Больше, чем тридцать восемь и четыре

Ступени Хаяма перепрыгивал ― по две, по три. А по коридору общежития, размахивая пакетом с лекарствами и соком, топал так, что позади него хлопали двери ― студенты высовывались посмотреть, кто несётся. У Хаямы болел Изуки. Хаяма переживал и поэтому вертелся вокруг него больше обычного, заботился, развлекал. Он и на пары не хотел идти, но Изуки неожиданно разворчался и чуть ли не прогнал его, сердито хмурясь и сипя простывшим горлом. Отловленный для совета Хьюга сказал, что Хаяма Изуки просто достал, и его самого заодно. Киёши, улыбаясь, добавил, что Изуки просто смущён такими массированными ухаживаниями и, скорее всего, чувствует себя из-за этого инвалидом. Лео посмотрел на него сочувственно и молча отвесил лёгкий подзатыльник ― видимо, потому, что его мысли уже озвучил Хьюга. Но Хаяма всё равно не выдержал беспокойства и не утерпел, сбежал с последней пары. Когда он оставлял Изуки, того била такая крупная дрожь, что пришлось взять для него одеяло ещё и с соседней кровати, а сам Изуки сжимал зубы, чтобы они не стучали. Страшно хотелось проверить, как он там. В душную, тёмную, пахнущую лекарствами комнату Хаяма заглянул осторожно, успокаивая тяжёлое дыхание, ― на случай, если Изуки спал. Так и было ― толстый согревающий кокон, в который Изуки замотался утром, распался, одно из одеял валялось на полу, другое сбилось на ноги, простыня собралась складками. Изуки весь раскрылся ― видимо, озноб прошёл и снова начался жар. Ещё Изуки, кажется, вставал: окно было зашторено, а на полу у кровати оказались пачка салфеток, пустая кружка и распотрошённая упаковка таблеток от горла. Хаяма поставил свежекупленное туда же, аккуратно ― вопреки обычному пришёл-и-бросил ― опустил рюкзак и присел рядом. Даже не трогая Изуки можно было почувствовать, какой он ненормально горячий. Он лежал, отвернувшись к стене, и дышал через рот ― слышно было его шумное дыхание. Трусы у него съехали, обнажая половину задницы и ямочки на пояснице, и Хаяма задержался на них взглядом. Захотелось прижаться к ним ртом и немного полизать ― Изуки от этого вздрагивал и прогибался, удобно подставляя ладоням Хаямы ягодицы. Но лезть к спящему ― жестоко, тем более ― к спящему и больному, тем более ― когда это твой парень. Поэтому Хаяма только вытянулся рядом и ткнулся лбом в горячую липкую шею. Изуки был весь потный, футболка повлажнела у ворота ― как минимум, всё остальное Хаяма не решался трогать. Надо было его разбудить, накормить жаропонижающим и обтереть. Хаяма решил, что он сейчас это сделает, вот сейчас, только полежит рядом с Изуки в спокойствии немного. И ещё чуть-чуть. ― Я не сплю, ― раздался тихий, осипший голос Изуки. Хаяма приподнялся на локте, заглянул ему в лицо ― Изуки с закрытыми глазами трогал пальцем пересохшие губы. ― Горло болит? ― спросил Хаяма, потираясь подбородком о его плечо. Изуки согласно замычал, и Хаяма сочувственно поцеловал его в висок. Наверняка Изуки было тяжело переносить его постоянные прикосновения ― он и так был горячий, а тут ещё Хаяма лез с нежностями, увеличивая своим теплом количество лишних градусов температуры больного тела. Но оказавшись рядом с Изуки, невозможно было к нему не прикасаться. Хаяма и без того себя нервно одёргивал ― нельзя облизать влажное вспотевшее плечо, не стоит прикусывать еле заметную родинку под левой ключицей, оттягивая кожу на себя, не… Ох. ― А голова? ― Безумно, ― выдохнул Изуки, развернулся на спину и потёр уголки глаз. Хаяме пришлось подвинуться. ― Я купил спрей для горла, жаропонижающее и сок, ― сказал он. Сползшие трусы Изуки открывали взгляду чёрные волоски, а широкая резинка прижимала член, и Хаяма не мог перестать пялиться. ― На нём написано, что он с витаминами. Изуки заметил его внимание и подтянул трусы, только легче от этого не стало. ― Ты что, дрочил? ― Хаяма дёрнул головой, отгоняя из памяти вид напряжённых приподнятых бёдер ― на секунду, только чтобы немного растянутый хлопок скользнул по ягодицам, прикрывая их. Это тут же напомнило о том, как Изуки в последний раз вскидывал зад, когда Хаяма сидел между его ног, и, чтобы пятки не скользили по простыне, прижимал колени к его бокам. ― Пытался, когда мне стало лучше, ― ответил Изуки и улыбнулся, прикрыв глаза. ― Но уснул. Хаяма серьёзно подумал про возможность срочно ненадолго слинять в туалет за тем же. Или подрочить прямо при Изуки. Каждый раз, когда кто-нибудь из них просил другого «поласкай себя, а я посмотрю», они не выдерживали ― срывались, стоило сделать вдоль ствола первые широкие движения ладонью или потереть вокруг головки, прижимались друг к другу ― ртами, руками, членами, языками. Хаяма вздохнул так горестно, что Изуки удивлённо переспросил, не случилось ли чего. ― Можно я тебя поцелую? ― честно выдал Хаяма. В полумраке было заметно, как пересохшие, в крупных трещинках, губы Изуки дрогнули. ― Ни в коем случае. ― Почему? ― Заболеешь. Где вообще твоя маска? Ты с больным котароктируешь. ― Придурок, ― Хаяма наклонился и прижался к его лбу губами. Горячий, температурный, влажный лоб. Изуки попытался отпихнуть его за плечи. ― Ты всё время рядом отираешься. Я правда не хочу, чтобы ты заразился. Хаяма замер на вытянутых руках, они попялились друг на друга в полумраке, а потом Хаяма наклонился и лизнул висок Изуки, прихватив языком солёную прядь волос. ― Спорим, я невосприимчив к любым шунобактериям и изукимикробам? ― тепло шепнул он. ― А ещё ты жаркий, ― Изуки дёрнул плечом и потёрся о него ухом ― щекотно, видимо. ― Помоги мне лучше футболку снять. Изуки говорил тихо, с трудом, то низким, хрипловатым голосом ― у Хаямы от этого звука немного кружилась голова, ― то морщился и переходил на шёпот, когда воспалённое горло начинало саднить совсем невыносимо. И глаза он почти всё время держал закрытыми, даже раздевался вслепую. Стаскивая с него футболку, Хаяма плотно прижал ладони к бокам, почти погладил ― посчитал, что может сделать это в ответ на дразнение Изуки «руками не трогай, но раздеться помоги». Откинув футболку в ноги, Хаяма вытер влажные от чужого пота ладони о свои предплечья и тут же наклонился понюхать ― остался ли на нём запах Изуки. Остался. Изуки, заметив это, фыркнул ― недостаточно уверенно и резко, чтобы скрыть смущение. ― Жарко, ― ещё раз вздохнул он, раздвинув пошире ноги, закинув одну руку за голову, а второй потирая нахмуреный лоб. ― Котаро, у тебя руки прохладнее, ― он потянулся за запястьем Хаямы и положил его ладонь себе на голову. Хаяме казалось, что рядом с Изуки у него самого началась температура ― особенно между ног, там градусы точно готовы были подняться, ― но послушно погладил его по лбу, легко потёр переносицу, отчего Изуки смешно сморщил нос. ― Я тебе сейчас жаропонижающее разведу и компресс сделаю. Ещё полчаса Хаяма суетился: раздобыл кипяток, обтёр Изуки сухим полотенцем ― тот вяло, с трудом пытался отбиться, ― ненадолго раскрыл окно для проветривания, посадил Изуки и вручил дымящуюся кружку с лекарством, развлекал разговорами, пока он медленно, заторможенно пил, и с трудом удержался, чтобы не помочь ему дойти до туалета. Изуки вернулся с мокрым лицом и немного посвежевший ― Хаяма тут же закрыл окно ― и настоял на том, чтобы Хаяма отдал ему спрей, с тихим смехом заметив: «Ты мне его в глотку засунешь». Изуки лёг обратно, на поправленную, прохладную простыню, и с наслаждением, глубоко вздохнул ― даже двадцать минут на ногах заставили его устать. Хаяма аккуратно положил смоченное в чуть тёплой воде полотенце ему на лоб, стёр пальцем потёкшие по виску капли. Изуки поймал его за руку и благодарно сжал запястье. Хаяма молча кивнул и снова вытянулся рядом. ― Пить хочется, ― прошептал Изуки минут через пять ― Хаяма успел задремать, убаюканный волнами исходящего от него жара. ― Сока? ― Воды. Я сам встану. Изуки, конечно, не поднялся и через десять минут, и Хаяма сходил за водой сам ― налил, не споласкивая, в кружку из-под лекарства. Изуки открыл глаза, напряг шею, приподнимаясь, и уронил голову обратно. Ему явно стало хуже ― температура перед спадом закономерно подскочила. ― Сейчас, ― сказал он. Хаяма не стал слушать ― он набрал в рот на пробу немного воды и наклонился над Изуки. Прижался губами к потрескавшимся губам Изуки и медленно раскрыл их, вливая глоток в горячий рот. Изуки мазнул языком по его языку, собирая капли, и выдохнул: ― Ещё. Во рту у него было горько и сладко от лекарств, а язык был совсем сухой, шершавый, когда Хаяма смачивал его своим. Изуки обхватывал его плечи, прижимался ртом жадно до исступления, так страстно, как не всегда во время поцелуев. Хаяма старательно поил Изуки, усиленно пытаясь отвлечься от собственного стояка. Но когда он обнаружил, что щекочет чужое нёбо, водя кончиком языка туда-сюда, насколько хватало длины, а увлёкшийся Изуки больше не просит пить, но обжигающие ладони с его шеи так и не убрал, Хаяма сдался. ― Говорят, лучшее лекарство ― это секс, ― сказал он, стерев со щеки Изуки натёкшую от неаккуратности воду. Изуки беззвучно рассмеялся ― только дыхание рывками касалось плеча Хаямы. ― То есть чужой член целительнее жаропонижающего? ― Вот и проверим. Хочешь заняться сексом? ― повторил Хаяма, мелко целуя его подбородок. Ему уже нестерпимо хотелось сбросить штаны и потереться об Изуки хотя бы сквозь трусы, ощущая членом чужой стояк. Изуки вздохнул и заёрзал. ― Конечно, хочу. Но я бревно, сил у меня, наверное, только отдрочить тебе хватит. И есть риск уснуть в процессе. ― Отдрочнуть ― совместить приятное с полезным, ― не удержался Хаяма и слабо прикусил повлажневшее плечо ― Изуки снова вспотел. ― Не волнуйся, я всё сделаю, ― он медленно потёрся пахом о ногу Изуки и довольно заурчал. ― Когда ты меня касаешься, ― судорожно перевёл дыхание Изуки, ― я странно себя чувствую, ― он по-прежнему щадил горло и говорил шёпотом, жарким шёпотом, от которого у Хаямы тёк мозг. ― Кругами мурашки расходятся там, где ты меня кусаешь, лижешь и трёшь. ― Хаяма обхватил губами его кадык и легко помял кожу на шее языком. Изуки вцепился в его бедро. ― И горячо, и холодно одновременно. Как ознооб, ― он протестующе застонал, когда Хаяма сжал его сосок. ― Ты чего? ― удивился Хаяма. ― Любишь ведь, когда посильнее. ― Обычно ― да, ― выдохнул Изуки, прикрывая соски ладонями. Хаяма сглотнул ― зрелище было то ещё. ― Но сейчас, говорю же, они какие-то сверхчувствительные. Больно. У Хаямы заполыхали шея и уши. Непривычный разморённый Изуки с гиперчувствительностью возбуждал его не меньше обычного, бодрого, охочего до грубых ласк. ― Дай я попробую их полизать, ― с энтузиазмом предложил Хаяма ― ему была страшно интересна реакция. Изуки руки не убрал, и Хаяма скользнул языком прямо меж пальцев, заодно пощекотав нежную кожу у их оснований. Он еле-еле коснулся кончиком соска, как Изуки тут же сдвинул пальцы, туго сжав язык, но Хаяма, улыбаясь, принялся двигать им вверх-вниз, и Изуки сдался. Хаяма облизал горячий ореол, аккуратно надавливая на мягкую кожу, и на пробу провёл широкой частью языка по соску. Изуки резко вдохнул и прикусил костяшку пальца. Хаяма лизнул сосок ещё, короткими, ласкающими движениями. Облизал губы, чтобы были влажными, обхватил его, еле сжимая, и перегнал из одного угла рта в другой ― Изуки опустил вторую руку, накрыл ей пах и стиснул колени. Хаяма хмыкнул. К другому соску он едва прикоснулся, всего лишь положил сверху палец ― Изуки всхлипнул и заполз ладонью себе в трусы. ― На что ты дрочил? ― полюбопытствовал Хаяма, стаскивая с него трусы и избавляясь от одежды сам ― брошенный на пачку салфеток взгляд напомнил ему об этой смешной и будоражащей подробности. ― Или на кого. ― На идиота, ― смущённо проворчал Изуки. ― На одного идиота. ― Да? И что этот идиот делал? ― Хаяма залез языком в его пупок, ожидая обычного лёгкого шлепка по лбу ― Изуки от этого вечно было щекотно. Но сейчас он только напряг живот и затаил дыхание. Хаяма медленно обвёл пупок по кругу, захватив в горсть свои ноющие яйца. В комнате снова стало душно. Малоподвижный Изуки сбивал с толку ― во время секса они всегда немного соревновались, сталкивались, а Изуки старался особенно рьяно, потому что обычно был снизу и стремился отыграться. А ещё ― будоражил. Потому что это напоминало задуманное как-то и так и не удавшееся связывание. Подходящей верёвки у них не было; всем, кто мог одолжить им наручники, они срочно понадобились самим; длины полотенца не хватало, а широким было неудобно; ремень они всё не могли правильно скрутить. В итоге они вытащили из чужой аптечки эластичный бинт, но пока Изуки пытался стянуть им запястья Хаямы, не пережав к хренам кровоток, Хаяма сам завязал ему глаза. Тот случай Хаяма вспоминал со сладостным томлением в паху: лишённый зрения Изуки не пытался сорвать повязку, но чуть ли не озверел. Хаяма не предполагал, что, лишённые зрения, люди могут вести себя так агрессивно ― оставленные Изуки синяки и следы не сходили полторы недели. А сейчас Изуки почти не мог ему сопротивляться. Хаяма мог делать всё, что ему хотелось. ― Он оттрахал меня пальцами, ― помедлив, ответил Изуки. ― И ты в процессе заснул? ― Хаяма цокнул и ухмыльнулся. ― Как не стыдно. ― Да забудь ты уже, ― Изуки рассмеялся и попытался пнуть его коленом. Хаяма поймал его, куснул легонько и развёл его ноги. Хаяма обожал разводить ноги Изуки. Медленно тянуть их в стороны, устраиваться между ними и гладить напрягающиеся под пальцами мышцы. О-бо-жал. Изуки как-то сказал, что лицо у Хаямы в эти моменты совсем хищное, жадное. ― Я имел в виду: как не стыдно идиоту. Спорим, я не дам тебе отрубиться? Хаяма согнулся над его пахом, сцепил ладони замком и сжал член Изуки ― только тесно обхватил, не делая больше никаких движений. Изуки замер. Хаяма ткнулся носом в горячую головку, потёрся самым кончиком, втягивая тяжёлый, плотный, знакомый запах. ― Ты почти совсем сухой, ― пробормотал он Изуки, легко пробуя головку на язык: прижался ― убрал, снова прижался. Он расцепил руки, просунул под поясницу и пощекотал щель между ягодицами. Оттянул одну и потёр большим пальцем анус. ― Сухой и горячий. Хаяма поднял голову ― у Изуки вид был сосредоточенный, напряжённый. Он то ли привыкал, то ли сдерживался, то ли терпел ― не понять. ― А всё остальное тело ― мокрое, ― Хаяма сдавил руками его бёдра, провёл с силой до колен, сгибая их и заставляя Изуки опереться на пятки. То, что Хаяме было в новинку трогать Изуки, которого, казалось, он изучил вдоль и поперёк, было странно, дико и прекрасно. Это был Изуки, его Изуки, прежний, но с заново слепленным телом. Это тело не реагировало на привычные, знакомые ласки, но откликалось на другие. Хаяма горел энтузиазмом. Ему хотелось найти как можно больше. Он подтянулся, и их члены притёрлись друг к другу. У Хаямы головка была куда более влажной, и он обвёл полукругом головку Изуки, размазывая по ней вытекшие капли. ― Просто возьми смазку, ― выдохнул Изуки. Хаяма поцеловал его ― язык у него снова был сухим, как будто Изуки не пил совсем недавно воду ― и не оторвался, пока не облизал все широкие трещинки на его губах. Во рту отдавало металлическим привкусом ― Изуки содрал шершавую кожу с нижней губы, и теперь на ней темнела свежая, красноватая, нежная ― Изуки вздрагивал каждый раз, когда Хаяма влажно прикасался к ней языком и целовал. Смазка была совсем холодная. Хаяма думал, что Изуки обрадуется, но он только раздосадованно поморщился. Хаяма предложил немного подождать, пока она немного не согреется ― между двумя-то возбуждёнными, температурными телами ― и они замерли как два идиота, вдвоём сжимая серо-зелёный тюбик ― один правой рукой, другой левой ― и сцепившись на нём пальцами. Хаяма хотел прыснуть от смеха ― такие они оба дураки, ― но не смог: его изнутри охватил странный вяжущий жар, сильнее любой температуры, и он принялся целовать губы Изуки ― просто трогать их своим ртом, коротко прижимаясь. И аккуратно, нежно мял сосок, отчего Изуки постанывал сквозь зубы. От этих звуков у Хаямы возбуждением ныло вообще всё тело ― и не только тело. И в груди, и в голове ― везде стало мутно и горячо. Изуки повёл мокрыми пальцами по его рёбрам, животу, обхватил ладонью ― левой ― член и принялся неловко надрачивать. Ему явно было неудобно делать это неосновной рукой, и Хаяма шипел, толкаясь в слабо сжатое кольцо пальцев ― вся эта горячечная неловкость не давала ему получить нормальное удовольствие, это злило и здорово раззадоривало. ― Жа-арко, ― простонал Изуки, когда Хаяма навалился на него совсем тесно. Хаяма выдернул у него из рук тюбик, сполз ниже, открутил крышку и, подумав, выдавил больше обычного. Изуки сжимался, и Хаяма долго его наглаживал, потирал, мял, трогал параллельно всё тело ― Изуки зачем-то напрягал ягодицы, и Хаяме хотелось сильнее его расслабить. А Изуки неожиданно прорвало: ― Где бы ты меня ни тронул, мне так горячо-о, Котаро. Хаяма протолкнул в него палец, потёр чувствительные стенки, скользнул глубже, и Изуки вскрикнул. ― Я как будто чувствую всё в три раза сильнее. Так жарко-жарко и хорошо, ― сбивчиво говорил он, когда Хаяма аккуратно и неглубоко вводил в него пальцы и тут же вынимал. ― Я каждое твоё движение чувствую, вообще… каждое. Хаяма вынул пальцы, когда он сжался совсем сильно, и Изуки повёл бёдрами, подтягиваясь ближе к Хаяме. Пришло в голову, что ему, наверное, не было ни больно, ни плохо ― а сжимался он потому, что его так крыло от гиперчувствительности, что он не мог сдерживаться. Хаяма перестал лапать Изуки, потёр ладони, распределяя смазку, и положил вторую на свой член. Он принялся трахать Изуки пальцами глубже, коротко разводя их, когда они оказывались введены до основания, и в том же неторопливом темпе дрочил себе. ― Смазка всё равно еле тёплая, ― продолжал Изуки. ― И холодно, и горячо. Меня снова бьёт озноб, да? Не может быть настолько хорошо, ― Изуки всхлипнул, и застонал уже Хаяма, прикусывая клыком губу. ― Ещё, ― Изуки перехватил его запястье. ― Вставь ещё. Хаяма добавил третий палец и увеличил темп. Жаркие стенки тесно сжимали его, Хаяма вовсю сгибал костяшки, толкаясь внутрь, и Изуки начал коротко вскрикивать. ― Стой. Стой-стой-стой, ― попросил Изуки. Хаяма бросил взгляд на его лицо и вовремя успел обхватить и сжать основание члена ― разнеженный, забывший про стыд, начавший проваливаться в какой-то горячечный бред Изуки тяжело дышал ртом, чёлка прилипла ко лбу, а сам он прогнулся весь, жадный и чувствительный. ― Давай сам. Войди в меня. ― Подожди, презерватив только… ― пробормотал Хаяма, едва расцепляя зубы ― он сдерживался изо всех сил. ― Не хочу с презервативом. Так давай. ― Я же так в тебя кончу. ― Просто… просто выйдешь и кончишь на меня. Хорошо? ― Шу-ун, ― простонал Хаяма, трясущимися от нетерпения руками выдавливая на всякий случай ещё немного смазки и распределяя её по члену. Вошёл он совсем легко ― Изуки принял его с удовольствием. Как же жарко. Хаяма раскачивался, вталкиваясь в тесное нутро, обхватывающее его ― и никакого латекса между ними! ― и ему казалось, что он плывёт на душных горячих волнах. Было влажно, было хорошо, было предельно сладко. Изуки звал его по имени, сумасшедший совсем, ― Хаяма слизывал пот у него из-под носа и с висков. Изуки улыбался, жмурился и вскрикивал ― Хаяма шептал ему на ухо какой-то бред, заставляя Изуки коротко смеяться от щекотки, и его смех постоянно срывался на стоны. Хаяма стал двигаться быстрее, придерживая соскальзывающими пальцами бёдра Изуки, прижимал его к себе. Они вплавлялись друг в друга на невозможной температуре, и Хаяма едва не забыл, что ему нельзя кончать внутрь. Почувствовав, что больше не может сдерживаться, он осторожно вышел ― Изуки как специально тесно-тесно сжимал его сокращавшимися мышцами, ― уткнулся лбом в его плечо и обхватил оба члена. Хаяма кончил всего через одно движение, весь сжался, выплёскиваясь на живот Изуки. Скручивающий, горячий оргазм. То, что было дальше, его добило. Стало новой картинкой-для-мгновенного-стояка: зажмурившийся Изуки собрал пальцами его сперму со своей кожи, мазнул до соска и растёр её по нему. Хаяма взял в рот второй и уже не нежничал, посасывая его ― Изуки вскрикнул, обхватил шею Хаямы и вжался в него, кончая. ― Охренеть вообще, ― хором выпалили они, отдышавшись. Двигаться больше не хотелось совсем. Изуки то ли оклемался быстрее, то ли лежать в смазке и сперме ему надоело сильнее ― он выкарабкался из-под Хаямы, усталый и сонный, подхватил трусы и отправился в душ. Хаяма, глядя, как он держится за стены, позубоскалил насчёт «отходил я тебя», на что Изуки весело отфыркался ― ваши выкрутасы, мол, тут не при чём, это из-за вызванной болезнью слабости ему всё ещё тяжело ходить. Хаяме идти мыться было лень. Поэтому он вовсю попользовался пачкой салфеток у кровати и обтёрся сбитым к изголовью компрессом. А потом, раскинувшись на животе и обхватив руками подушку, ждал Изуки. Голова всё ещё кружилась и совершенно не желала проходить. Когда Изуки вернулся, головокружение только усилилось. Он вернулся мокрый ― не вытерся, ― но между подзатыльником и ласковым мазком языка по влажному от воды бедру, пока Изуки пил сок прямо из бутылки, Хаяма выбрал второе. Изуки протиснулся к стене, отпихнув Хаяму к краю, и закинул на себя его руку. Ногу Хаяма забросил сам. ― Я же жаркий, ― лениво хмыкнул Хаяма. ― И заразный теперь наверняка, ― хрипло ответил Изуки. От стонов и криков он совсем сорвал голос. ― Но это ничего, я невосприимчив к котаробактериям. Они лежали-лежали, обнимаясь, Изуки несколько раз перевернулся с одного бока на другой, ненадолго притих, а потом сонно позвал: ― Котаро. Ко-отаро? ― Мм? ― задремавший Хаяма потёрся носом о его затылок. Затылок пах потом, дурацким фруктовым шампунем Хаямы и влажным постельным бельём. От защекотавших ноздри волос тут же захотелось чихнуть. ― Хочешь поиграть в доктора и пациента, когда я выздоровею? Или в доктора и медсестру. Или в баскетбол. ― У меня хорошо получается? ― Хаяма усмехнулся в мелкие волоски над шеей, Изуки поёжился и легонько боднул его головой. ― Да, твой дрибблинг ничего так. Хаяма рассмеялся и в отместку дёрнул его за нос. ― Я знал, ― сказал он, прижавшись лбом к макушке Изуки. ― Это первое, что тебя очаровало.