глаза. Когда они были зверьми, не было ни римлянина и бритта, ни хозяина и раба, только двое, создавшие пару. Потому было так неприятно, вернувшись на виллу, вновь натянуть на себя грубую робу, встать во время ужина за спиной хозяина, чтобы подливать ему воду в бокал. Это было... отрезвляюще. Так и должно было быть, но все равно было больно. Эска ощутил тоску. Он попытался стряхнуть с себя это чувство, но ледяная колючка все равно продолжала колоться где-то внутри. Аквила радовался за племянника, поздравлял его, они смеялись, ели и пили, а Эска прислуживал. Это было так неприятно, что хотелось взять прекрасное серебряное блюдо, начищенное заботливыми руками Стефания до блеска, и треснуть им Марка по башке. Конечно, Эска ничего подобного себе не позволил. Он достоял до конца не столь уж продолжительного ужина, скрыл свою перекошенную физиономию в тенях коридора, а во время разоблачения Марка старался держаться за спиной римлянина. Утомленный насыщенным впечатлениями днем, Марк мало что замечал вокруг. Эска прекрасно понимал, что римлянин устал. Но все равно злился на его толстокожесть. Хозяин завалился спать, так и не поняв, что Эска расстроен, и это было обидно вдвойне. Лежа на своем тюфяке, Эска размышлял: а чего он, собственно, ожидал от Марка? Ну не манумиссии же?! Наивно полагать, что благодарный хозяин тут же отпустит раба. Так отчего же так тошно? С зубовным скрежетом бритт вынужден был признать, что жизнь его ничему не научила, и он думал, что теперь, когда их звери создали пару, все будет иначе. Что Марк посадит его рядом с собой, что они лягут спать в одну кровать... какая глупая доверчивость. Эска злился на Марка и на самого себя за то, что напридумывал себе невесть что. Среди ночи ночи Эску разбудил холодный нос. Огромный черный волк тыкался ему в бок и жалобно скулил. Потом волк перекинулся в Марка: — Эска... Может, я тороплю события... Не знаю, приемлемо ли это для тебя... Чего тебе на полу спать, если мы вдвоем на кровати поместимся? Пойдем ко мне, а? Эска позволил утянуть себя на хозяйскую постель и, прижавшись к мерно дышащему римлянину, почувствовал, что тугой ком горечи значительно уменьшился. Настолько, что даже удалось заснуть. Наутро Марк поплескал на лицо водой, окинул взглядом молчаливо поправляющего кровать Эску, дружески похлопал его по плечу и предложил сгонять на охоту. Чередой потянулись дни, наполненные долгими прогулками, охотой, неспешными разговорами у костра, во время ночевок. Марк как будто почувствовал настроение бритта, и они достаточно редко появлялись на вилле, только если погода совсем уж не радовала, а так пропадали в лесу. Аквила относился к такому времяпрепровождению племянника спокойно, ему было достаточно того, что Марк здоров. В один из дней Эска задумчиво смотрел на воду, а Марк — на Эску. — Хотел бы я, чтобы этот вид был перед моими глазами всю жизнь, — произнес неожиданно римлянин, Эска недоуменно нахмурился: — Какой вид? — Ты. — Так и будет, — пожал плечом бритт, — ведь я принадлежу тебе. Любуйся сколько влезет. — Нет. — В каком смысле "нет"? — Тебя это злит. Но как отпустить радость из своей жизни? Эска сморщился, пытаясь понять, о чем вообще римлянин толкует, но так и не понял связи и просто пожал плечом. Вода навеяла меланхолию, хотелось просто сидеть и разглядывать блики на воде. Эска следил за тем местом, где только что всплеснула рыба, чтобы увидеть это снова, когда Марк опять заговорил: — Ты скучаешь по ним? — По кому? — отрешенно переспросил Эска, продолжая вглядываться в реку. — По соплеменникам. — Нет, — односложно ответил бритт, и это было правдой. — Нет? Я думал, ты хочешь вернуться... ну, не знаю, как вы это зовете... к стае? — Бессмысленно, — уронил Эска, надеясь, что если отвечать коротко, то римлянин отстанет со своими вопросами и даст ему спокойно посидеть. Напрасно, Марк не унимался: — Почему? — Ох... — Эска неохотно оторвался от созерцания и повернулся к римлянину. — Стая тебя не примет. Ты чужак. А без тебя и мне там делать нечего. Однажды найдя пару, волк с ней и остается. — Ага. Значит, я напрасно ломаю голову, чем бы тебя привлечь, чтобы ты не убежал? Разговор начал принимать интересный оборот, бритт наклонил голову и пристально посмотрел на заулыбавшегося римлянина: — Сомневаешься в моем слове? — Что ты, нет! Просто я планирую выкупить небольшой участок земли, поставить домик, заняться чем-нибудь... и хочу, чтобы ты был рядом. — Я думал, ты живешь у Аквилы, — удивился Эска, не совсем понявший, зачем Марку что-то выкупать. — Аквила — родня, он приютил меня, когда я был беспомощен, я благодарен, но у мужчины должен быть свой дом. Из которого не нужно убегать в лес. Хочу спать с тобой на одной постели, сидеть за столом, делить на двоих жизнь. В собственном доме я могу все устроить по своему вкусу, никого не удивит, что в маленьком хозяйстве вольноотпущенник — наравне с хозяином... Эска улыбнулся уголками губ и прищурился, чтобы Марк не заметил, как он доволен: — Неплохая задумка. Значит, ты справишь мне манумиссию? — В этом основная идея, — согласился Марк, потихоньку придвигаясь ближе к бритту, тот благосклонно взирал на то, как римлянин пристраивает свою ручищу на его плечо и размышлял, что иногда глупые мечты оборачиваются реальностью. (1) кубикулум - спальня. Прочитала, что у кубикулумов обычно не было окон. А в фильме они были! Будем считать, что это - неординарный римский дом (2) собачье очко - на всех костях единица. (3) очко Венеры - на всех костях шестерка. (4) КАРАЧУН; карачун пришел кому-л. (прост.) - смерть, погибель пришла.