улыбаясь прошлому.

Было очень сложно понять, играешь ты или же в правду любишь меня. Ты настолько искусно скрывал свои чувства, эмоции, себя. Мне было очень страшно, а иногда даже больно смотреть на тебя. Ты актер еще тот, что даже Майки, бывало не понимал тебя. Да, Майки тоже очень за тебя переживал, а ты не замечал иногда самого элементарного. Я признался тебе в своих чувствах, сразу после того выступления, где ты меня поцеловал. Но ты сказал, что это было лишь, что то вроде борьбы с гомофобами. Я ждал. Ждал очень долго. Я мог бы ждать вечность. Ведь это ты, Джерард. Ни кто иной как ты. Если бы мой друг не затащил меня в бар в тот день, когда я впервые услышал твой голос, когда я влюбился в твой голос, я бы не был по уши в тебя влюблен. Я помню, мне очень понравился твой голос, твои песни, твои жесты, твои движения. Я захотел играть для твоего голоса, твоих песен, твоих жестов, твоих движений… Я помню тот день, когда я признался тебе, после концерта, сразу после того самого концерта. Ты был в шоке и смотрел на меня с испугом, растерянностью, ты не знал что сказать, сделать, а может и вовсе убежать… ты вывернул все это в шутку, сказал, что с юмором у меня все в порядке, сказал, что извиняешься за свои действия на сцене, что это всего лишь борьба с теми, кто против ЛГБТ. Я, честно сказать, прибывал в некой депрессии, после твоих слов. Я отчаялся. Я не появлялся на людях, пытался тебя и всех участников группы избегать. Но ты не дал мне побыть с самим собой. Ты пришел ко мне домой, заявил, что все то время, как я появился у них в группе, ты был влюблен в меня. Я не знал что ответить. Я думал может ты из жалости так говоришь, решил пошутить или еще что. Но нет, после твоих слов, ты схватил меня за волосы и притянул к себе. Но ты не стал целовать, ты испугался, я это видел и поэтому, взял инициативу на себя. Мы слились в страстном поцелуе. Он был резким, жаждущим, возбуждающим. Но таким желанным, нежным, долгожданным. Конечно же, потом дошло до БДСМ. Там были лишь страсть, жажда друг друга, возбуждение и любовь. Каждый день мы встречались возле нашей студии, так как она была недалеко от наших домов, и ходили гулять по паркам, аллеям, в музеи, на площадки и т.д. И так продолжалось 4 года. Мы уже были довольно взрослыми и решили все же рассказать о наших отношениях родителям. Мы договорились встретиться у меня дома и ждать моих родителей с работы, подготовить их и потом уже все рассказать. Ты слишком долго копался и думал, что одеть. Я поторапливал тебя по телефону, т.к. дома я готовился к приходу родных. Я накричал на тебя, что бы ты быстрее шел ко мне, чуть не поссорились, но ты сказал, что уже бежишь ко мне и я в с пешках, сказал, что люблю тебя и затем бросил трубку. Я ждал тебя час, два, три… Родители уже пришли с работы, но я не стал им нечего говорить, т.к. тебя не было и я решил обидеться. Через три дня, от тебя ни вестей, ни звонков, ни чего… я решил засунуть свою обиду подальше и позвонить, потому что начал волноваться. Когда я дозвонился, на том конце провода был не твой нежный и трепетный голосок, а грубый и твердый, с небольшой хрипотой. Я спросил кто это и меня попросили приехать в больницу, которая находилась недалеко от моего дома, всего в нескольких кварталах… Когда я приехал, я был в шоке, у меня была истерика, слезы ручьем, мат за матом, проклинал всех и накидывался на всех. Мне сообщили, что тебя сбила машина и шансы на спасение твоей жизни, значительно малы. У тебя было внутренние кровотечение. Тебя сильно унесло и твои раны и ушибы были просто ужасающими, когда я их увидел. Мне передали коробочку, на которой была записка «Миссис и Мистеру Айеро». Я еще больше истерил и посылал всех куда подальше. Я сидел в твоей койке две недели и не появлялся дома, врачи говорят, что если поддерживать чистоту пульса, то возможно, тебя еще удастся спасти. Я держал тебя за руку, пел наши песни, которые мы с тобой написали, попросил привезти мать гитару и играл тебе мелодии собственно сочинения. Я знаю, ты слышишь меня, ты чувствуешь меня. Прошло еще три недели. Ты так и не шевельнулся. Я уже начал отчаиваться. Я как обычно сидел возле тебя и напевал что то себе под нос, держа тебя за руку. Я почувствовал, что моя рука тяжелеет. Я открыл глаза и увидел, что ты сжал мою руку в ответ и отрыл глаза. Я заплакал. Наконец то. Но, не все так хорошо. Ты очнулся, но не вспомнил ни меня, ни даже родную мать. Врачи сказали, что это пройдет со временем, но ему нужно помогать все вспоминать. Я взялся за это. Каждый день, по чуть-чуть ты вспоминал, кто есть кто, что есть что. Но ты не мог вспомнить меня. Ты говорил, что где то виде меня, но не уверен. Я не настаивал на том, что бы ты меня помнил. Я просто смерился. Прошло пол года и ты вспомнил все, но не меня. Обидно, с этим не поспоришь, но что поделать. Я решил навсегда уйти с твоей жизни. Я пошел попрощаться с тобой. Когда я к тебе пришел, ты сидел у себя в комнате на полу и что то рассматривал. Я прошел внутрь и сказал тебе, что уезжаю навсегда и пришел проститься. Ты повернулся к мне лицо, а по нему текли слезы. Ты подскочил и обнял меня так, будто я спас тебе жизнь. Ты кричал, ревел, рыдал и просил прощенья. Я не понимал, что тут происходит, пока ты не встал на колени и не потянул меня за собой. Ты прильнул к моим губам и закричал : «Фрэнк Энтони Томас Айеро Младший, я помню, все, все, все, и я люблю тебя! Слышишь? Люблю!» ты опять обнял меня и тут уже взвыл я. Наконец. Я так рад. Я бросил все свои вещи и стиснул тебя в своих объятьях так, что казалось, ты сейчас задохнешься, но ты не отталкивал меня, наоборот, прижимал еще сильней. Я был безумно рад. И сейчас рад. Ведь ты сейчас готовишь нам блинчики на кухне, а я пишу это и улыбаюсь прошлому.