Жить

- Все в порядке, - пожимает плечами Клинт. – Нет, правда, все в порядке. Штатный психолог Щ.И.Т.а, выглядящая такой юной, словно только вчера выпустилась из Академии, кивает ему и делает пометки в блокноте. - Ну, - продолжает он, удобней устраиваясь в кресле, - кроме бессонницы, нервозности и постоянного ощущения, что должно произойти что-то ужасное. - Это называется гипербдительность, - говорит девушка, еще слишком хорошо, очевидно, помнящая базовый курс психологии. - Нет, - возражает ей, задумавшись на мгновение, Клинт. – Скорее, это что-то вроде приступов паники. - Вы похоронили любимого человека, агент Бартон, - мягко то ли объясняет причины, то ли просто напоминает она. – А потом узнали от кого-то постороннего, что все это время он был жив. - Хотите обсудить мои отношения? – со спокойной улыбкой, неосознанно перенятой от Фила, смотрит на нее Клинт, и его выдают только резче обозначившиеся морщины в уголках глаз. - Хочу понять, почему вы до сих пор так и не поговорили с ним. Это нормально, когда подобное не проходит бесследно, но… Клинт отворачивается к окну, смотрит на светлые жалюзи, облака за ними, переводит взгляд на аквариум с рыбками, но психолог терпеливо ждет ответа. - Я хочу, чтобы он жил дальше. Фил находит Клинта у выхода – тот, утопив подошвы тяжелых ботинок в снегу, сидит прямо на пороге, у двери, замаскированной под каменную плиту, сейчас открытой, вопреки всем требованиям безопасности. Он ежится в серой толстовке, уютной, но слишком тонкой для канадской зимы, зябко прячет руки в карманы, но уходить, очевидно, не собирается. Коулсон понимающе вздыхает и садится рядом. Бартон не любит быть взаперти, а на официально несуществующей секретной базе нет даже окон, и для него это слишком. Фил осторожно тянет его ладонь из кармана и обхватывает своими, согревая. Клинт коротко улыбается, хоть и не поворачивается к нему. - То, что случилось в «Холодильнике», не твоя вина, - мягко начинает Коулсон. - Все вокруг рушится… - невпопад бросает Бартон. Фил высвобождает руку, кладет ее на плечо Клинта, чуть сжимая, и тот бездумно потирается щекой о его ладонь, а потом касается теплой кожи губами и выдыхает: - Гаррет всегда говорил мне никому не доверять и ни к кому не привязываться. - И как выяснилось, ему самому нельзя было верить, - качает головой Коулсон. - Я все равно не смог… - пожимает плечами Бартон, вряд ли услышавший его, и рывком поворачивается к нему. В эту секунду он – как, наверное, еще никогда в жизни – жалеет, что природа не наградила его красноречием. – Я кое-что должен Гаррету, - выдавливает он наконец. – Но тебе я должен куда больше… На самом деле это важней, чем признание в любви. Фил Коулсон – человек, от каждого мимолетного прикосновения которого Клинту кажется, что он умер и попал в рай, потому что так хорошо просто не бывает. Человек, от одного звука голоса которого у Бартона плавятся кости и отключается мозг. Человек, который всегда знает, что сказать, от чьей спокойной уверенности Клинт будто сам становится сильней. Человек, рядом с которым ему неизменно хочется сдохнуть от нежности, зная, что он весь – клубок ярости и уязвимости, скрытый идеально отглаженным пиджаком. Человек, который не счел нужным дать ему знать, что жив. Коулсон гладит его большим пальцем по шее, и это чертовки нечестно. Клинт несколько раз оглядывается по сторонам, и это так глупо, что он сам фыркает, не сдержавшись. У него на базе много дел, которые лучше скрыть от глаз посторонних, и это, определенно, в том же списке. Он не стучит в дверь – она не заперта, сразу осторожно поворачивает ручку и проскальзывает в полуночную полутьму, разбавленную мягким светом настольной лампы. Бартон слышит шум воды в душе. Кажется, разумней всего просто подождать Фила несколько минут, однако эту мысль Клинт осознает, только когда в каком-то смутном порыве уже встает рядом с ним под душ прямо в одежде и ботинках. Коулсон удивленно смотрит на него и, похоже, собирается задать логичный вопрос, но Бартон резко подается вперед и обнимает его так крепко, что наверняка нарушает какой-то из законов физики. Фил ни о чем не спрашивает, только коротко вздыхает, и в следующий миг Клинт чувствует сильные пальцы, тянущие его за подбородок, и горячие губы, сминающие его собственные. Он сам не знает, почему застывает, изумленно распахнув глаза, Коулсону приходится поцеловать его еще раз – неторопливо, мягко, и это действует. Бартон отмирает, чуть пошатывается, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, а потом цепляется за плечи Фила так отчаянно, словно тот – пресловутая соломинка из поговорки. Он едва верит, что все это снова происходит, и едва не захлебывается водой и ощущениями – горячие ладони Коулсона у него под майкой, мокрой насквозь и липнущей к телу, собственные саднящие от поцелуев губы, стучащая в висках кровь, желание, скручивающееся в животе в теплый тугой комок… Клинта вдруг начинает трясти, и это совсем не похоже на то, как люди иногда дрожат от возбуждения. Фил зовет его по имени. Клинт уже раздет, когда ладонь Коулсона выскальзывает из его пальцев. Бартона вновь захлестывает чувством потери, очень близким к панике, но Фил целует его, ведет ладонями по спине, оглаживает – так же, как раньше, как всегда, словно все по-прежнему, и Клинта отпускает. Он расслабляется, растекается по груди Коулсона, вжимается носом в изгиб шеи, жадно вдыхая – и благодарно выдыхая, когда тот осторожно упирается ладонью ему в плечо, заставляя повернуться спиной. Клинт упирается лбом в мокрую матовую плитку, судорожно скользит по ней рукой и вдруг, сам от себя не ожидая, шепчет одними губами: - Я не могу, не могу, не… Но Фил добавляет второй палец, и у Бартона срывается дыхание. - Клинт? – зовет его Коулсон. У него привычно спокойный голос – невероятно спокойный для человека, который занимается сексом, и это отрезвляет, заставляет Бартона взять себя в руки. У Фила голос человека, который предпочел, чтобы Клинт считал его мертвым. - Ничего, - быстро мотает головой Бартон, отфыркиваясь от воды, летящей на него из распылителя. – Ничего, я… Я хочу тебя. Фил касается губами его кожи между лопаток, целует родинки, и Клинт нетерпеливо дергается ему навстречу. Тот опускает ладони на его бедра и медленно, плавно толкается внутрь, замирает на несколько мгновений, а потом принимается двигаться – быстро, резко, так, что у Бартона звезды скачут перед глазами. Фил слишком хорошо знает его тело, у Клинта очень быстро слабеют колени, а с висков крупными каплями скатывается пот. С Коулсоном неизменно все так, как надо, каждое движение бьет прямо по нервам. Бартон почти перестает дышать от того, как бережно он скользит ладонями по его груди, животу, бедрам. Это тоже нечестно, и на мгновение Клинту хочется вывернуться из рук Фила и выкрикнуть ему в лицо все, что сжирает его изнутри, но он сдерживается. Он заводит руку назад, цепляется за поясницу Коулсона, прижимая его к себе – ближе, крепче, хрипит что-то бессмысленное. Его накрывает мощно и сильно, до темноты в глазах, едва Фил касается его члена. - Не делай этого, - спокойно советует Бартон, крепче прижимая дуло пистолета к шее Скай. – Фил, серьезно, лучше не надо. Мне нужен только код к информации на чертовом диске, я не хочу никого убивать. Коулсон опускает оружие. Он привык видеть в глазах Клинта осеннее небо, а сейчас видит блеск стали – смертоносной, равнодушной, отполированной чужой кровью. Но ему видится и едва уловимое, привычное, совершенно незаметное для любого другого человека - «доверься мне» - и Фил не знает. Он не уверен, что это не чудится ему по привычке. Фитц у него за спиной заставляет Симмонс отступить еще на шаг назад. Коулсон пытается не смотреть на перепуганную Скай, пытается не жалеть о том, что Мэй ушла. Он смотрит только на Клинта. Ему нужно понять – прямо сейчас, потому что Триплетт, засевший на верхнем уровне в обнимку со снайперской винтовкой, ждет его сигнала. Филу кажется, он физически чувствует, как разрывается на две половины. И он не знает. Правда не знает. - Ты же в курсе, что я сниму оттуда твоего снайпера раньше, чем он дернется? – без тени эмоций уточняет Бартон и удобней перехватывает пистолет. – А я по-прежнему не хочу, чтобы кто-то пострадал. Коулсон вдруг замечает в этом движении так много – нервозность в напряженных пальцах, неуверенность в чуть дрогнувшем на долю секунды запястье – и мгновенно все понимает. - Ладно, - он медленно, не отводя взгляда от Клинта, наклоняется и кладет оружие на пол под недоуменными взглядами своей команды. – Отпусти Скай. Я знаю, как расшифровать данные на диске, и я пойду с тобой. Ты здесь из-за меня, верно? Тяжелый внедорожник выруливает из леса на шоссе. Клинт молчит, хмуро глядя только на дорогу, и Фил нарушает тишину первым: - Ты… - Да, - коротко бросает Клинт. – Они думают, что да. - Давно? - Не очень, - с неожиданной злостью прищуривается тот. – С того самого момента, как я узнал из случайно услышанного чужого разговора, что ты уже пару месяцев как жив. - Ты мстишь мне? – со вздохом задает вопрос Коулсон. - Это вместо «извини меня, Клинт, мне не хватило смелости сказать тебе, что ты мне больше не нужен»? – хмыкает Бартон. – Я был на твоих похоронах и думал, что загнусь от чувства вины прямо там. Я, мать твою, чуть не спился, - он невольно повышает голос, не справляясь с эмоциями, но по-прежнему смотрит только на дорогу. – Я мечтал попасть под случайную пулю. Нет, - Клинт сильней вдавливает пальцы в руль, - это уже не месть. Я просто не хочу больше иметь ничего общего с тем, частью чего был ты. - Я не хотел, чтобы ты становился частью этого, - тихо произносит вдруг Фил, и удивленный Бартон наконец-то поворачивается к нему. – Прости меня, - смотрит на него Коулсон и потерянно разводит руками. – Я думал, что оберегаю тебя, боялся снова сделать тебе больно… Прости, если еще можешь. - Почему? – с ненавистью выплевывает Клинт. – Какого черта ты… - Я хотел, чтобы ты жил дальше! В салоне повисает неуютная тишина, в которой едва слышно урчание двигателя. - Куда мы едем? – спрашивает Фил через несколько бесконечно долгих минут. - Никуда, - пожимает плечами Бартон и приоткрывает окно, а потом, держа руль одной рукой, свободной вытаскивает из кармана жесткий диск – и вышвыривает его из машины на асфальт. – Куда хочешь, - он вдруг расплывается в счастливой улыбке и смеется так искренне, что Коулсон улыбается вместе с ним. – Жить.