Тысяча и один

В покоях султана царила обволакивающая тишина. Сладкий, тяжёлый запах пряностей щекотал ноздри и дурманил голову; хотелось на свежий воздух, на свет, подальше от этого таинственного полумрака. Подальше от предстоящего позора и человека, находящегося сейчас где-то в недрах прохладного помещения. Нитори сглотнул и, собравшись с духом, сделал шаг вперёд, отчего на поясе тихо звякнули золотые монетки. От напряжения было тяжело дышать, и как Айчиро ни старался, унять дрожь в крепко сжимающих атласный платок пальцах совершенно не получалось. Султан наконец изъявил желание избрать его. Ожидание было мучительным, почти невыносимым, - однако мальчик сумел подготовить себя к неизбежному. Рано или поздно это должно было произойти, и Нитори ждал этого момента с болезненным, беспокойным нетерпением. Хотелось скорее пережить; и не важно, что правитель может позвать его вновь. Впервые – вот, что было по-настоящему страшно для Айчиро; страшно до омерзительного чувства тошноты, поднимающегося к самому горлу, неприятного ноющего ощущения в груди, бешеных ударов сердца и даже головокружения. Сегодня это случится впервые. Как только мальчик сделал первый шаг, уверенность стремительно его покинула. На Нитори накатило всепоглощающее, свирепое отчаяние – горячие слёзы непроизвольно брызнули из глаз, а грудная клетка сжалась в сильнейшем спазме. Айчиро с трудом заставил себя дышать, подавляя дикое желание развернуться и выбежать из комнаты. Пути обратно нет, юноша абсолютно точно знал это. Конечно, выход был. Выбеги он отсюда – снаружи его нещадно заколют стражи; тогда больше не предвидится никаких страданий. Этот вариант развития событий для молодого наложника был даже менее ужасным... Тем не менее, Нитори не хотел сдаваться так быстро. Больше всего мальчик боялся потерять себя, сойти с ума от горя после предстоящего испытания. Но, несмотря на свой страх, он любил жизнь и верил, что и после сможет, не потеряв достоинство, жить дальше. Где-то там, у дальней стены, виднелись очертания просторной кровати с высоким балдахином; где-то там его ждал сильный и властный человек, который не внемлет мольбам, который не имеет понятия о чем-либо достоинстве, кроме как о своём; Айчиро для него – бездушный красивый предмет, очередное подтверждение власти и вседозволенности. Таких предметов у правителя больше тысячи, и чувства одного несчастного ребёнка в мгновение растворятся в круговороте чужих чувств без следа. Султану не подобает сострадать и вслушиваться – султан, утомлённый государственными делами и бесконечными войнами, лишь принимает дары и вкушает их, на ночь забывая о своих проблемах. По щекам медленно текли слёзы, но Нитори этого не чувствовал. Он пообещал себе справиться, пережить эту ночь во что бы то ни стало, и теперь уже был полон уверенности, хоть липкий страх и не исчез. Абсолютную тишину комнаты разбавил тихий ритмичный звук позвякивающих монеток; теперь кровать была совсем рядом. Взгляд Айчиро невольно устремился на тёмный, недвижный силуэт, очертания которого проступали сквозь полупрозрачную материю балдахина, - юноша вздрогнул, с трудом сдержав крик. Он никогда не видел лица султана и, хотя другие джарийе много рассказывали о его красоте, не испытывал к внешности правителя интереса. Теперь же, в этот самый момент долгожданной встречи, Айчиро испытывал острое желание поскорее зажечь лампу, чтобы разглядеть его лицо; лицо того человека, который подчинит его себе этой ночью, навсегда сделает другим – но, разумеется, это было непозволительно. Предстояло выразить господину уважение и почтение. Нитори медленно опустился на пол, подползая к кровати, пока не упёрся лбом в массивную деревянную ножку, и прижался губами к жёсткому ковру. Сколько раз юноша с отвращением представлял себе, как будет целовать ткань у ног султана, сколько раз он воображал его первые слова, которым подчинится быстро и беспрекословно. Но слов всё не следовало; в покоях стояла всё такая же мягкая тишина; пахло сандалом, фруктами и какими-то острыми, будоражащими обоняние пряностями... Казалось, время здесь застыло. Айчиро отчаянно продолжал прижиматься губами к ворсу, когда услышал тихий, но вполне различимый вздох. Послышался шелест одежды; Нитори замер, с замиранием сердца вслушиваясь. Голову обдало лёгким дуновением, а к тяжёлому сладкому запаху примешался запах керосина. Комната озарилась тусклым свечением, и юноша всем телом почувствовал, что султан смотрит на него сверху. Совсем рядом, на кровати, сидел властный человек, в чьих руках находилась судьба Нитори. Султан сидел молча и абсолютно беззвучно, казалось бы, даже не дыша, словно решая, как поступить с юным наложником. Айчиро совершенно точно знал, как и для чего он здесь. Знал, что каждую ночь в этой самой кровати правитель совокупляется с очередной одалиской или рабом. Знал, что окажется под ним точно так же, как любой из тысячи; знал, что не представляет никакой ценности, а его девственность султан воспримет, как должное. От этого осознания было больно и противно – но отнюдь не так, когда собственная мать продала Нитори. Тогда юноша не согнулся – но вынужден гнуться сейчас, под влиянием этого человека, объятый его похотью и желанием. - Посмотри на меня, - голос правителя был глубоким и бархатным. Нитори выполнил его первый приказ с ненавистью, отчаянным взглядом впиваясь в тёмные, цвета красного вина глаза. На юношу пристально и спокойно смотрел молодой мужчина в тёмно-синей фараджии, расшитой золотыми узорами, надетой на обнажённое крепкое тело. На груди поблёскивало причудливое ожерелье, состоящее из длинных клыков какого-то животного. В тусклом свете лампы длинноватые волосы его имели насыщенный красный цвет, глаза же казались бордовыми. Черты лица султана были правильными, практически безупречными; брови слегка хмурились, образовывая едва заметную складку на переносице. Волевой подбородок и прямая, плотно сжатая линия губ говорили и о твёрдом характере правителя, о котором соседние государства знали не понаслышке. Нитори не мог поверить глазам, глядя на султана: его красота восхищала. Это был совершенно другой мужчина, не такой, каким Айчиро воображал его. Впрочем, юноша быстро себя одёрнул – ведь для предстоящей ночи это не имело никакого значения. Важнее то, что ему предстоит. - Поднимайся. Встав с колен, юноша выпрямился перед правителем. Некоторое время султан молча, таким же внимательным взглядом его разглядывал, а затем неспешно опустил ноги в золотых кхусса на пол, мягким движением руки усаживая Айчиро себе на колено. - Ты дрожишь, словно я собираюсь убить тебя, - мужчина обхватил пальцами подбородок Нитори, заглядывая ему в глаза. Мальчик поспешно отвёл взгляд и тут же вздрогнул, прекрасно осознавая, что султан может расценить это как дерзость; но правитель только странно усмехнулся. - Это не пытка, - тёплое дыхание коснулось оголённой шеи Айчиро, от чего кожа покрылась мелкими мурашками. Тело странно реагировало на контакт с правителем: лицо горело, руки и ноги стали совсем слабыми, словно ватными, в груди что-то тянуло, а сердце билось бешено – Айчиро уже не понимал, от страха ли. Ведь когда мужчина легко поглаживал его поясницу, сухими горячими губами касаясь его уха, когда прижимал к себе, шумно втягивая носом запах его тела, когда смотрел в глаза, словно выискивая в них нечто для себя важное, - непременно хотелось сделать что-то в ответ. Но Нитори мог только молча поддаваться сильным рукам: послушно опуститься на спину, чувствуя, как тарха мягко соскальзывает с плеч; распахнуть глаза, выгнуться, но промолчать, когда ладонь правителя ляжет на пах... Зажаться и густо покраснеть, с приспущенными шальварами лёжа под пристальным взглядом бордовых глаз. Не пытка ли? Сердце билось бешено, но почему-то больше не было страшно. Впервые за долгое время Айчиро ощущал спокойствие; тёплое, приятное, оно разливалось по телу вместе с горячими поцелуями султана, скапливалось где-то в груди и струилось слезами облегчения по пылающим щекам. - Не плачь, - приказывал правитель, в очередной раз мягко накрывая его губы влажным и глубоким поцелуем, а Нитори смел ослушиваться, позволяя себе обхватывать его широкие плечи, крепко и доверчиво вжиматься в горячее тело. От тяжёлых сладких ароматов не осталось и следа – запах султана пропитал юношу словно насквозь. Лёгкий, дурманящий запах жасмина, терпкого пота и мускусной кожи – Нитори жадно вдыхал их, растворялся в них. - Стони для меня, - просил правитель, хоть в этом и не было необходимости. Масленые пальцы, казалось, двигались внутри слишком слабо и медленно; Айчиро хотелось чувствовать мужчину сильнее, на себе и в себе; и пусть потом будет стыдно, пусть гордость разобьётся вдребезги о все эти грязные движения и мысли; он слишком долго ждал этого, слишком долго хотел пережить. И пусть он – всего лишь один из тысячи, всего лишь красивая послушная кукла для султана – сегодня он целует именно Нитори... целует и просит не плакать. Горячая пульсирующая плоть ощущалась иначе; Нитори сжимал её в себе до искр в глазах, так, чтобы обоим было больно, чтобы запомнить. Султан толкался глубоко, резко, и всё искал что-то в его умирающих глазах. - Посмотри на меня... – Айчиро навсегда запомнит его голос, глаза, запах, искажённое наслаждением лицо. Айчиро послушно посмотрит и задрожит от первого в жизни оргазма, цепляясь руками за широкую спину. Султан уйдёт ещё ночью, а наутро отправит в его комнаты целые караваны нарядов, фруктов и прочих подарков, среди которых Нитори найдёт короткую, пахнущую жасминовым маслом записку. Ты для меня один.