* * *
— Валандиль... — изнурённая аданэт устало прикрыла глаза, откидываясь на подушки, — его имя будет Валандиль. Король бы этого хотел... Манэвен, одна из целительниц Имладриса, приняла из её ослабевших рук новорожденного и передала его Исильмарэ. Вернувшись к кровати, она присела на край широкого ложа и ласково провела рукой по лицу аданэт, убирая с её лба прилипший тёмный локон, выбившийся из тугой косы. — Конечно, госпожа, не тревожься об этом, — голос Манэвен зажурчал, подобно ручью, а слова лились плавно и нежно, словно она не говорила, а напевала каждую фразу. — Отдыхай, госпожа, и не тревожься... Твой путь был долгий и трудный, но сейчас он окончен, все трудности позади... тебе нечего страшиться... Мы позаботимся и о тебе, и о твоём сыне... а тебе нужно набраться сил... Отдыхай... отдыхай и не тревожься... Глаза аданэт затуманились, прорезавшие лоб морщины разгладились, и лёгкая улыбка умиротворения скользнула по губам, когда она повернула голову, глядя на Сильмэ, держащую на руках её дитя. — Сообщить... королю... — пробормотала она, с трудом разлепив непослушные губы, и попыталась поймать руку целительницы. — Обязательно, госпожа, будь уверена... Так всё и будет... Сей же час мы сообщим твоему супругу радостную весть... — Сжав в ладонях руку женщины, Манэвен сделала знак одной из помощниц и кивком подозвала меня к себе. Я опустила на столик высокий кувшин, из которого подливала воду в приготавливаемое помощницей снадобье, и приблизилась к целительнице. Взгляд темноволосой женщины переместился на меня. — Эль, будь добра, — пропела Манэвен, не меняя интонации и наблюдая за выражением лица своей подопечной, — ступай в зал, сообщи лордам радостные вести. Всё хорошо, госпожа, тебе нужно отдохнуть... Я направилась к двери; а по другую сторону широкой постели неслышной тенью опустилась Истэлейн, одна из помощниц целительницы, и, чуть нашептывая, поднесла к губам женщины чашу с только что приготовленным зельем. Террасы Имладриса расцветали и просыпались от зимнего сна. После целого дня, ночи и части ещё одного дня, проведённого с целительницей и её помощницами у постели роженицы, сладость весеннего воздуха ударила в голову пьянящим хмелем, заставив на мгновение остановиться, с наслаждением глубоко дыша. Рождение маленького адана выдалось нелёгким. Его мать, измученная тревогой за близких, страхом пережитого бегства из объятий войны и тяготами долгого путешествия, с большим трудом сумела принести в мир новую жизнь. Супруга короля Исильдура прибыла в Имладрис несколько месяцев назад, оставив семью в Аннуминасе — столице северного королевства. Там её супруг с помощью отца собирал войска для противостояния врагу, и королеве, ожидающей появления ребёнка, не смогли бы оказать нужной помощи посреди хаоса и лишений военной крепости. Валандиль, появившийся на свет вдали от земель своего отца, родичей и близких, потребовал к себе внимания и искусности не только Манэвен, но и всех её помощниц. Сейчас в Имладрисе было не так много опытных целителей — почти все они отправились к северным крепостям эдайн, где среди тягот лагерной жизни потребность в их умениях была очень высока. Не считая лорда Эльронда, вернувшегося от короля Эрейниона и готовящего Имладрис к размещению союзных войск, в долине осталась лишь Манэвен и трое её помощниц. И уже стало привычным для всех, живущих здесь, при первой же необходимости становиться то целителями, то охотниками, то поварами — занятие находилось всем, а умелых рук часто не хватало... Сделав ещё один глубокий вдох, я распахнула тяжёлую дверь Главного дома, сразу же обратив на себя внимание всех присутствующих. — Наконец-то, Эль! Пойдём, лорды сейчас в кабинете, — одна из управительниц дома тут же потянула меня к лестнице на второй этаж, — они ждут вестей. Пытливо всмотревшись в моё лицо в попытке прочитать принесённые известия, она радостно просияла и, окликнув кого-то из своих помощниц, исчезла в глубине дома, направившись в длинный коридор мимо залов нижнего этажа... Вести о благополучном рождении четвёртого сына короля Исильдура были встречены улыбками, и напряжение, ощущаемое в кабинете, немного развеялось. Лорд Эльронд обернулся, оторвавшись от созерцания синеющих за окном вершин, и взглянул на лорда Глорфиндэля. — Да, я сейчас отправлю к Амон Сул гонца, — словно продолжая вслух беззвучный разговор, Глорфиндэль согласно кивнул, поднимаясь из кресла у камина. Эльронд проводил его до двери взглядом и снова чуть улыбнулся одними лишь губами, храня во взгляде тревогу, ставшую привычной за последний год: — В тёмные времена сердце греет любая добрая весть. Не так ли? У меня тоже есть для тебя добрые вести, Элириэль. — Он подошёл к камину и, поставив локоть на каминную полку, устало потёр лоб. — Сегодня к вечеру прибудет твой отец. Я встрепенулась и подалась вперёд, читая в его взгляде понимание. — Конечно, можешь, — его мягкая улыбка стала ответом на ещё не заданный вопрос. — Думаю, целители сейчас более не нуждаются в твоей помощи. — Лорд Эльронд направился к выходу, оставив в кабинете советников, и жестом позвал меня с собой. — Пойдём, я хочу побеседовать с Манэвен и заодно предупрежу стражу. К северным границам выезжает отряд Фернрода, они возьмут тебя с собой. ...Серые, сливающиеся с цветом угрюмых скал, точки всадников быстро приближались. Моё напряжённое ожидание невольно передалось и коню, нетерпеливо заплясавшему на месте. Удерживая его на дороге за спинами стражников, я с замиранием сердца вглядывалась в знакомые фигуры. Отец, Лаэрлинд, рядом с ним его отец, Гветан, Тулудир с Хэнэлином, пятеро малознакомых воинов из северного поселения, только появившихся среди стражей владыки перед моим отъездом из дома, и Трандуиль, сын владыки Орофера. Замыкали отряд трое стражей Имладриса, отправившихся прошлой осенью с Лаэрлиндом в Эрин Гален. Когда они подъехали ближе и обмен приветствиями, так не похожий на все предыдущие, был закончен, отец, наконец, раскрыл мне объятия. Его взгляд, непривычно-холодный, какой-то погасший и тяжёлый, скользнул по стражам Имладриса за моим плечом, и лишь усталый кивок вместо привычных шуточных замечаний выразил его благодарность за встречу. — Какое счастье, что сейчас ты здесь, Эль, в безопасности... — еле слышно прошептал отец, касаясь губами моего лба. Я лишь крепче прижалась к его груди и разом ощутила груз всех накопившихся за время разлуки тревог, сомнений, переживаний, усталости... И тоску. Тоску по чему-то безвозвратно уходящему, неуловимому, но бесконечно дорогому — по осыпающимся склонам, прошитым корявыми корнями древних сосен, по багровым листьям, плавающим осенью в чаше источника у дома Орофера, по синим от лаванды и гиацинтов полянам у тропинки за пересыхающим ручьем... По дому — далёкому, скрытому пеленой времени и пылью дорог, но невыразимо родному. И по матери... ...Качнув тонкой веточкой и стряхнув с ярко-зелёного листка капли влаги, жёлтая пичужка порскнула вглубь кроны, откуда вновь полились её заливистые трели. Я убрала руку с белой решётки ограждения террасы, увитой распускающимся вьюнком, и сплела пальцы с Лаэрлиндом, стоящим рядом. Его рукопожатие — одновременно и крепкое, и ласковое — как всегда, успокоило метущиеся мысли. — Не знаю... я ничего не знаю, Лаэрлинд... — Мэльдис... — он привычно положил мне вторую руку на плечи и неспешно двинулся к скамье, обращённой к обрыву террасы, откуда открывался вид на покатый склон, подёрнутый молодой зеленью. — Я отсутствовал всего лишь несколько месяцев и сейчас нахожу тебя здесь чуть ли не в слезах. Ну, что ты? Что с тобой? — Не знаю... Уткнувшись в его плечо, мне с трудом удалось подавить всхлип и бурлящую в глубине душе волну непонятной тоски, накатывающей каждый раз при воспоминаниях о прошлой жизни — другой, так не похожей на то, что происходило вокруг сейчас. Вокруг расцветала весна. Разливая синеву в небесах и водах, разбрызгивая красочные пятна цветов на полянах и склонах гор, наполняя воздух голосами птиц, солнечными бликами и теплом, она ступала по земле. Но её приход никто не праздновал. Не было больше песен, лившихся над долиной под шепот воды, ветра и ночи, не было больше танцев под сплетенными ветвями леса, и не мелькали в призрачном серебристом свете Итиль быстрые неслышные силуэты влюблённых, спешащих к реке на свидание... Вечера в каминном зале, голоса менестрелей у фонтана и беспечные прогулки молодых эльдар по берёзовой роще за бродом сменились непрерывным грохотом кузниц, звоном металла с тренировочных площадок и неустанными разъездами охотников, наполняющих кладовые крепости. Изменилась наша жизнь, но мне казалось, что меняется сам мир. Что уходит нечто неуловимое, и что никогда уже не вернётся былое... Лаэрлинд усадил меня на скамью и присел рядом. — Эль... Э-э-э-эль... — он шутливо потормошил меня, обнимая, и ласково провёл рукой по волосам, коснувшись губами виска. — Не узнаю тебя просто... Вздохнув, я прижалась к его груди: — Я и сама себя не узнаю... — Постой... У меня есть кое-что для тебя, это тебя порадует... — он чуть отстранился, вынул из нагрудного кармана небольшую коробочку и с улыбкой протянул мне. — Твоя мать просила отдать это тебе. Эль! Ну что же ты! Уронив на колени мамин подарок, я не сдержалась и, закрыв лицо руками, разрыдалась от нестерпимой боли и новой волны тоски, внезапно хлынувшей в сердце. Лаэрлинд поднялся со скамьи, опустился рядом на землю и, отведя от моего лица ладони, попытался заглянуть в лицо. — Эль... милая... Обняв его за шею, я склонилась к коленям, поливая слезами и его, и лежащую в коробке заколку с синей бабочкой, что часто украшала мамины волосы... Замерев, словно статуя, и не поднимая головы с моих колен, Лаэрлинд молча выжидал, когда я успокоюсь. — Спасибо, мэльдир... Он сдавленно хмыкнул: — Вот уж порадовал, ничего не скажешь... Немного выпрямившись, я сквозь слёзы взглянула на него, чувствуя смущение за несдержанность, и запустила пальцы в его волосы: — Я рада... правда, рада. Рада, что ты снова здесь... что приехал отец... Я скучала... скучаю... по дому, по нашему лесу. Слишком давно... не была я в родных местах. Он поймал мою руку и чуть тронул тёплыми губами запястье: — Когда закончится эта война, мы с тобой вернёмся в Эрин Гален, если пожелаешь... — А сейчас? — А сейчас... наш лес не самое безопасное место в этом мире, — уклончиво ответил он. — И перевал тоже... — Лаэрлинд, ты не договариваешь... — взяв его лицо в ладони, я попыталась рассмотреть что-то, тщательно укрытое за глухой синей завесой спокойного взгляда. — Слишком хорошо знаком мне этот взгляд, слишком хорошо я знаю тебя, чтобы ничего не замечать. Ты что-то скрываешь. Он улыбнулся, качнул головой, высвобождаясь, и взял обе мои руки в свою, отводя от лица и опуская к коленям. Мазнул по моей щеке второй рукой, стирая влагу, и легко коснулся сцепленных пальцев. — Я ничего не скрываю, Эль. И дома пока что всё в порядке. Но и твой отец, и мать, и я — мы все рады, что сейчас ты здесь. — Пока что... — Да, — он кивнул и ненадолго умолк, наблюдая за мной. — Эта война, Эль, затронет всех... И никто не сможет сказать, какой будет жизнь в наших землях, когда некому станет хранить покой границ. С удивлением я взглянула на Лаэрлинда, уловила лёгкий кивок в ответ и попыталась осознать услышанное, связав воедино приезд сына владыки, бесконечные разговоры лордов за закрытыми дверьми кабинета и неустанно ведущуюся подготовку к походу. — Владыка Орофер примет участие в этой войне? — несмотря на случайно услышанные когда-то давно слова «Я буду хранить этот мир...» с трудом верилось в то, что владыка готов переступить через своё стремление к уединению и принял решение присоединиться ко всё растущему войску союзников. — Да, — снова кивнул Лаэрлинд и повторил: — Война не обойдёт никого, Эль... Перед нашим отъездом сюда Орофер принял посланцев Амдира. Лоринанд тоже выставит войска. — Гонцы Лоринанда прибыли в Имладрис чуть больше месяца назад. Но решение владыки Орофера для меня неожиданность... — Враг один. Один для всех народов... — Ты говоришь в точности как мой отец. — Твой отец мудр и многое повидал за свою жизнь. Как и владыка... — Я знаю, Лаэрлинд, знаю... Когда?.. Он понял вопрос правильно. — Через две недели. Мы уедем через две недели, Эль. И в этот раз твой отец хотел бы, чтобы ты осталась здесь. — С вами ведь бесполезно спорить, — опустив голову, я коснулась лбом его лба. Он недоверчиво взглянул, поднялся и сел рядом на скамью, не разнимая рук. — Это было легче, чем я думал, — усмехнулся он, по-прежнему настороженно наблюдая сбоку за моим лицом. — Не смотри на меня так, я не намерена мешать вашим планам. Он вздохнул и притянул меня к себе, обнимая за плечи: — Ну, по крайней мере, ты успокоилась. Последний раз ты так рыдала, когда мы нарвались на орков у старой дороги... — Да, а ты лежал весь в крови... и не отзывался... — От твоих криков я тогда и очнулся... — он откинул назад голову и сверкнул белозубой улыбкой, почти прежней. — Неправда! Я не кричала. Рыдала — да... Но не кричала. — Кричала так, что листья на деревьях шелестели. — Лаэрлинд, прекрати! Не было такого! — Было! И моим единственным желанием было заставить тебя умолкнуть! Я отвернулась и с грустью усмехнулась. Было, ещё как было... он абсолютно прав... Прислонившись спиной к его груди, подрагивающей от сдерживаемого смеха, я откинула голову ему на плечо. — А помнишь, как я впервые утянула тебя к Нид-Кирит, когда все отказались идти со мной туда за малиной? — А ты умудрилась запутаться в кусте, порвать платье, свалиться с уступа и ободрать все ноги... — А ты принёс домой и меня, и малину. И ничего не сказал отцу. — Ещё бы, его гнева и сейчас боюсь не я один. А пирожные тогда у Аэглэна вышли особенные... — И ты их почти все съел! — Я заслужил! От нашего смеха заливавшаяся трелью птичка умолкла и, обиженно пискнув, перелетела дальше, устроившись на ограде террасы. — Зато я больше никогда не ходила за малиной в платье! — Да, хоть чему-то я тебя научил, — попытался тяжело вздохнуть он и, не удержавшись, снова засмеялся, потёршись носом о моё ухо. Ладья Ариэн уплывала за край мира, скользя прощальными лучами света по просторам зелёных склонов, а на нагретой за день молодой листве быстро оседала роса. Когда тяжёлая холодная капля, сверкнув закатным золотом, сорвалась с листка и шлёпнулась Лаэрлинду на плечо, расплескав по моей щеке брызги, мы взглянули друг на друга. — Пойдём, проверим кухню? — предложил он, поднимаясь. — Ты ведь даже не поел ещё после приезда? — спохватилась я, вскакивая. — Ужин уже окончен. — Не страшно, — отмахнулся он, — найдём что-нибудь. При том количестве охотников, что сегодня возвращались в Имладрис, наверняка голодать не придётся. — На голод здесь пока что не жалуются, — пробормотала я, потянув его за руку к дому. — Постой, Эль. — Он вернул меня назад одним движением руки и чуть приобнял за талию. — Не желаешь ли сегодня поужинать не в доме? — Если бы знать, что я внезапно не понадоблюсь здесь, то с удовольствием... — Отцу и лордам сегодня точно будет не до тебя, а Сильмэ мы предупредим. — Хорошо, — я кивнула, соглашаясь. Так хотелось провести хоть одну ночь, как во времена до разорвавшего тишину рога. — Пошли на кухню, а потом к трём берёзам. Только ты должен будешь рассказать все новости из дому! — Всё, что пожелаешь, бренниль Элириэль, — он грустно улыбнулся и уже сам потянул меня за собой вглубь парковых аллей, медленно наполняющихся синими вечерними тенями, к желтеющим огням Главного дома. ...Для меня две недели пролетели, словно одно короткое мгновение. С отцом мы почти не виделись. И даже то время, что он не проводил на советах в кабинете, не всегда доставалось мне — часто я заставала его с сыном владыки Орофера то в раздумьях, то в бесконечных спорах, тотчас же стихающих при моём появлении. Мне оставалось лишь, извинившись, удаляться и ждать удобного момента. И ловить усталый взгляд отца, с высокого лба которого теперь уже почти никогда не сходили тени мрачной озабоченности. Иногда он приходил ко мне сам, садился рядом или уводил в парк и, крепко держа за руку, заставлял говорить — обо мне и моей жизни, занятиях, мыслях, желаниях. О пустяках... Когда я пыталась заговорить с ним о том, что происходит вокруг, расспросить о совете лордов или вестях, приносимых гонцами, он умолкал, обнимал меня и уходил, запечатлев на лбу поцелуй. И вскоре я уже не пыталась проникнуть в его тяжкие раздумья, довольствуясь редкими минутами, проводимыми вместе, и ничего не значащими разговорами. Если ему нравилось слушать о вчерашнем дожде, новом платье дочери Сильмэ, найденном у ручья янтаре, лилиях под окнами библиотеки или планах на ужин с Лассэлином и Лаэрлиндом, то я готова была говорить об этом. Лишь бы хоть на миг разгладились тени, залёгшие меж его бровей... Уезжали они, как обычно, на рассвете. Они уезжали, а я оставалась... Хотя с их отъездом снова поднимала голову глухая тоска, но перечить отцу, попрощавшемуся со словами «Моё сердце спокойно хотя бы о тебе, девочка моя...», я не осмелилась. Обняв на прощание Лаэрлинда и коснувшись губами его щеки, я внезапно ощутила вместо привычного ответного поцелуя обжигающе горячее дыхание и требовательные губы, жадно припавшие к моим. Настойчивые и нежные... Отстранившись, он взглянул на меня долгим взглядом, и в синих глазах заплясали искры сдерживаемого смеха. Оставив быстрый поцелуй на кончике моего носа, он вскочил на коня и устремился за отрядом, не сказав больше ни слова...* * *
...Гулкое эхо беспрепятственно бродит по пустому длинному коридору. Настойчивые звуки шагов разносятся вдоль тёмных, уходящих к невидимому потолку, стен, то забегая вперёд, то настигая сзади. Невидимка-ветер, пробегая по обрывкам пыльных древних гобеленов, местами прикрывающих резные узоры каменных стен, уносится в неприметные щели, тоскливо и противно завывая. А среди густых теней под потолком слабо шевелятся ещё более густые и тягучие сумраки, изредка вспыхивая призрачно-зелёными огоньками. Внимательные наблюдатели, взирающие с головокружительной высоты мрачного помещения на происходящее под ними. Они безмолвны и холодны. Им нет дела до меня. А мне нет дела до них... Но коридор, кажется, бесконечен. И обернувшись в очередной раз на звук догоняющих шагов, я уже не знаю, в какую сторону нужно идти — оба конца этой дороги темны и равнодушны, одинаково мерные шаги оглашают их. Повернувшись ещё несколько раз на месте, выбирая направление, я вдруг обрушиваюсь вместе с полом в разверзшуюся под ногами бездну и падаю... падаю... падаю... увлекаемая яростным ветром, свернувшим мир в вихрь... Распахнув глаза и глубоко втянув сладкий весенний воздух, я резко поднялась с кровати и вышла в открытую настежь дверь. К солнцу и теплу, на террасу, в надежде хоть немного развеять холодный туман, всё прочнее приживающийся в душе. Снова, уже в четвёртый раз за последние три недели, минувшие с того момента, как долину Имладриса покинули войска союзников, появилось это видение. Настойчиво вплетаясь в ночные грёзы и дневные мысли, проскальзывая в незримое и не давая покоя в осязаемом, преследовал меня этот гулкий тёмный коридор. Никогда раньше в моей жизни не случалось таких видений, и нельзя было больше молчаливо отмахиваться от подобных повторений. Снова в долине царствовала весна. Уже пятый её приход отмечал мир после разразившейся войны. Многое прошло, многое изменилось, многое стало привычным, но сейчас, направляясь к дому Аглариона и Исильмарэ, я снова поражалась произошедшей в Имладрисе перемене. Тишина. Непривычное безмолвие, разбавленное лишь говором реки, плеском фонтана и птичьими голосами. За пять лет, привыкнув к несмолкаемому шуму множества военных лагерей, собиравших воинов в долине, перекличке сигнальных рогов, грохоту мастерских и звону стали, не слышать этих звуков казалось неестественным. Тишина обволакивала, глушила и настораживала. И, возможно, именно она была причиной моих странных видений. Дом Исильмарэ и Аглариона, выстроенный мастерами-каменщиками в северной части Имладриса, почти у самого отвеса скальной стены, нависающей над парком, сейчас был так же тих, как и вся крепость. И даже не звучал голос их дочери, колокольчиком разливающийся обычно по окрестностям. Сильмэ сидела, чуть покачиваясь, на подвешенной скамье с увитым зеленью навесом, а её дочь неприкаянно бродила под деревьями, неподалёку от пустующей площадки, справа от дома. «Если вдруг однажды ты решишь выйти замуж, ваш дом будет рядом с нашим, чтобы Сильмэ не скучала, — смеялся обычно Агларион в ответ на моё предложение устроить цветник на каменистом пустыре. — А если нет — то там когда-нибудь поселится моя дочь со своим супругом. И боюсь, что в этом вопросе она опередит тебя...» А пока его далеко идущие планы не были воплощены, там устраивались праздничные фейерверки, а в последние годы — тренировки бойцов и лучников. Сейчас же при взгляде на голое открытое пространство лишь сильнее ощущалась пустота, поселившаяся в домах и сердцах жителей Имладриса, откуда ушли воины к далёким южным землям. Сильмэ поднялась с качели при моём появлении и обняла вместо приветствия. — Ты снова плакала? — погасшие глаза с мокрыми ресницами без слов выдавали её состояние. — Сильмэ, милая, не надо. Не плачь... не делай их дорогу ещё более тяжкой. Им и так предстоит немало пережить. — Мне страшно, Эль... Я боюсь, что мы больше никогда не встретимся в этих землях... — Не говори так! И не смей даже думать об этом! Лучше открой своё сердце надежде и поделись с ним. Это поможет... это лучше, чем твои слёзы! Прижавшаяся к моему плечу подруга то ли всхлипнула, то ли сдавлено рассмеялась. — Знаешь, Эль, иногда не уметь слышать мысли и не видеть в сердце другого — это чудный дар... — Сильмэ, ты не права... — поглаживая ее по голове, я не сумела сдержать дрожи в голосе. Она просто не понимает, каково это — быть всегда отделённой и лишь со стороны наблюдать за молчаливым пониманием, соединяющим остальных. Тот миг, когда я сквозь тьму услышала зов отца и матери, цепляясь за руку Лаэрлинда, был одним из самых прекрасных в моей памяти. И сейчас я бы многое отдала, чтобы снова ощутить их присутствие... — Эль, что с тобой? — Сильмэ подняла голову, всматриваясь в моё лицо. — Ты просто не понимаешь... — прошептала я. — Прости... ты права... наверное... Она взяла меня под руку, и мы медленно побрели по дорожке, петляющей от дома до террасы. Некоторое время тишину нарушало лишь лёгкое похрустывание гравия под ногами. — Эль, что тебя беспокоит? — снова заговорила Сильмэ, украдкой бросив несколько косых взглядов в мою сторону. — Всё... — выдохнула я, не зная, как обрисовать все те мысли и чувства, что не давали покоя уже несколько лет, то затихая под грузом наваливающихся забот, то снова оживая. — Всё, Сильмэ. И эта тишина, и тревога, и мысли, и... пустота... Ты боишься за Аглариона, Лассэлина, отца и многих других. Но ты можешь их ощутить. Ты не одна... рядом с тобой твоя мать, и дочь. Вы есть друг у друга. А у меня нет и этого... нет ничего, кроме коридора... — мой голос сорвался, и я резко замолчала, понимая, что говорю лишнее. И не этими словами сейчас нужно было бы ободрять измученную подругу. — Ты снова видела этот сон? — Сильмэ остановилась на дорожке, сверля меня озабоченным взглядом. — Какая разница! — повернувшись, я присела на лежащий у клумбы валун и закрыла руками лицо. — Да!.. и не думаю, что это сон... Она тихо опустилась рядом, положив руку мне на плечо: — У тебя есть мы, Эль... Опустив руки, я вздохнула, успокаивая эмоции, и поднялась с камня: — Знаю, Сильмэ. И я очень вас люблю. Но мне не ведомо, куда выведет этот коридор... И в какую сторону идти... — Маленькая перламутровая бабочка, сверкнув ярко-синими крыльями, выпорхнула из травы, привлекая к себе внимание. Я вытянула руку. Она тут же воспользовалась приглашением, опустившись на мой палец. Тряхнув несколько раз крыльями и перебравшись с одного пальца на другой, она взлетела и исчезла, сливаясь с синевой весеннего неба. — И я так давно не слышала голос матери... Взгляд Сильмэ стал растерянно-настороженный. — Эль, что ты задумала? — Сильмэ, я больше не могу здесь просто ждать... Сказанные слова словно расставили всё по местам. Осознание этого, как и принятое решение, пришло неожиданно, принеся с собой долгожданное спокойствие и уверенность. — Эль... — ужаснулась подруга, широко распахнув глаза. — Не можешь ведь ты... Ты шла сюда прощаться?!! — Нет, Сильмэ... Я шла всего лишь поговорить, — спокойствие, разливающееся в душе, отражалось теперь и в голосе. — Но, кажется, выйдет по-другому... Сильмэ вскочила на ноги и, положив ладони мне на плечи, внимательно всмотрелась в лицо. — О, Валар! Ты всё решила! — Прости... Я знаю, что тебе сейчас нелегко, но... я не могу больше... и ты всё же будешь не одна. Несколько мгновений она ошеломлённо смотрела на меня, а затем крепко обняла. — Нет вины, за которую тебе стоило бы просить прощения, мэльдис. Ты выбрала путь... Я ответила на её объятия, а затем, повернувшись, быстро направилась к своей комнате, где уже более четырёх лет ждал своего часа готовый к долгому путешествию дорожный мешок, собранный ещё до момента последнего отъезда отца и Лаэрлинда... «Пусть дорогу твою осветят звезды, и тьма не осмелится пересечь её... — шепнула Исильмарэ на прощание. — Береги себя, Элириэль. Я чувствую, что мы ещё встретимся». «Встретимся, мэльдис, обязательно встретимся...» — билась мысль в такт цокоту копыт уносящего меня коня. Захлёбываясь ветром, я летела навстречу восходящему солнцу по опустевшей равнине за последней сторожевой башней Имладриса. Холодные потоки воздуха выбивали из глаз слёзы, сердце рвалось от тревоги, печали разлуки и предчувствия радости, а душа ликовала, уносясь вперёд — за мглистый серый хребет, в зелёный Рованион. Встретимся... встретимся... встретимся...