Стал ненужным

Дождь… Я слышал лишь шепот дождя. И ничего кроме дождя, лишь тишина, словно весь мир состоял только из падающей с неба воды. Я лежал на спине и не мог шевельнуться, у меня даже не хватало сил открыть глаза. Мне было холодно, но я не мог понять, это холод дождевых капель или холод конца. Конец… Смерть… Все кончилось… Но, несмотря на то, что моя жизнь сейчас медленно обрывалась, я не чувствовал ни грусти, ни тоски. Лишь пустота, заполнившая мой разум. И в этой пустоте единственный вопрос — «Почему?». — Почему, братик, почему? — перекрывая шум дождя, зазвенел вдруг в моих ушах голос моей младшей сестры. Я увидел ее перед собой так четко, словно она и в правду стояла передо мной. Но я понимал, что это всего лишь воспоминание. — Зачем ты бьешься с ними, брат? Зачем ты хочешь победить судьбу? Ты ведь все равно не сможешь… Тебя ведь обязательно убьют, а я не хочу, чтобы мой братик умирал! — плакала Тина, схватив меня за плащ. Это было около года назад, тогда Тине было пять лет, она была на четырнадцать лет младше меня. Она очень любила и всегда переживала за меня. Голос сестры затих, и я снова стал слышать лишь шепот дождя. Видение исчезло, я остался один. В тот раз, вытирая ее слезы, я пообещал ей, что меня не убьют, что я обязательно выиграю у несправедливой судьбы. Но… я не смог сдержать этого обещания. Тогда Тина будто предвидела будущее, ведь я так и не сумел закончить то, что хотел и достичь своей цели, а сейчас в моей груди зияла рана от меча моего же соратника. Наверное, стоило тогда прислушаться к словам Тины, но в тот момент я просто не смог бы поступить по-другому. В тот момент меня изнутри жгла ненависть, я просто хотел защитить мой народ и сестру в том числе, дать им свободу. Перед моими глазами возникли уставшие лица и изможденные тела моих собратьев в грязной, порванной одежде, даже сейчас, на краю смерти, раздувая огонь моей ненависти к тем, кто сделал это с моим народом. Уже несколько веков мои собратья жили в рабстве, потому с самого рождения я видел, как они от рассвета до заката гнут свои спины на полях, в шахтах или в усадьбах хозяев. А в десять лет меня самого отправили работать… На смену образам людей моего народа пришел образ пятнадцатилетнего парня-раба, сидящего за столом вместе со своими родителями. Они все только что пришли с работ и сейчас ужинали. Вдруг парень резко встал, ударил кулаком по столу и произнес: — Ненавижу! Ненавижу их! Такого не должно быть! Один народ не создан, чтобы порабощать другие. Это не правильно. Я изменю это! Он еще раз стукнул кулаком по столу и выбежал из маленькой комнаты, служившей его семье кухней. Родители изумленно посмотрели ему вслед. С этого момента и началась его — моя — история. Образы из прошлого начали сменять друг друга, память услужливо восстанавливала самые яркие моменты моей жизни за последние пять лет. Все новые и новые лица и образы всплывали перед моими глазами, воскрешая в сердце те чувства, что я испытывал тогда. Став предводителем восстания, я стал скрывать, что чувствую, и внешне оставался уверенным в себе. Я делал это, чтобы не потушить крохотное пламя надежды в сердцах моего народа. Лишь два моих самых близких друга знали, что я чувствую в душе. Свои страхи и тревоги я не рассказывал даже своим родителям. Судя по тому, как все закончилось, это и было моей ошибкой. Все ухудшала ненависть в моем сердце. Чем дальше я шел и чем ближе был к победе, тем сильнее ненависть жгла меня. Я старался обуздать ее, старался больше думать о своем народе, о том, как будет лучше для него, а не поддаваться крепчающему желанию заставить страдать тех, кто поработил нас. Я был готов умереть за свой народ. Но умереть от руки своего собрата, кто на протяжении этих нескольких лет поддерживал меня и помогал мне, я даже не думал. Конечно, среди моих собратьев были те, кому идея восстания не понравилась вообще, но таких было не очень много, и убивший меня не был в их числе. Когда это все случилось, я шел по тропинке, поднимавшейся в гору. В последнее время я часто уходил посидеть на уступе скалы, побыть одному и подумать. Небо заволокли грозовые тучи, и в любой момент мог пойти дождь, но меня это не пугало. Я шел, рассматривая почву под ногами, и размышлял о том, что почти достиг своей цели. Только вчера закончилась битва, которую мы выиграли. И пускай, это не последняя битва, и нам еще предстоит окончательно доказать свое право на свободу и независимость, но теперь мы больше уже не были рабами. Погруженный в свои мысли, я даже не заметил, как меня нагнал Элекс. Он был старше меня на несколько лет и был одним из первых, кто примкнул ко мне вначале. — Элекс, тебе что-то нужно? — спросил я, когда он замедлил шаг и пошел рядом со мной. — Я хотел побыть один. Вернусь к вечеру, может, тогда и поговорим?! — Нет, Джуен, я не собираюсь ждать. — ответил он раздраженным голосом, и я почувствовал что-то неладное. — Джуен, все эти годы я шел за тобой, так как твой путь казался мне правильным. Я хотел для народа того же, что хотел и ты — свободы. Элекс встал предо мной, вынуждая меня остановиться. — Но, по-моему, тебе не настолько важен твой народ, насколько важен именно сам факт победы над своими врагами. — продолжил он, а я почувствовал, как с неба начали падать дождевые капли. — И вот с этим я не могу согласиться. Когда мы только начинали борьбу, тебе был важен каждый человек, а в последней битве мы потеряли треть — треть! — войска, а ты спокойно говоришь о победе! Разве нам нужна свобода, если до нее доживет лишь малая часть народа?! Я хотел было ответить, но мне не удавалось вставить ни слова. Я понимал, что в какой-то степени Элекс был прав. Треть войска — это слишком большая цена за победу в любом сражении. Но для меня по-прежнему была важна каждая жизнь моих собратьев, и, где-то в глубине души, победа, доставшаяся нам такой ценой, меня не радовала. — Мне кажется, что ты больше нам не нужен. Ты сделал свое дело — ты вселил в наши сердца уверенность, но теперь нам нужен другой предводитель, другой герой. И так считаю не только я, я поговорил со многими, и они со мной согласны. — сказал Элекс и кивнул. Я обернулся и увидел выходящие из пелены дождя силуэты. И вдруг я понял, что это конец. Несмотря на то, что я был при оружии, я не хотел поднимать руку на своих собратьев. Если они отвернулись от меня, то я уже не смогу вернуть все обратно. Я повернулся к Элексу, заслышав звон металла. Он уже достал меч и стоял, выжидающе глядя на меня. — Не будешь доставать свой? — спросил он. — Нет. — покачал головой я. — Ты не один, так что шансов у меня все равно нет. — Ну что ж, смотри. — сказал он с ненавистью и с размаху всадил меч в мое тело. Я даже не успел закрыться. Боль пронзила мое тело и, падая, я подумал: «Проиграл…». Единственное что меня утешало, так то, что проиграл именно я, а не мой народ. Я почувствовал удар о землю, а затем, как Элекс вытаскивает меч. Силы потихоньку начали покидать мое тело, я услышал удаляющиеся шаги. Я не знал, через сколько времени я умру, но было ясно, что рана смертельна. Снова пережив этот момент, я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Шелест дождя, холод воды, одиночество… — Открой глаза. — сказал приятный женский голос. Я с удивлением понял, что голос реален. С трудом открыв глаза, я увидел женский силуэт рядом со мной, окруженный белым сиянием. Женщина улыбнулась и присела рядом со мной. Ее руки легли на мой лоб, аккуратно убирая с него пряди волос. Я почувствовал тепло ее прикосновения. — Пойдем. — прошептала она, давая мне шанс заглянуть в ее небесно-голубые глаза. — Куда? — едва слышно промолвил я. — В иной мир. — ответила она и снова улыбнулась.